Wade the wild

      Первое, что он видит перед собой, разлепляя веки, — бело-черный кафель везде, куда достает взгляд. Белого цвета больше: черные вкрапления при ближайшем рассмотрении – лужи засохшей крови. Где бы он не находился — здесь душно, пыльно и пахнет гуталином. Уэйд осторожно вращает глазами: мебельные силуэты, до которых рассеянно дотягивается взгляд, сидят в глубоком полумраке и отчего-то перевернуты вверх ногами.       Налитая кровью голова неприятно гудит в висках, и Уэйд делает попытку пошевелиться. Ни одна часть тела не поддается мозговым импульсам, и он вдруг понимает, что свисает с потолка, схваченный плотными веревками, — подобно туше в мастерской мясника.       Солнце пробивается сквозь рваную клеенку на окнах: пыль летает в разлинованном лучами темном пространстве. Тишиной можно нарезать врагов не хуже его катан. Время оцепенело, и только под потолком кружит звонкая муха: назойливое жужжание раздается в опасной близости от его обездвиженного тела.       Помимо веревок его тело связала и жуткая боль. Из раза в раз разрываемый на куски, лишаемый конечностей и внутренних органов, в конце концов Уэйд учится мириться с болью: резкая и пугающая, она гораздо сильнее тогда, когда ты предвкушаешь смерть. Знание же о бессмертии без потери сознания позволяет выдергивать из себя дорожные указатели. Только вот сейчас его тело плещется в агонии почти невыносимой, а невозможность двинуться посылает в уголки глаз слезы. Уэйд вдруг думает о том, что будь он смертным, его история закончилась бы уже на первом фильме. Как это Тони Старк выдержал целых семь? Неправдоподобно.       Даже если бы катаны или «Орлы» и оказались вдруг при нем — шевелить ни руками, ни даже кончиками пальцев он все равно не может. Решив, что онемение — следствие отключки и прилившей к голове крови, Уэйд покорно сдается времени: на восстановление четкости зрения и функционирования тела должны уйти считанные минуты. Беглый осмотр доступного пейзажа спотыкается обо что-то длинное и красное, растянувшееся на столе и скрытое полумраком: должно быть, одна из его окровавленных катан — хоть бы крошка Беатрис — снисходительно оставленных антагонистом. Как мило.       Когда муха все же оказывается у его лица, Уэйд, ощущая кожей беглое покалывание на щеке, понимает, что на нем нет маски. Неприятная щекотка и близость с мерзким насекомым заставляет его инстинктивно дернуться: когда тело вновь не поддается, он набирает в легкие побольше воздуха — тело прошивает болезненной волной — и дует в ее направлении. Муха недовольно трет лапки и улетает обратно в сумерки.       На десятой минуте боли и бездействия он чувствует, как сознание снова отчаливает от берегов его черепной коробки. Ему кто-то снится: у нее светлые волосы и красивая белозубая улыбка. Кажется, ее фотографию он видел по пути сюда на большом рекламном щите. Кейбл выглядел бы забавно на этих глупых баннерах. «Хотите быть здоровыми? Приходите к нам!». Если бы только моделям начали выдавать пушки вместо стетоскопов и безвкусные зеленые шарфы вместо белых халатов.       Звук чужого голоса выдергивает его из болезненной полудремы.       — Господи, Уэйд, что здесь?.. — Домино вдруг осекается. — Кто это сделал?       Уэйд едва ли помнит кто и понятия не имеет, что они сделали. Да, подвесили ногами к потолку во избежание беспощадной кровавой бани, ну и что? Уэйд тупо улыбается, пытается пожать плечами, но снова тщетно: ни одна из его конечностей не поддается.       В ту же минуту рядом оказывается Кейбл — челюсть плотно сжата, брови у переносицы, а с бедер свисает с десяток ножей и компактных гранат. Уэйд с предвкушением прикрывает веки и тянется к нему губами:       — Ну же, сладкий, давай как в первом Человеке-Пауке. Я — Питер, а ты моя Мэри Д...       — Я спущу его, — сообщается Кейбл изучающей помещение Домино. Та, не оборачиваясь, демонстрирует ему большой палец.       — Стульчик возьми, иначе не дотянешься, — говорит Уэйд и снова пытается подвигать рукой – тщетно. Да что ж такое?..       Кейбл ловким движением выуживает из недр своего шарфа пушку, бегло целится. Выстрел в потолок — веревка рвется, и, прежде чем голова Уэйда разбивается о кафель, Кейбл подхватывает его – одна рука под коленями, другая – заботливо оплетает плечи. Тело безвольно обмякает в чужих руках, и Уэйд не без удивления отмечает, что, освобожденный от веревок, все еще не может поднять голову. Теперь она лежит на холодном окровавленном полу — макушкой он чувствует, как она становится влажной от крови — пока Кейбл перерезает веревки, пришпоривающие его запястья к телу. Руки безвольными плетьми сползают на пол: костяшки гремят о кафель. Когда от веревок оказываются свободны ноги, Кейбл, придерживая Уэйда за голову, приводит его в сидячее положение.       Кровь медленно отливает от головы, и Уэйд чувствует, как она разливается по его конечностям, однако функционирования им не возвращает.       Не способный двинуть головой, он вертит глазами – вправо, влево, затем прямо — в направлении стола с его катаной. Только вот новая точка обзора и спавшая с глаз кровавая пелена дают понять, что на столе – не перепачканная кровью Беатрис, и даже не Артур. Осознание того, что он не успел расчехлить их прежде, чем его схватили, приходит с легким ознобом на загривке. Перед ним – позвоночник: на белых бусах – кровь и прилипшие остатки внутренностей. Уэйд снова пытается подвинуть хоть чем-нибудь...       Оу.       — Жуть какая, — морщится Домино, проследив за его взглядом.       — И не говори, сестра, просто верх бесчеловечности, — Уэйд слабо улыбается и глухо стонет: вид его собственного позвоночника шевелит волосы на затылке и посылает новую волну боли. Головой он чувствует чужое плечо, пока хватает ртом воздух. Загадка разгадана: он всего-навсего лишен несущего элемента своего скелета.       — Что будем делать? — спрашивает Кейбл. Уэйд скашивает на него взгляд: лицо непроницательно, одна бровь задрана вверх. Только рука на его спине сжимается чуть сильнее.       — Не знаю, Нэйт, но в этот раз я его нести не хочу. В прошлый он заляпал мне своими кишками весь костюм, — она смотрит на Уэйда и виновато улыбается. — Ничего личного, котик.       Кейбл украдкой смотрит вниз – на свое сочащееся кровью обмундирование, но Уэйда не отстраняет.       — Спасибо, мои медвежата, Без вас бы я... справился, но точно не успел бы домой к новому выпуску «Холостячки». А я еще в магазин собирался...       Уэйд чувствует широкую ладонь Кейбла на своей спине. Пальцы касаются оголенной кожи и развороченной ткани костюма, осторожно проходятся вдоль того места, где должна находиться кость. Уэйд вдруг понимает, насколько уязвим перед этим человеком: способный в любой момент залезть ему в голову, Кейбл без труда и брезгливости копается и в его внутренностях. Отвращение не касается его лица, пока рука пересчитывает несуществующие позвонки. Пальцы упрямо познают его тело – с той же аккуратностью, с какой он из раза в раз касается уэйдова сознания – не слишком глубоко: желая понять, иногда успокоить, но никогда не причинить боль. Уэйд вдруг чувствует себя в безопасности. Он никогда не нуждался в защитнике, но наличие друга, не дающего деру при созерцании его уродства – внешнего и внутреннего – обнадеживает.       «Больно?», — звучным эхом отдается в голове.       «А что, ты стесняешься поинтересоваться вслух?» — Уэйд ухмыляется, фокусируя на Кейбле слегка затуманенный взгляд. — «Немного».       — Так что тут случилось? — дублирует свой вопрос Домино, вертя в руках мутную жестяную банку. Заглянув внутрь, она вдруг поджимает губы, поднимает брови и быстро возвращает ее на место. — Там... чьи-то ногти.       Уэйд инстинктивно смотрит на свои одетые в перчатки руки, распластавшиеся на холодном полу. Кейбл прослеживает его взгляд и тянет за красно-черную кожу, обнажая испещренные шрамами ладони. Уэйд переводит взгляд на лицо Кейбла — оно так близко, что можно разглядеть каждый волосок отросшей щетины. Преодолев ребячливый порыв дунуть ему в ухо, Уэйд возвращает безразличный взгляд к собственным ладоням: часть ногтей уже восстановилась, а часть только прорезается на свет божий.       Этого эпизода своих пыток Уэйд еще не вспомнил, так что, когда Кейбл аккуратно проводит большим пальцем по кончикам его собственных, все еще пребывает в замешательстве. Подняв глаза на Кейбла, он встречается с его взглядом — сосредоточенным, решительным и очень злым.       — Кажется, мои добрые друзья знали, что я наведаюсь. Стоило пересечь порог этой дыры — они схватили меня и обездвижили самым эффективным из способов, — Уэйд улыбается – азартно, поощряющее. — Поиздевались в процессе и сбежали в закат вместе с товаром. А вы как меня нашли, ребята?       — Хорек не смог дозвониться до тебя пару часов, — отвечает ему Домино, старательно не глядя на окровавленный позвоночник. Насколько же долго с ним развлекались эти изобретательные ребята? Кажется, по степени кровожадности Уйэд им уступает. Но так не пойдет: он обязательно возьмет у них пару теоретических уроков по основам пыток. Перед тем, как тут же приступить к практическому занятию, само собой. — И связался с нами. Нэйт вышел на клиента, и мы почти сразу же тебя нашли.       — Смотрю, вы двое теперь без меня играетесь, а?       Он снова шипит, когда сильные руки подхватывают его и прижимают к груди. Было бы почти живописно, если бы не его безвольно болтающаяся из стороны в стороны голова. Уэйд обреченно глядит на облезшие потолочные панели — блеклое сияние одинокой лампы режет глаза, пыль танцует в трепещущем свете. Заметив смиренный в своей неизбежности взгляд в потолок, Кейбл великодушно перемещает тряпичную голову Уэйда на жесткую ткань шарфа на своем плече. Позволяя себе расслабиться в чужих руках, Уэйд немного жалеет, что не может обхватить руками шею своего спасителя.       — Это было неизбежно, – басит Кейбл. Минуя стол с облепленным мухами позвоночником, он дарит Уэйду хмурый взгляд. – С твоей тягой к работе в одиночку.       Мысли о подвешенном вверх тормашками Кейбле – без ногтей и с выпущенными наружу внутренностями – пускают по спине Уэйда разряд гадких мурашек.       — И, пожалуй, я продолжу в том же духе.       Закончив осмотр помещения («Твоих катан тут нет, Уэйд, мне очень жаль»), Домино выхватывает пистолет и осторожно выглядывает наружу — объемная копна темных волос выглядывает вместе с ней. Они в районе корабельных доков и заброшенных складов, внутри одного из последних – с высокими потолками и исполинских размеров воротами для комфортного курсирования грузовиков.       — Чисто, — она прячет пистолет в кобуру на бедре и выходит из помещения. Перехватив Уэйда покрепче, Кейбл идет следом, а затем вдруг шипит и спотыкается – недавние травмы все еще дают о себе знать.       — Какая милая пара. Один парализован, другой едва ходит. Ты все еще рад, что остался?       — А если отрубить тебе голову — отрастет новая, или все остальные части тела вырастут из нее?       Уэйд ухмыляется и осматривает окружение: повсюду окурки, умершие в грязных лужах с бензиновыми пятнами, бледная трава и бетонные плиты. В воздухе пахнет озоном: скоро будет гроза. Вдалеке — заброшенная корабельная стройка. Ему постепенно становится лучше, но не может же он добровольно лишить себя удовольствия понежиться в руках Кейбла чуть подольше.       ***       Когда входная дверь издает жалобную трель заржавевших петель, Уэйд просыпается и приоткрывает один глаз. Тело обволакивает податливая мягкость дивана, а спина при попытке пошевелиться протестующее ноет. Чьи-то тяжелые шаги доносятся из прихожей, заканчивая свой зычный путь за дверью ванной: когда вторая по счету дверь в доме издает пронзительный скрип — Уэйд вздрагивает и, наконец, открывает второй глаз.       На пыльном экране телевизора ведущий утренних новостей старательно не смотрит на грудь очаровательной брюнетки, самозабвенно вещающей что-то про климатические ресурсы. Приоткрытое окно впускает в комнату звуки дорожного трафика и сиплый собачий лай. Выцветшие шторы волнует прохладный утренний ветер, и Уэйд инстинктивно натягивает плед до ушей. Грохот соскользнувшего с покрывала пульта звуковой бомбой разрывается где-то в недрах его черепной коробки, и Уэйд, подлетев на месте, принимает сидячее положение.       С трудом раздирая упрямо слипающиеся веки, Уэйд касается ноющей спины, пробует пальцами сросшуюся в районе позвоночника кожу. С моторикой к нему возвращаются и воспоминания о событиях вчерашнего вечера: Кейбл, сгружающий его на приветливую податливость дивана, мягкость и теплота пледа, внимательный взгляд… Кейбл, задумчиво замерший перед шкафом с пушками, кивающий каким-то своим мыслям и тянущий руку к гранатомету… Дальше сознание Уэйда покидает его, заменяя реальность обрывками снов – болезненных, хаотичных картинок затуманенного сознания. Перед ним остеопат – некрасивая американка в белоснежном халате и с лошадиными зубами. Ее верхняя губа накрашена гораздо ровнее нижней, а бейдж на груди сообщает: «Доктор Боунс». В изящной руке – бокал, в заботливых объятиях граненого стекла – кровь со льдом. Врач вслух рассуждает о сексуальной жизни Уэйда, периодически чересчур подвижно салютуя ему бокалом – кровь летит на лицо, кончиком языка он чувствует металлический привкус.       – Позвоночник – прекрасная альтернатива анальным шарикам. Также из него получаются отличные секс-качели. Ваш мужчина обязательно оценит всю прелесть этого развлечения, мистер Уилсон. Нам вот с мужем нравится.       Уэйд напуган, возбужден, и его сейчас стошнит; вяло пытаясь опротестовать факт обладания Кейблом, он терпит неудачу: врач только смеется и делает новый глоток – красная струйка рассекает тонкий подбородок.       – Всего-то и надо, что…– для наглядности своих слов она вдруг заводит руку за спину, и до Уэйда доносится душераздирающее чавканье. На некрасивом лице не шевелится ни одна мышца, лишь криво накрашенные губы растягиваются в еще более безумной улыбке…       Уэйд вертит головой, стряхивая с себя остатки сна, кряхтит и поднимается с дивана. Обнаружив на ногах свои пижамные штаны, он вдруг вспоминает умопомрачительный вид сильных рук на своем теле. Когда разум отказывается подкинуть ему ощущения кейбловых пальцев, заботливо избавляющих его от окровавленного костюма или же касающихся оголенных бедер – Уэйд вздыхает: должно быть, он уснул на самом интересном месте.       Из ванной комнаты раздается шум воды, и Уэйд жалобно стонет: потребность отлить приходит к нему максимально несвоевременно. Потоптавшись на месте и придя к выводу, что, в конце концов, справить нужду он собирается в унитаз, а не в ванну, Уэйд вздыхает и плетется в коридор.       Гранатомет одиноко прислонился к облезлой синеве стены в прихожей, и Уэйд вдруг впервые думает, не компенсирует ли кое-что Кейбл всеми этими здоровенными пушками. Мысль немного грустная, зато стирает остатки смущения, подгоняя за дверь ванной еще активнее.       Уэйд барабанит костяшками пальцев по двери – формальность – и, не дожидаясь ответа, легко толкает незапертую дверь. Все замки слетели вместе с кранами еще до их въезда сюда: краны пришлось чинить, а брешь в защите мнимой приватности их никогда не беспокоила.       – Не против, если я?.. – Уэйд протискивается в помещение, старательно не глядя на застывшего под струями воды Кейбла. Пара неуверенных шагов вглубь ванной – и Уэйд сам оказывается пришпоренным к прохладному кафелю: усеивающая путь к ванне окровавленная одежда отправляет к паху волну гордого возбуждения.       Процесс справления нужды проходит под пристальным взглядом, и Уэйд, натянув штаны, поворачивается к Кейблу – с вызовом, готовый ответить тем же на бесцеремонное любопытство. Запал, однако, бледнеет, споткнувшись о безразличный взгляд и облизываемый водой пресс. Только вот отступать уже поздно, так что Уэйд блеет, старательно прочистив горло:       – Прости, Нэйт, но я должен. Я два месяца не спал, гадая, коснулся ли вирус твоего… – Уэйд задерживает дыхание и резко зажмуривается – одно веко летит вверх, демонстрируя отгадку. – … О, нет, не коснулся.       Кейбл устало качает головой и тянет руку к крану с горячей водой. Крохотное пространство наполняется паром и влагой, а легкие забивает спертый воздух. Уэйду вдруг хочется избавиться от своих штанов совсем: причем, не только из-за набежавшей духоты. Краем глаза наблюдая, как его отражение в большом овальном зеркале постепенно теряет четкость, затягиваясь дымкой, Уэйд невольно радуется: «Красавица и чудовище: наши дни» выглядит не очень многообещающе.       Когда Уэйд, кинув прощальный взгляд на Кейбла, направляется к выходу из ванной, в его груди – дыра размером с ту, что образовалась в свое время в сюжете «Мести ситхов», пульсирующая сожалением и тоской. То, чему он только что стал свидетелем – ему придется видеть за закрытыми веками каждую ночь, представлять во время мастурбации до конца своих дней, но никогда не наблюдать в своих объятиях.       Когда слух различает приглушенное шумом воды: «Можешь соединиться», Уэйд замирает в дверях: два слова, одно из которых определенно «можешь», а второе вероятнее всего «присоединиться», падают в образовавшуюся пустоту и заполняют ее. Ликованием, предвкушением, ответами на вопросы, неделями роившимися в голове. В повторении приглашения нет нужды: в ту же секунду полосатые штаны летят в окровавленную кучу тусклой одежды на полу, а Уэйд оказывается в пределах акриловой лодки – под теплыми струями и носом к носу с Кейблом.       Лицо того, живописно обрамленное клубами пара, раскраснелось – то ли от кипятка, бегущего из ручного душа, то ли от волнения. Уэйду хочется думать, что он все же причастен к этому тяжелому дыханию и подернутому дымкой взгляду.       – Черт, – произносит Кейбл, опуская голову.       – А?       – Кажется, ты...       – Что?       – Черт подери, Уэйд. Ты...       – Золотко, не тяни, что я? Самый горячий парень на свете? А я ведь действительно им был когда-то. Правда, всего на несколько минут, пока горел.       – Ты и правда у меня в одном месте, – звучит обреченно.       – Да неужели? По-моему, кое-кто пару недель назад от этой перспективы отказался.       Вместо связного ответа из кейблова горла вырывается ни то раздраженный рык, ни то судорожный выдох. Рука об руку с концентрированным шлейфом из алкогольных миазмов. Уэйд улыбается: и не абы каких, а тех, что в баре его небезызвестного друга с недавних пор разливают под видом хита продаж, изюминки заведения и беспрецедентного явления в алкогольном сообществе. «Кейбл»: 95% алкоголя, лайм и рюмка соли – пол-литра кисло-соленого пойла, что вырубит любого, кто будет с ним недостаточно нежен. Лениво опрокидывая в себя стакан воды, Уэйд часто жаловался на то, что от него ускользает единственный шанс попробовать Кейбла на вкус. Хорек же в ответ на это всячески демонстрировал желание съесть тряпку, которой протирал стойку.       Уэйд не пьянеет, Кейбл же – наоборот: в своем времени обделенный алкоголем как явлением, его организм сдается под натиском высокого градуса уже через несколько скромных глотков.       – Заглянул к Хорьку по дороге домой, а, дорогой? Опять небось пропил весь семейный бюджет? – Уэйд ликует: пьяный Кейбл – открытая книга. Уэйд не телепат, но готов поклясться, что к концу этой беседы узнает кучу всего интересного и без помощи сверхспособностей.       – Он сиганул под барную стойку, стоило мне войти в бар, – отвечает Кейбл. – Видел, как он несется в подсобку, оттопырив задницу.       Уэйд очень любит своего лучшего друга, однако он без колебаний готов пожертвовать его скользкой персоной в обмен на ее исчезновение из этой беседы. Без промедлений он готов убить его и собственными руками, если это вдруг позволит Кейблу перестать тупить взгляд и сказать, наконец, что-нибудь такое, что пустит бабочек Уэйду в живот или выбьет акриловую землю из под ног. Он снова чувствует себя подростком: крыльцо, слабый свет от уличного светильника над дверью и мотылек, старательно бьющийся о его стеклянную поверхность. Кейт замерла перед ним и, задержав дыхание, старательно формулирует в рыжей голове слова признания. Уэйд знает, что ее чувства взаимны, а поэтому просто стоит напротив, пряча улыбку и чуть подрагивающие руки в карманах штанов. С Ванессой было по-другому: быстро, неожиданно, без прелюдий и сладости предвкушения. Взаимно и сильно, но без тягостно-приятного элемента ожидания.       – Что ты хочешь услышать? – спустя небольшую паузу басит Кейбл. – Я ненавижу изливать душу: подобные вещи даются мне проще в пределах чужой головы.       Интересно, думает Уэйд, а речь на собственной свадьбе он тоже про себя зачитывал? Если в его черством времени, конечно, все эти душещипательные свадебные ритуалы не оказались заменены на короткие кивки и сдержанные рукопожатия. Уэйд вдруг представляет, как Кейбл и его жена под венцом опоясывают друг друга мечами. Наверное, и честь друг другу они отдавали буквально.       – Ох, сладкий, не спеши, всему свое время. Глубоко вздохни, соберись с мыслями и не обращай внимания на диктофон у своего лица.       Уэйд душит подступающих к животу бабочек и наблюдает за тем, как вода стремительно летит по металлу, затем повторяет пальцами траекторию ее течения. Скользнув к чужой кисти, он сцепляет их пальцы — плоть к техно-органике. Лбом уткнувшись Кейблу в грудь, он очень скоро понимает, насколько это неудобно.       – Ты и правда такой низкий в этой вселенной... — улыбается ему в ключицы. — Куда ходил?       – Убивать вчерашних ублюдков.       Уэйд отстраняется и пару раз моргает – капли воды минуют отсутствие ресниц и попадают прямиком в глаза. Он пристально всматривается Кейблу в лицо в поиске подробностей, но тщетно: оно не выражает ничего, кроме привычного хладнокровия.       – Товар и твои игрушки в прихожей. Выручка моя. Можешь не благодарить.       – Это что же — ради меня? Черт, зачем я спрашиваю, конечно же, ради меня. К черту деньги, когда на кону месть за страдания лучшего друга!       Бросаясь Кейблу на шею, Уэйд совсем не думает о болезненных последствиях. Не думает он о них тогда, когда оба на мгновение теряют равновесие, и даже тогда, когда Кейбл цепляется за стену, пытаясь его восстановить. Только крепче сцепляет объятия, вжимается носом в чужую шею. Металл, различаемый даже сквозь горячий водяной поток, холодит грудь и прячет стук чужого сердцебиения. Уэйд позволяет себе представить, что сердце Кейбла бьется быстро, повторяя ритм его собственного – застрявшего где-то в горле.       – Уэйд, ты идиот.       – Я — психически нестабильный шизофреник с суицидальными наклонностями, эйблист ты несчастный.       Уэйд уже и забыл, каково это – наслаждаться ощущением чужих ладоней на оголенной коже спины – ладоней, которые не норовят улизнуть при первой возможности. Платные любовники не обнимают его добровольно – только за доплату, лишая процесса душевности. Уэйд снова вспоминает их с Кейблом первое объятие и улыбается: на этот раз вместо ножа в районе паха он чувствует кое-что другое – нечто гораздо больше и податливее.       Напоследок втянув носом уже почти вымытый водой запах пота, Уэйд все же нехотя отстраняется.       – Так что же все это время мешало тебе отведать кусочек девятого из чудес света? – Уэйд мягко, но настойчиво берет здоровую руку Кейбла и кладет себе на ягодицу. – Я же видел, что ты этого хотел.       Хотел видеть, если быть точным – Уэйд всего лишь блефует. Но рука на ягодице в подтверждение его слов чуть сжимается, а из глаз летят плотоядные искры. Уэйд вглядывается в его лицо.       – Также очевидно, как и то, что в четвертых Мстителях все воскреснут. Я не глупый.       – Не глупый, – нехотя подтверждает Кейбл, пропуская мимо ушей его чудную ремарку, как и сотни раз до этого. – Ты бесишь меня. Но при этом я не хочу тебя убить. Никто и никогда не доставал меня настолько сильно без последствий. Только жена, и поэтому-то я и женился на этой женщине.       Замерев со слегка приоткрытым ртом, Уэйд наблюдает за тем, как творится история – Кейбл произносит больше одного предложения подряд. Между ними повисает очередная пауза: Уэйд терпеливо ждёт продолжения, пока чужие пальцы вырисовывают причудливые узоры на его заднице.       – Думаю, я и бешусь именно потому, что не хочу тебя убить, – Кейбл старательно фокусирует слегка рассеянный взгляд на лице напротив: коктейль из алкоголя, духоты и неловкости дает о себе знать. – Чего я хочу, так это чтобы ты продолжал находиться рядом и бесить меня. Ты отвратителен, но то, что у тебя в голове — это, черт подери, произведение искусства. Модернизм в чистом виде.       – Не знал, что этот солдафон разбирается в искусстве. Боже, Нэйт, так ты у нас из тех, кто без чувств трахаться не может?       – Нет у меня никаких чувств, – Кейбл прыскает, в его усмешке – ни намека на веселье. – Нет, дело не в этом. Просто для того, чтобы связать жизнь с таким конченым идиотом, как ты, нужно быть уверенным в своих намерениях на сто процентов. В твоих я убедился, когда нас взорвали.       Уэйду хочется пошутить, но все слова отчего-то застревают в горле. Видя его замешательство, Кейбл ухмыляется.       – А ты сам-то в курсе, что уже месяц как не думаешь ни о чем, кроме меня? Тебе пора поднимать арендную плату, учитывая, сколько времени я провожу здесь, — Кейбл вдруг тычет металлическим пальцем ему в висок.       – Неужели общение со мной наделило тебя чувством юмора? Вот Хорек обрадуется: бедный сукин сын тебя до усрачки боится.       Именно в этот момент Уэйду слишком четко представляется сложившаяся картина: солдат из будущего — поразительной привлекательности мститель за гибель семьи, во второй жизни нашедший друга в лице изуродованной жертвы пожара, рака и бессмертия: одна часть шрамов прошлого запрятана глубоко внутри, другая – во всей красе тянется по всему его телу. От переизбытка сюрреализма картинка трещит по швам, но долгий взгляд, общая боль и рука на заднице скрепляет ее части настолько крепко, что из сюрреалистической картинка превращается в самое естественное на свете зрелище.       – Видишь ли, — тянет Уэйд с ухмылкой. — Я не понаслышке знаю, что секс в душе – дело крайне неудобное, а с моей травмой и подавно…       – Кто сказал, что мы будем заниматься сексом? – кустистая бровь летит вверх.       – Твой взгляд.       Уэйд быстро улыбается, затем целует Кейбла – бегло, с намерением почти тут же отстраниться. Однако когда чужие руки требовательно смыкаются за его спиной, а язык настойчиво проникает в рот, Уэйду приходится поменять свои планы. Их поцелуй долгий, жадный и с небольшим привкусом крови – руки цепляются за чужие плечи, как за спасательный круг. И даже если душевой воды вокруг недостаточно, чтобы их утопить, искалеченные души – вот что на самом деле нуждается в спасении. Кейбловы раны свежее: когда захват металлической кисти на плече становится чересчур отчаянным, Уэйд перемещает свою ладонь на живую кожу на шее, даря кусочек умиротворения, оставившего Кейбла десятки лет назад.       Прядь, попавшая в заточение их лиц, щекочет нос. Когда их губы размыкаются, Уэйд крайне впечатлен и едва дышит.       – Ну что, к тебе или ко мне?       Уэйд убирает засохшую кровь с чужого лица. После чего блуждающим взглядом находит остальные темные пятна, медленными движениями счищает и их — корочка легко поддается слабым, но настойчивым движениям пальцев. За всем процессом Кейбл наблюдает внимательно, почти не шевелясь – только широкая ладонь поглаживает чужую спину.       – Так вот, Натаниэль...       – Натан.       – А я как сказал? В общем, моя очередь. Знаешь, меня тоже, несмотря на то, что ты расист и эйблист, чертовски тянет к тебе.       – Не знаю теперь, чего хочу больше: отмотать время на десять минут назад и не окликать тебя, или же на два с половиной месяца и позволить тебя убить.       – Ничего из этого уже не осуществимо, родной, – Уэйд мягко освобождается из чужих объятий и покидает ванну – ступни тонут в мягкой синеве коврика для ног, пока он вытирается полотенцем. – Так что тебе придется уживаться с последствиями двух самых больших ошибок в твоей жизни.       Кейбл отчаянно закатывает глаза, но Уэйд, закрепляя хлопковое полотенце на бедрах, различает в них азартный блеск и готовность начать жизнь с чистого листа – рука об руку с самым надоедливым человеком на свете. Улыбаясь, Уэйд тянет его за пределы ванны – последнее он себе конечно же придумал, но теперь он яростно готов продемонстрировать Натану Саммерсу, что тот не ошибся с выбором.