Delux love

Декады минули после их выхода из тысячелетнего анабиоза. Однако они все так же не обрели конечную цель, которая бы вела их через пустое существование. Из благородных воинов древности варфреймы превратились в наемников настоящего, готовые взяться за любую работу, не взирая на последствия и жертвы. Во имя чести они отбирали жизни, не считаясь с милосердностью и человечностью. Фантом грехов прошлой жизни терзал же самых слабых, вынуждая опускать занесенный окровавленный меч над жертвой. И не было для них ничего ужаснее осознавания их нынешней роли убийц. Те случайные командные задания, на которых они оказывались вместе, были редки. Как правило, эти миссии были куда более рискованными, и не каждый неопытный тенно мог вернуться живым. Для них же они были обыденностью. На этих скупых встречах наступал момент осознания, что между ними находилась какая-то ниточка связи, что опутывала обоих. Ровно до того момента, пока каждый из них не пропадал в противоположной части Солнечной системы. Это Рино ненавидел больше всего. Его и без того неспокойный характер начинал бурлить, из-за чего он переставал себя контролировать, превращаясь всего лишь в глухую машину для убийств. Если бы в такие моменты его видел Харка, он лишь бы покачал увенчанным парой рогов шлемом, отказавшись принимать, что причиной бешенства являлся он сам. И тогда бы Рино мог больше его вообще не увидеть, потому что Фрост разрезал бы все нити. Признавать свои слабости, а значит падать в собственных глазах, Палатин был не намерен, поэтому коммуникатор с идентификационным номером-позывным редкого, но желанного, напарника оставался неиспользованным. От этого подзарядка варфрейма становилось беспокойной и во время бездействия разума начинали видеться сумбурные картинки, порождаемые воображением, на которых неизменно было одно: рогатый шлем, украшенный звездами, блестящий металл тела и узорчатый сатиновый подол, в котором заблудились снежинки. Фрост управляющий своей стихией. И Палатин пробуждался, ощущая арктический холод разливающийся по системам, из глубины корпуса к самым кончикам пальцев. Харка был особенным. Он не стал творцом своей судьбы, как и ни один варфрейм до него, оставаясь лишь игрушкой в чужих руках. Но у него были мечты. Трепетные и узорчатые, как иней, они заполнили его естество, в которых он находил утешение нынешнего существования. Мечты же Рино выгорели в его душе на золотой заре Орокин, а сейчас он беспощадно топтал любые их ростки. Для них места уже не осталось. Но была сила: древняя и несокрушимая, которая подпитывалась кровью слабых, беспомощных и врагов. Ей Палатин поклонялся, ее взращивал — чувствовать как системы переполняет мощь было невероятно. Но глядя на него резным визором Харка лишь качал головой, от чего звезды кружились и кружилось вместе с ними сознание Рино. — Почему не освободишь себя? — со злостью спрашивал Палатин. Он жаждал увидеть своего напарника в первобытном неистовстве, когда энергия вскипит в нем, не найдя выхода, чтобы локальная буря изо льда заморозила — кроме всего живого вокруг — пылающее нутро Палатина. Но отголоски слепой ярости уступили место покорному созерцанию. Рино не мог понять, почему Фрост отказывается от несколько сот убийств в угоду собственной малодушной непричастности. Его отрешенность к пиршеству смерти он не принимал. Испытывать искреннюю радость, которую не могло затмить наслаждение от множества убийств, не приходилось так давно, что вспомнить последний раз не представлялось возможным. Но нынешнюю непреднамеренную встречу на реле Крония Палатин запомнит надолго. Бесцельное блуждание по станции было вознаграждено знакомой фигурой, стоящей у иллюминатора во всю стену. Фрост обернулся. Его покров — без единой складки — всколыхнулся в такт движению, придавая, немногим уступающему по габаритам Рино, варфрейму легкость и утонченность. Они поприветствовали друг друга полупоклоном и Фрост предложил сесть. Разговор не был необходим. Достаточно было ощущать обостренными сенсорами эфемерный рисунок энергополя невидимого месяцами напарника. Где он пропадал? Чем занимался? Не имеет значение. Только что он все еще функционирует и сейчас находится рядом. — Смотри, — прерывает уютную тишину Харка. И Палатин смотрит, не отводя множества оптосенсоров: от точки, где чужие пальцы невесомо прикоснулись к стеклу, начинают расходиться узоры инея, завиваясь и устремляясь в стороны морозным рисунком так, что каждая звездочка в бескрайнем космосе на пути становится частью рисунка. Харка бы издал короткий озорной смешок, если бы был на него способен. Его чудесные руки покоятся на коленях и Рино испытывает слабость, какую не позволял себе никогда, но было невозможно удержаться. Может это была мечта? Он прикоснулся к блестящему черному металлу манипулятора. Его сразу же прошиб такой холод, какой он не испытывал не на северном полюсе Марса, не на спутнике Юпитера — Европе, не в вакууме космоса. Системы на бесконечное мгновение отключились и когда Палатин вновь смог осознавать происходящее, то его руку мягко сжимали в ответ.