My personal death

Сюйкунь прячет улыбку в кулаке и смотрит на Чжентина из-под спадающей на глаза челки. Тихо смеется и листает снимки в фотоаппарате. Просматривает фото танцующего Чжентина и не может перестать думать о том, насколько тот прекрасен и нежен. Чжентин кружит по гостиной в одной рубашке и та сползает с плеча, оголяя родинки на шее, и молочную кожу. Он улыбается, счастливо, и смеется. Вскидывает руки вверх и подпевает какой-то французской певице, чья песня играет по радио. За окном улицы Парижа умываются любовью и лаской солнечных лучей, а в квартирке на последнем этаже, под самой крышей трехэтажного дома, пахнет пионами и кофе. Через приоткрытые балконные двери в комнату забирается легкий майский ветерок. Узкие улочки заполняются гомоном голосов. Мимы начинают утреннее представление. А воздух пропитан ароматами выпечки. Сюйкунь делает еще несколько снимков Чжентина, а после откладывает фотоаппарат на диван. Поднимается и медленно подходит к Чжентину. Ловит запястье и тянет на себя. Обнимает и поглаживает по щеке, заглядывая в глаза. Чжентин кончиками пальцев ведет по груди Сюйкуня и скользит по шее. Путает пальцы в волосах и придвигается ближе. Губами касается уголка рта. Проводит сухими губами по щеке и обнимает за шею. Сюйкунь наклоняет голову чуть набок и наблюдает за Чжентином. Гладит ладонями поясницу и соскальзывает чуть ниже. Чжентин в одной сюйкуневой рубашке и от него пахнет сюйкуневым одеколоном. От того насколько он родной, принадлежащий одному ему, у Сюйкуня кружится голова. Сюйкун делает шаг вперед, заставляя Чжентина попятится назад, и еще несколько. Подхватывает Чжентина под бедра и усаживает на кухонный стол. Широкими ладонями скользит по крепким бедрам, спускается ниже и пальцами массирует лодыжки. Щекочет подушечками кожу и снова поднимается выше, поглаживая кожу на внутренней стороне бера. Сюйкунь касается носом острых ключиц и трется о гладкую кожу. Ведет языком по изгибу шеи и спускается поцелуями по скулам, останавливаясь у самых губ. Чжентин смотрит на него неподвижно, обжигает дыханием сухие губы и облизывает свои. Прикрывает глаза, позволяя Сюйкуню все решать самому, и тонет в приятном чувству спокойствия, когда кончиком языка Сюйкунь проскальзывает в рот. Губы у Сюйкуня мягкие, кофейные. С привкусом вишневого джема в уголках. Он целует прерывисто, оставляет касания на щеках и носу. Медленно расстегивает каждую из пуговок на рубашке и спускается поцелуями по груди. Притягивает Чжентина ближе, вжимаясь в него всем телом и чувствует как тот мелко подрагивает от приятной ласки. - Доводишь до греха, - тихо шепчет Сюйкунь, когда Чжентин обнимает его ногами и сжимает волосы на затылке. Трется пахом и заглядывает в глаза, а после склоняется ниже и оставляет пятнышко на шее. Кончиком языка обводит кромку уха и тихо хихикает, чувствуя, как Сюйкунь щекочет кожу на внутренней стороне бедра. - Я могу довести тебя не только до греха, - шепчет Чжентин и Сюйкунь чувствует как его губы растягиваются в улыбке. Сжимает ягодицы в ладонях и подхватывает его на руки. - Ты ведь знаешь, что грязно играешь, Чжу Чжентин? – Сюйкунь прихватывает зубами нижнюю губу Чжентина, оттягивая, вовлекает его в поцелуй. Аккуратно укладывает на кровать, нависая сверху, и улыбается. Тепло и нежно. Потому что с Чжентином иначе не получается. За окном сигналят машины, и уличные музыканты устраивают маленький концерт. Прозрачная вуаль гардин развивается по комнате, впуская в гостиную сквозняк, а из колонок старенького радио доносится очередная песня о любви. На столе недопитый кофе и остывшие круассаны. В холодильнике бутылка красного полусухого, а у Сюйкуня на губах вкус сладких чжентиновых губ и это то, важное, что есть у него сегодня и сейчас.