Homo aurus

Если Крис был в препаршивом настроении, когда выяснилось, что как минимум осень придется провести в холодном и промозглом Лондоне, то сейчас ему было просто плохо. Он не знал, почему случилось то, что случилось. Да и особо не хотел знать. Его волновали не причины, а то, что, к чертовой матери, делать дальше. Он ведь прекрасно понимал, что будут последствия. И, когда гон закончился и он ощутил, что может контролировать инстинкты, даже хотел поговорить и все обсудить. Но этот придурок, проснувшись, сразу впал в такую истерику, что Крис счел за лучшее убраться. Нет, не сбежать, повторил он себе. Так или иначе, произошедшее без внимания не оставят. В пиджаке на голое тело он спокойно прошел до ворот, ежась от порывов непривычно холодного ветра. В теплом климате все же было привычнее. Машина стояла на том же месте, где он ее оставил три или сколько прошло дней? Завел мотор, невесело усмехаясь при мысли, что в Великобритании оказалось интереснее, чем он предполагал. Не то, чтобы Крис не хотел приезжать в Лондон, просто он считал, что и в Сиднее дела шли неплохо. В Австралии не было принято именовать семьи Домами, просто по фамилии отличали принадлежность к тому или иному роду. Но сути отношений, на которых строилась жизнь во всем мире, это не меняло. И если интересы семьи того требовали, носители фамилии просто шли и делали. Гласом семейных интересов был его дядя, и, повинуясь ему, они с братьями поднимали задницы и исполняли, что велено, даже если не совсем понимали, зачем. Хэмсворты были богатейшей фамилией на своем континенте, никому уже не было важно, кем являлись их предки, и мало кто из задирающих нос европейских Домов могли с ними соперничать. Ощущать себя представителем такого рода было чертовски приятно. А так как заслуга в этом была полностью на счету дяди, то подчинялись его решениям беспрекословно. В самом деле, как можно перечить тому, кто содержит твою виллу, избавляет от проблем с законом, дарит дорогущие машины и другими подобными способами держит тебя за яйца? Впрочем, за себя Крис мог сказать, что отрабатывал свои игрушки по полной. Так или иначе, а в успехе семейного бизнеса он был весьма заинтересован. И сильно сомневался, что его трехдневный уик-энд в компании омеги явно не простого происхождения благополучно скажется на делах. Хэмсворт притормозил у какого-то кафе, уже открытого в такую рань. Ему надо было привести мысли в порядок, прежде чем показываться на глаза дяде. Крис был красивым молодым мужиком, вторым альфой в семье. Его любили, его авторитет признавали, уважали даже больше, чем старшего брата. Может из-за более спокойного характера. Или из-за того, что он просто не был повернутым на всю голову психом. Ввиду наличия родившегося на два года раньше Люка, он не наследовал право управлять активами, но в противовес братцу участвовал в делах семьи, знал все грязные делишки, без которых бизнес не бизнес. Люк же, считая себя в высшей степени способным и наделенным талантом от природы, окунался в увлекательные дебри управления компанией сугубо когда маялся от скуки, либо чтобы досадить брату. Крис был нормальным парнем во всех смыслах: любил оружие, охоту, поесть и потрахаться, но в списке его склонностей не значилась тяга заваливаться на торжественный вечер в чужой стране, в чужом доме, хватать хозяина-омегу и жарить его до умопомрачения несколько дней, ставя свою.. Вот черт! Он треснул кулаком по столу, расплескав уже остывший кофе, и испуганно огляделся, но вроде бы ничего не нарушил: в столь ранний час кафе было почти пустым. Парочка, сидящая рядом, посмотрела недоуменно, молодой человек с дредами и пачкой американских комиксов в другом конце зала вообще ни на что не обращал внимания. Эта омега, судя по всему, была неповязана. «Уже нет», - ехидно шепнул внутренний голос. Крис застонал и подумал, что же сказал бы об этом отец. Говорили, что Крис похож на него больше остальных сыновей, хотя внешне они все были его копией. Говорили, у Криса такой же характер, та же сила. Так оно было или нет, но у него был своеобразный ритуал совещания с отцом. Каждый раз, сомневаясь в чем-то, Крис закрывал глаза и представлял отца, его реакцию на тот или иной поступок сына. Если он улыбался, значит, все было хорошо. Если нет, то.. нет. Возможно, это был его способ общения со своим эго. Вероятнее, он просто скучал по родителям. Когда Крису было 10, его мать-омега погибла в автокатастрофе. Она ждала четвертого ребенка. Отец застрелился через полгода тоски и мучений. Криса и его братьев взяли под опеку родной дядя - брат отца и его жена. Крейг, будучи бетой, по характеру отличался от своего брата-альфы, однако дела семьи вел не менее успешно, чем в свое время отец мальчиков. Бизнес процветал. Прибыли были колоссальны. Своих детей у них не было, Крейг и Кларис приняли троих испуганных малышей и воспитывали как родных, так что Крис никогда не испытывал недостатка в родительской любви. Но все же.. Мать была не виновата в случившемся, он очень любил отца, но иногда в нем поднималась глухая злоба на то, что он их оставил. Что его тоска по ней была сильнее любви к детям. Половая жизнь Криса отличалась постоянством разнообразия. Не с омегами, разумеется. И конечно ничего серьезного. Хотя по всем параметрам ему пора было бы задуматься о семье, а после Эльзы прошло более восьми лет, но он так и не стремился к серьезным отношениям, а Крейг, памятуя о болезненном разрыве, не настаивал. У него было множество партнеров, он был привлекательным сильным парнем и на недостаток секса не жаловался. И поэтому искренне не мог понять, что случилось три..три же дня назад, или сколько все-таки прошло этого гребаного времени? Он был вынужден закончить пару дел, требовавших его внимания, поэтому прибыл в Лондон отдельно от остальных стандартным авиарейсом. У перелетов не на частном самолете были свои преимущества: буквально в туалете в аэропорту он всунул какой-то милой бете, донимавшей его стреляющими глазками и длинными ножками весь полет. В отличном настроении Крис заехал в снятый Крейгом особняк, принял душ и отправился по указанному адресу на званый вечер. Он бы ни за что не поехал, с гораздо большим удовольствием побродил бы по злачным местам города и опробовал бы чью-нибудь койку, а в крайнем случае просто поспал, но дядя настаивал. А потом.. Когда этот тощий дурень влетел в него со всего размаху, Крис учуял его запах, и все его инстинкты сузились до примитивного желания поймать, утащить, завалить и оттрахать. Пометить и повязать. Что он и сделал. Он помнил, что было, но не мог понять, что же все-таки произошло. А если все это было спланировано, чтобы потом затребовать исполнения от него обязательств, связанных с меткой? Но все равно, как мог он, полностью сжившийся со своим альфой и контролировавший его, так слететь с тормозов? Да и придурок этот тощий явно был не в восторге. У Криса уже голова раскалывалась. Он с силой дернул себя за волосы, сжал виски. Размышления о природе событий никогда ему не импонировали. Он предпочитал действовать. Крис дураком не был: он знал много занятных слов, читал книжки, в которых умные люди говорили, что думать – это круто, но предпочитал развивать свои сильные стороны. Он брал свои крепости или природной интуицией и обаянием, или просто напирая как танк. Случившееся спокойно вписалось бы в формат его обычных похождений, во всяком случае, приключения у него были разнообразны и разной степени бесшабашности, если бы оно не грозило так сильно и негативно отразиться на бизнесе. Интересным было то, что его пока не искали. Ни пропущенных вызовов, ни выпущенных гончих, предназначенных для представителей семьи с особо длинными ногами и алчными руками. Дядя, конечно, доверял ему, но с него станется устроить массовые поиски. Словно дожидавшись этой мысли, телефон зазвонил, набрякивая «You’re my best friend». Крис застонал. Его мысли всегда словно улавливались дядей на расстоянии. Стоило ему вспомнить о родственнике, как он тут же объявлялся или звонил. Хоть этому предстояло остаться неизменным. Том не знал, сколько часов пролежал на холодном полу, среди острых осколков и разорванной одежды. Он внезапно ощутил, что рядом был кто-то. Его подняли, усадили, обнимали и пытались чем-то напоить. Испуганно переговаривались. Наверняка, обсуждали, свихнулся ли он также, как в свое время папочка. Пора было возвращаться в реальность. Он не увидел толпу злорадно усмехающихся родственников, только обеспокоенных сестру и деда. Алекс была в том же алом платье, что и на вечере, растрепанная прическа уже не удерживала тяжелые пряди. Красивая. Дед же был бледен как полотно. Том никогда не видел, чтобы человек, у которого на любую проблему было стандартное решение «прорвемся», выглядел до такой степени растерянным. Алекс, заметив, что он открыл глаза, утерла заплаканное лицо и улыбнулась. Том тяжело вздохнул и поднялся. Только в душе, стоя под горячими струями воды, он окончательно пришел в себя. Многочисленные ссадины жгло, и это отрезвляло. Он совершенно неожиданно понял, что зверски голоден, и полчаса спустя сидел в своей спальне и расправлялся с двойным завтраком в окружении младших. Дед по злобному обещанию разобраться с ним позже очевидно убедился, что внук вполне адекватен, и при трапезе не присутствовал. Алекс и Стивен сидели в мягких креслах напротив старшего брата и, казалось, ловили каждое его движение. Ничего особенного, все в порядке вещей. Когда прошлой зимой Том болел сильнейшим гриппом, они так же сидели кружком, как настороженные суслики, ожидая его распоряжений. И два года назад, когда ему вырезали аппендикс. Привычная домашняя обстановка. Стивен, выглядевший вполне свежим и отдохнувшим, нервно ерзал в своем кресле. Алекс же, так и не сменившая вечернее платье, пристально на него смотрела, словно что-то выглядывая. Но напряжение, судя по всему, ее отпустило. Том не спеша расправлялся с яичницей из двух яиц. Этот новый повар – просто находка. Где только Фродингер нашел такое чудо? Том не знал, что этот индус добавляет в еду, но самые обычные кушанья становились вкуснейшим лакомством. Стивен кашлянул и сел прямо. - Ну и как ты.. себя чувствуешь? – гнетущая тишина на него явно давила. - Я. – Том аккуратно отрезал ломтик восхитительного поджаренного бекона. – Я чувствую себя прекрасно, благодарю. Стивен достаточно хорошо знал главу рода: подобное обманчивое спокойствие было ни чем иным, как затишьем перед Апокалипсисом. - То, что произошло.. Ты.. Старший брат подцепил бекон на вилку и аккуратно отправил в рот. - Я, - сказал он, тщательно прожевав и промокнув губы салфеткой, - Я! – со злостью выплюнул он, в ярости отшвырнув в сторону столовый прибор. - А где были вы, пока я предавался столь захватывающим развлечениям? Стивен, так неловко оказавшийся под огнем, не мог вымолвить ничего связного. Может, он и был бетой, которые, согласно некоторым авторитетным мнениям, по силам и способностям превосходили омег, но со старшим братом тягаться не смел никогда. - Но ты же.. Том устремил на него тяжелый взгляд. – Вы даже не пошевелились, чтобы вытащить меня.. О, Боги.. – он откинулся в кресле с полуистеричным смешком, – Меня, Томаса Хиддлстона, на моей же собственной земле три дня удерживал незнакомец, а они просто наблюдали.. - Том, мы не могли.. Он же.. Ну.. Том так свирепо уставился на младшего, что тот предпочел не заканчивать фразу. - Будь добр, научись изъясняться внятно, прежде чем открывать рот. - Мы не могли тебя вытащить, потому что это касалось только вас, – пришла на помощь Алекс, – Это было делом альфы и омеги. Что? Не смотри на меня так. Альфа увел тебя, и он бы отгрыз нам головы, если бы мы сунулись к вам во время первой случки. - Значит, он увел, а вы просто сидели? – теперь под прицелом была сестра. - Но ты сам пошел с ним! Ты забыл? - Я не пошел, он меня просто уволок! Алекс нервно теребила прядь волос. - Но перед этим ты должен был согласиться. Том, это же природа! Он бы не тронул тебя без твоего согласия, понимаешь? Том собирался гневно возразить, но язык не повернулся. Лгать Алекс не хотелось. Подтверждать ее слова – тем более. Это все было несправедливо. Том не шел с ним добровольно, его заставили инстинкты. Но как это объяснить? И кому? И имело ли это теперь значение? Он устало потер лоб и указал рукой на дверь: - Вон. Оба. Стивен мигом вскочил и с облегчением убрался, как было велено. Как только за ним закрылась дверь, предсказуемо раздался томный голос: - Ну не надо.. – сестра неплохо умела отличать томовы настроения и знала, что он ее не выгонит. - Сейчас, конечно, так уже не поступают. Но ты ведь знаешь, первые три дня к молодоженам тоже не заходят. А у вас, получается, было что-то вроде.. того. И это было так романтично.. Он схватил тебя, утащил, прятал.. Совсем как раньше, в старые времена. Она говорила так, будто сама была свидетелем того, как в древние времена альфы играли с омегами в вязку, но Том сдержал яд на языке и расстроено вздохнул. Она считает это романтичным. - Он уволок меня как добычу. А если бы он меня убил? – кофе тоже был выше всяких похвал. - Нет, это исключено. - Он мог бы оказаться садистом – психопатом и резать меня на куски целых три дня.. Она улеглась на его кровать. - Но судя по звукам, тебе нравилось.. Том чуть ли не подпрыгнул, пустая чашка вывалилась из вмиг ослабевших пальцев. - Что?! - Ну, ты так кричал.. Он никогда не задумывался о своих способностях испытывать неописуемый стыд, но, кажется, они были беспредельны. - Как? Вы слышали.. Боже.. - Разумеется, мы прислушивались. Должны же мы были знать, когда.. Хиддлстон рассеянно потер левый глаз. Веко дергалось, предвещая сильнейшую мигрень. - Он меня утащил как добычу, а потом.. - Да, а что было потом? – Алекс повернулась на бок и подперла голову локтем. – Это было здорово? Тебе понравилось? Как это было? - Я не собираюсь отвечать! – вспыхнул Том. - Да ладно.. – усмехнулась сестра, – Тебе полежать надо, очень больно там, наверное,. Все-таки три дня.. - Что ты такое говоришь! – Том уже полыхал от смущения. - Да брось, – Она села на кровати, тряхнула волосами, вытаскивая уже не державшие прическу шпильки, – Ты же сам мне рассказывал, что такое месячные, для чего женщине грудь и откуда берутся дети. - Что ты хочешь знать? – сдался Том. Легче было ответить сейчас, чем растягивать обсуждение с возможным привлечением внимания остальных. Позора ему и так хватало. - Как это было? - Это было грязно, омерзительно и противозаконно. И я намерен призвать к ответу тех, кто в этом виноват. - В том числе себя самого? - Алекс! – со злостью выдохнул Том, и она подняла вверх руки. - Все, сдаюсь. Ты мой господин и повелитель. Но скажи, ты перестал принимать свои лекарства? - Разумеется, нет. С чего ты взяла? – очевидно, сестра тоже задумывалась о причинах его мягко говоря необычного поведения. И более чем вероятно, что не она одна. А, черт. - Просто этот старик Вертингер так на тебя смотрел, и я подумала, что может, ты хочешь.. При мысли о жабоподобном Альфреде Тома передернуло. - Да как ты можешь! - Ну, нет и хорошо. Я и сама содрогалась, представляя тебя и этого сморщенного кашалота. Ему сколько? Под сорок? Ну не так стар, но все равно мерзок. А вот этот твой альфа, если он похож на своих братьев, вполне себе.. Том смотрел на нее с такой яростью лишь однажды: когда она в тринадцать расколотила вдребезги старинную ночную вазу, опрокинув ее, предварительно использованную по назначению, на голову одного из самых противных кузенов. Брат определил наказание в виде шлепков, лично привел его в исполнение. Но рука у него не была тяжелой, и Алекс до сих пор удовлетворенно прищуривалась, вспоминая эту отличную шутку. - Ладно, – она подошла и примирительно поцеловала его в лоб, – Скоро приедет доктор. И тебе нужно будет поспать и отдохнуть. А потом ты все хорошенько обмозгуешь и придумаешь, как нам в очередной раз всех нагнуть. - Боюсь, на отдых времени нет, – брат криво улыбнулся. - Полагаю, скоро к нам пожалуют и другие гости. И мне нужно подготовиться. Алекс погладила его по щеке и направилась к выходу. Она не хуже него представляла себе положение дел, но расспрашивать сейчас Тома было сродни самоубийству. Уже в дверях она обернулась и серьезно спросила: - Ты правда не знаешь, что случилось? - Не знаю. Но выясню. Доктор Хейм прибыл незамедлительно. Маленький, кругленький, в неизменном строгом костюме-тройке, одной из его отличительных черт была солидная блестящая лысина в обрамлении полукружья седоватых волос. Его невозмутимая в любой ситуации улыбка порой выводила из себя не хуже пошлых ухмылок Берта. К сожалению, Эдвард Хейм был выдающимся специалистом по части высокопоставленных пациентов, быть клиентом которого считалось чуть ли не показателем определенного общественного статуса. Он был семейным врачом Хиддлстонов уже лет двадцать. Том старался обращаться за медицинской помощью как можно реже. Он ожидал от осмотра чего угодно, но доктор хотел проверить то, что никогда ранее не было объектом его внимания. Хейм был врачом весьма широкого профиля. Стоя в недвусмысленной позе, Том, уткнувшийся головой чуть ли не в подушку, бледнел и краснел: в процессе доктор учтиво спрашивал, не устал ли он, а память услужливо подсказывала, что у него недавно была весьма основательная тренировка. Такой подлости от своей же собственной головы Том никак не ожидал. В мыслях роились бесстыжие картинки, хотя он был уверен, что самые яркие просто не помнит. Когда Хейм констатировал неглубокую трещину, у Тома сразу же возникла потрясающая идея. - Могу ли я просить вас оформить результаты осмотра надлежащим образом и свидетельствовать, что это – последствия акта насилия? - Боюсь, что нет, – улыбнулся доктор. - Почему? – Раздраженно повернулся к нему Том. - Вы же сами сказали, что имеет место разрыв и.. - Мистер Хиддлстон, - доктор сложил руки на толстеньком животе, невозмутимо глядя на пациента, стоящего на кровати в весьма деликатной позе, - если вы решите выступить с подобными обвинениями, то, боюсь, будет масса свидетельств, что вы пошли с вашим альфой добровольно. Кроме того, - мягко хмыкнул Хейм, - если бы вы были чуть более искушены, вы бы знали, что подобные проявления не всегда являются результатом насилия.. Том стиснул зубы и предложил закончить, сославшись на плохое самочувствие. Так оно и было. Если обычно беседы с Хеймом были для него сродни ноющей зубной боли, то сейчас действительно застучало в висках. Его фактически изнасиловали, пусть и на добровольной основе, а он даже не мог за это поквитаться. По крайней мере официально. Доктор, наказав Тому соблюдать постельный режим и немедленно принять прописанное успокоительное, обещал еще раз подъехать ближе к вечеру, дабы внести некоторые разъяснения относительно текущего состояния здоровья пациента, когда тот несколько придет в себя. Когда доктор Хейм, собрав свой непременный атрибут – старомодный кожаный медицинский чемоданчик, в сопровождении Фродингера удалился, Том сразу же вскочил с постели и беспокойно забегал по комнате, игнорируя ломоту во всем теле. С ужасом почувствовав что-то томное и тянущее пониже спины, он бросился в ванную и проглотил дозу подавителя, даже не запивая. Вообще-то надо было бы посоветоваться относительно этого с Хеймом, тот ничего не упоминал о том, можно ли продолжить прием препарата. Но и обратного он также не говорил. На данный момент у него просто не было моральных сил анализировать причины сложившейся ситуации. Гораздо важнее и актуальнее было подумать о последствиях. Пошатываясь, он вышел из ванной и осторожно заглянул в большое, стоящее на ножке зеркало. Ничего особо не поменялось. Те же большие серые глаза, те же губы, те же волосы. Тот же Томас Хиддлстон, только слегка встрепанный, без обычного лоска. Он, даже ложась спать, старался держаться достойно и подобающе в том, что касалось внешнего облика, и только брезгливо морщился, глядя на порой неопрятных кузенов, считая, что они таким образом наносят урон репутации семьи. Сам же Том был словно визитной карточкой, символом возрождения Дома: идеально отглаженные костюмы, в тон подобранные галстуки и рубашки, всегда ухоженные ногти, чистая кожа. Он злился на то, что волосы слегка вьются, придавая ему несерьезный вид, и тратил уйму геля, чтобы гладко зачесать их назад. Сейчас они растрепались, волнами спускались почти до плеч. В сочетании с еще припухшими губами и темнеющим синяком на шее это выглядело прелестно и соблазнительно, однако Том, увидевший лишь тень порочного существа, живущего инстинктами, пришел в бешенство. Он схватил со стола первое попавшееся под руку – ту самую рогатую статуэтку и в ярости швырнул ее в зеркало. Осколки разлетелись яркими брызгами. Том сел на кровать и закрыл лицо руками. Омега. Причина всех бед была в нем самом. В этой проклятой сущности, которая разрушила в свое время брак его родителей, и уже тринадцать с лишним лет кромсала на куски его жизнь. Он не знал, любили ли они друг друга, когда встретились. Скорее всего, это был обычный брак по договоренности между Домами Хиддлстонов и Картеров, выгодный обоим. Он не знал, когда и как отец влюбился в мать, почему она не отвечала взаимностью, хотя Уильям и был весьма красивым мужчиной. Такое тоже бывало. Когда двоих разных людей насильно заставляют быть вместе, не просто находиться рядом, но и организовывать эту общественную ячейку, именуемую семьей, просто не будет ни коим образом. Но подобное происходило повсеместно и было в порядке вещей. И в случае его родителей было точно также. За исключением того, что это был брак беты и омеги. Том по юности лет не сразу понял, в чем причина отвратительного поведения матери, ее нервных срывов, истерик, постоянных скандалов. Элейн Хиддлстон, в девичестве Картер, в обществе слыла образцом привлекательности, стиля, идеальной супруги главы Дома. Она умела себя преподнести. И, похоже, передала это качество сыну. Определенно, это от нее Том унаследовал вкус и склонность к изыскам. Нельзя сказать, что от последнего он был в восторге. Любые проявления утонченности ассоциировались в его сознании с ненавидимым биологическим статусом. Возможно, в то время еще не существовало настолько сильных подавителей, подобно тем, которые принимал Том, но мать была абсолютно не в состоянии контролировать свою омегу. Ей было нужно то, что муж-бета не понимал и не был способен дать. Вероятно, она все же сдерживалась, боролась, это и приводило к крикам и припадкам. Том примерно догадывался, какого рода неудовлетворенность мучает мать, доводя до истерик отца, но не решался озвучить даже себе. Но однажды, приехав из пансиона домой без предупреждения, он случайно увидел кое-что. Мать была в гостиной с двумя мужчинами. Он сначала прикрыл дверь, отсекая глухие томные стоны, тряся головой, в надежде, что ему это привиделось. Потом, повинуясь жгучему любопытству, приоткрыл снова. В щелочку хорошо было видно, что они обнажены, как альфы касались ее и как ей это нравилось. А Том стоял, словно парализованный, наблюдал, ощущая стыд, смятение и боль. Он разрывался между тем, чтобы побежать и рассказать все отцу, и тем, чтобы тихо уйти со своей тайной. Даже двенадцатилетний мальчик понимал, что после такого семья будет разрушена. Но и отец не заслуживал, чтобы его так предавали. Внезапно, прервав тягостные размышления, на его плечо легла тяжелая рука, другая закрыла дверь. Том повернулся и испуганно взглянул в полные тихой грусти серые глаза. Отец все знал. Их брак не спасли даже те жертвы, на которые шел Уильям, чтобы усмирить терзающие жену инстинкты. Мать сбежала, когда Тому было пятнадцать. Он не был особо близок с отцом, ее же практически не знал, поэтому не особо сильно тосковал. Гораздо больше его волновало состояние отца как главы рода, который теперь управлял делами на пару с крепкой выпивкой. И тогда Том впервые задумался, не является ли этот кошмар плодом игр того самого идола, уже несколько лет делящего с ним спальню. Половое созревание у него наступило поздно. Когда же после первой течки медицинское заключение окончательно подтвердило, что первенец Хиддлстонов – чистейшая омега, волевой и решительный Том замкнулся в себе. Ненадолго. Он уже подсознательно чувствовал, что вот это точно конец. А через несколько месяцев, проснувшись от острой нехватки воздуха, ощущения мягкой тяжести на лице, собрав в кулак все силы и дернувшись, он свалился с кровати и увидел широко раскрытые, совершенно безумные глаза отца. В тот момент Том яснее ясного понял, что как раньше уже никогда не будет. Не то, чтобы тогда было особо лучше. Привычнее. Он точно знал, как надо реагировать на вопли матери, что сказать, когда оставить в покое разъяренного отца, как успокоить маленьких брата и сестру. Он даже внешне спокойно принял известие о своем биохимическом типе, делая все, чтобы соблюсти видимое семейное достоинство. А теперь его долгие годы умирающий мир окончательно лежал в руинах. Том благодарил Бога, что ему успело исполниться восемнадцать, когда отец сошел с ума. За то, что уже почти три года как принимал участие и был в курсе большей части семейных дел, безусловно, далеко не все понимая, но усиленно стараясь вникнуть. Но все равно он считал, что только благодаря высшим силам он отстоял свое право на главенство. Нет, наследственность по главной ветви была святым, главой Дома становились и в пятнадцать, постепенно с помощью окружающих входили в курс дела. И это было абсолютно в порядке вещей. Но не в его случае. Он был омегой. Тем страшным утром, глядя на отца, устремившего безумный взгляд куда-то в пространство, все еще сжимавшего подушку и бормотавшего: «Омега, проклятая омега..», на сестру, прибежавшую на шум и испуганно жмущуюся в дверях, он понял, что если хочет чего-то хорошего не только для семьи, но для себя и нее, то надо что-то делать. Он ровным голосом позвал управляющего, словно со стороны слышал, как отдавал распоряжения отвести отца в его комнату, позвать врача, приготовить завтрак. Стоило отдать должное дворецкому. Пока Том играл на публику, внешне стараясь держать лицо, внутри полыхая от смеси ужаса и растерянности, и пытался организовать семейные дела, старик Фродингер догадался связаться с томовым дедом. Уж неизвестно, в какой дыре он познавал мир на тот момент, однако Берт прилетел в течение суток. Только его вмешательство как старшего альфы главной ветви помогло Тому отстоять право руководить семейными делами. Информация о том, что внук с характером и интеллектом типичной альфы оказался стопроцентной омегой, если и повергла его в шок, то очень ненадолго. Берт был крайне консервативен в том, что касалось душевных терзаний, считая, что переживания – абсолютно бессмысленная в жизни вещь. Когда наступил момент ему все же высказаться, он безапелляционно заявил хищно поглядывающим из мягких кресел престарелым кузенам, что по мозгам и деловым качествам Том даст фору любому альфе из присутствующих. За это Том был практически готов его расцеловать, подобный по силе взрыв эмоции он испытывал лишь раз в жизни, узнав, что является омегой, да и они носили явно не положительный характер. Проявить чувства однако не пришлось. Уже позже вечером, в тихом семейном кругу из Берта, Тома, маленькой Алекс и Стивена, Фродингера, давно ставшего частью семьи и самого любимого дедового племянника, дяди Грегори, дед после пяти бокалов хереса брякнул, что не сильно удивился, узнав о сущности Тома. Он-де всегда видел в нем что-то от сучки. Том не разговаривал с ним месяц. Многочисленные родственники звонили и слезно умоляли деда не позорить семейную честь и не позволять Тому встать во главе семьи. Дед хмыкал, усмехался, потом начал раздражаться и рявкать. А когда терпение лопнуло по всем швам, во всеуслышание заявил, что истинный момент позора наступит, когда семейное имущество будут распродавать с аукциона. А он пытается этому воспрепятствовать и пока неплохо. Этим было все сказано. Шло время, обороты Хиддлстон Inc. увеличивались, Том набирался опыта и становился жестче, смешки становились тише. Со временем все убедились, что к амурным делам он склонности не имеет, ноги перед каждым встречным не раздвигает, а если точнее, то вообще ни перед кем. Семья смирилась, о нем заговорили сначала уважительно, затем, ощущая практическую пользу от его руководства в виде неплохих финансовых бонусов, заговорили с гордостью. Род вырождался. Если симпатичных Хиддлстонов было мало, то талантливых мизер. Привлекать сторонних людей на ответственный руководящий пост было не принято: это демонстрировало генетическую несостоятельность Дома. Теперь, видя, что семейные дела идут навстречу прогрессу громадными шагами, решения Тома одобрялись однозначно, а принципиально недовольных находили в Темзе с пулей в голове: Том умел принимать не только финансовые решения. К тридцати годам о нем говорили не как об омеге, по воле обстоятельств оказавшейся во главе большой семьи, а как о резковатом, властном мужчине с отвратительным деспотичным характером. Он был в своем роде достопримечательностью в той части общества, в которой вращалась семья. Уникумом, если точнее выразиться. Омега, будучи главой Дома, была сама по себе событием беспрецедентным. Поначалу летали смешки и подколки, люди даже не понижая голоса обсуждали, как Хиддлстоны окончательно разорятся, когда глава рода отбросит дела, чтобы раздвинуть ноги перед каким-нибудь альфой. Том стискивал зубы, задирал нос выше, улыбку делал злобнее, пил пачками подавители и работал. После принятия нескольких волевых и непопулярных решений, которых требовали обстоятельства, дела совсем пошли в гору. Хиддлстоны вновь обретали влияние. Итак, к тридцати годам он все еще не был в связи. Нет, не было ничего такого в том, чтобы омега его круга была одна. В конце концов, те Хиддлстоны, которым не смогли подобрать подходящую по статусу пару, так и жили. Или заводили тайных любовников из бет, так как вязка с альфой незамеченной бы не прошла. Со временем влияние Хиддлстонов росло, становилось очевидно, что на этом они не остановятся. Том становился все более популярной фигурой, особенно когда стали очевидны его деловые качества, ум и жесткость. Он был сильной омегой, парой которой согласился бы стать каждый. Общество уже интересовалось не тем, когда Том раздвинет ноги перед первым встречным, а кого он соизволит выбрать. Дед нудил. Том снисходительно улыбался, стараясь не выказывать внутреннего раздражения, отвечал, что планов таких не имеет, и равнодушно отметал самые безумные и роскошные брачные предложения. Он прекрасно знал, в каком обществе жил. И последствия любого неверного шага тоже были предельно ясны. Кроме того, подобные отношения ему были просто не нужны. Он верил в то, что врагам незачем знать, что он испытывает на самом деле. А врагами он считал всех, за исключением сестры, деда и Фродингера. Он не собирался забывать тут травлю, что ему устроили. Неважно, насколько волевым и решительным был Том, физиологически он был омегой. Течной сукой, со злостью шептал он, глотая по графику таблетки. С семнадцати лет течки проходили ежемесячно. То ли он так себя настроил, то ли инстинкт не был особо силен, но регулярный прием подавителей соответствующие симптомы устранял полностью. В первый раз все было настолько дико, что он даже не помнил толком, что происходило. Только как сестра вытирала лоб влажным полотенцем и обрывки разговора отца с доктором. Его больше заботил почти обвинительный взгляд отца, словно спрашивающий, в чем он так провинился, что вместо нормального наследника ему подсунули очередную никчемную шлюху. Тому выписали таблетки. Все прошло. Во второй раз Том равнодушно говорил, что справится, сам с ужасом ожидал, что не сможет сопротивляться, повинуясь инстинкту действительно выйдет на улицу, ляжет на землю, выставит текущую задницу и будет скулить. Все как в стандартных страшилках для молодых омег из благопристойных семейств. Стоило Тому это представить, как на него накатывала тошнота. К слову, его-то как образцового альфу по всем показателям пугали иным: что он во время гона повяжет какую-нибудь омегу из вырождающегося Дома, за которую не дадут и тысячи. Это практически убивало. Он нервничал, дергался, сначала от волнения не мог есть, потом, решив, что для борьбы с животными порывами ему нужны силы, начал наоборот запихиваться всем подряд. Но нет, все прошло так, как и было обещано рекламой. Том ни на кого не бросался, ничего ужасного и развратного не делал. Даже не испытывал ничего. И во второй раз. И в третий. И в четвертый. На пятый он решил, что возможно, он и не омега. Надежда теплилась в его душе еще с тех пор, как течки под воздействием таблеток не ощущались вообще. Он решился, и это был крайне глупый поступок. Все было отвратительно, почти так же, как в тех жутких рассказах. Том тщательно просчитывал день наступления, благо цикл шел ровным. Не выпив таблеток, он весь день ходил, вынашивая сладкое предвкушение того, как горделиво сообщит всем, что, очевидно, произошла ошибка. Что признаки омеги появились у него из-за сильнейшего стресса. Из-за погодных условий, магнитных бурь, да чего угодно. Так в самом деле бывало, процент случаев был ничтожным, но явление имело место. Он заснул, обкатывая эту сладкую мысль, а проснулся посреди ночи от невероятного жара, со стояком и тремя пальцами в припухшей сочащейся дырке. Его сразу же вырвало, он свалился с кровати, еле нашарил на прикроватной тумбочке блистер с таблетками, выпил двойную дозу, потом еще одну. На пропитанные запахом и смазкой течной омеги простыни он возвращаться не хотел, да и казалось, у него бы попросту не хватило сил взобраться на высокую кровать. Он сдернул покрывало, укрылся с головой и лежал поскуливая до самого утра. Уже много позже, когда дела начали по - немногу выравниваться и не требовали ежесекундного контроля, Том все же задумался о себе. И без соответствующей литературы, просто на основании ходящих о сущности омег слухах он мог заключить, что с ним явно не все в порядке. Омега, тем более не бывшая в вязке, пусть и принимающая подавители в период течки, все равно должна испытывать влечение. Не только к альфам, сексуальный интерес вообще. Том не испытывал. Он даже не мастурбировал. В ранней юности было, да. Но это было давно, до проявления сущности омеги. Позже он испытывал такое отвращение к себе, что даже притронуться в таком смысле было мерзко. Поняв, что что-то не так, он пересилил себя, пытаясь онанировать. Он представлял женщин, мужчин. Реакции не было. Том испугался. Не того конкретно, что не встал, а того, что в очередном аспекте он оказывался дефективным. Он судорожно начал пересматривать специализированную литературу. Вычитав, что возбуждается омега, улавливая феромоны альфы, Том решился на эксперимент. Нет, даже не было речи о том, чтобы прекратить прием таблеток на период течки. Опасаясь непредсказуемой реакции организма, Том стащил пиджак одного из менеджеров офиса Хиддлстон Inc. Вечером дома, закрыв двери спальни, Том, решив не тянуть, взял пиджак, осмотрел и плотно прижался к нему лицом. Он ожидал мгновенного или медленно-тягучего возбуждения, как тогда, в тринадцать, накрывшись одеялом с головой и орудуя рукой в трусах. Он ощущал легкий запах пота, пряный аромат одеколона. Ничего особенного. Итак, в обычное время Том не испытывал плотских желаний. Теперь у него появился новый предмет для размышлений. По вечерам, сидя в библиотеке, он накручивал себя, все больше начиная ненавидеть свою проклятую омегу внутри. Возможно, отсутствие реакции было следствием приема слишком больших доз подавителя, однако проверить это можно было лишь прекратив принимать таблетки. То есть было в принципе неосуществимо. Придя к этой мысли, Том успокоился. Да и очевидное отсутствие у него тяги к сексу гораздо больше напрягало деда, чем его самого. У него были дела поважнее: личная независимость, сохранность бизнеса в руках главной ветви, выползание из финансовой дыры, сохранение и упрочение собственного статуса и собственного достоинства, основательно потертого с тех пор, как выявилось, что он является омегой. С тех пор, как во время очередной бурной беседы на тему того, что Тому нужна если не альфа, то секс, Том заявил деду, что и на этот счет он заблуждается. Он надеялся, что дед смутится и прекратит эту затею по обеспечению его парой. Так и вышло. Дед смутился. Но ненадолго. Несколько лет дом упорно навещали молодые альфы из благопристойных и не только семейств. Том общался с ними вежливо или не очень, в зависимости от того, насколько полезен и интересен был человек. И тихо посмеивался, глядя на пристально ожидающего результата Берта. Том ничего не чувствовал. Ни волосок не шевелился у него от близкого присутствия альф обоих полов. Том и сам с долей интереса прислушивался к своим ощущениям, пытался расслабиться, почувствовать хоть что-то. Потом, поразмыслив, к чему это может привести, отругал себя последними словами и вновь влез в сдержанную язвительную оболочку. Из воспоминаний и размышлений его выдернул громкий стук. Том только успел открыть рот, чтобы сказать «Войдите», как дверь распахнулась. Ему даже не надо было смотреть, кто стоял на пороге. Так врываться мог только один человек. - Не смотри на меня столь убийственно. Я все по старой привычке, – Берт явно был в настроении. Они множество раз скандалили по поводу такого нарушения личного пространства, однако дед неизменно восклицал: «Томми, ну какие у тебя могут быть грязные секретики, ведь ты же даже не дрочишь..» Берт явно успел переодеться. Оранжевый галстук в сочетании с темно-серым костюмом впечатление производили воистину кошмарное. Дед был в восторге от своего гардероба. Он вальяжно прошелся по комнате, окинул взглядом кучу осколков, но ничего не сказал. - Пришел полюбоваться, насколько я раздавлен? – поинтересовался Том. Берт привычно хмыкнул. - Ну, если режим язвы у тебя функционирует нормально, значит, произошедшее – не более, чем шлепок по заднице. Прости, - добавил он, увидев, как судорожно внук сжал кулаки, - не сдержался. Том ответил величественным молчанием. Берт присел на кровать рядом с ним. - Дорогой, дуться сейчас не в твоих интересах. Ты сколько угодно сможешь игнорировать меня потом, когда.. - Ты можешь поклясться, что не имеешь к этому отношения? – тихо спросил внук. - К тому, что ты набросился на этого парня на глазах у всего высшего света? - Том вздрогнул, и дед сжал его руку, - Никакого. Том выдохнул. Его все еще грызло неясное подозрение, но он не мог не радоваться тому, что дед его не подставлял. Причин не верить у него не было: тот бывало проворачивал самые невероятные махинации, но если дело касалось семьи, глава Дома был неизменно в числе сообщников. Однако в том, что касалось Берта, всегда было какое-нибудь веское «но». - Итак, о чем бишь я.. – Берт потянулся к круассанам со сливочным сыром, к которым внук так и не притронулся. – Ах, да. Ситуация. – он откусил кусочек и с наслаждением зажевал, - У этого Али даже овсянка с привкусом амброзии, не говоря уже об этом лакомстве.. - Ты пришел сюда поесть или что-то сказать? – раздраженно воззрился на него внук. Ему было как-то не до шуток. - Одно другому не мешает, - усмехнулся дед, - Но ты прав. Через час к нам кое-кто пожалует. - И я даже знаю, кто, - уныло скривился Том. Традиция была традицией. - Правда? В таком случае объяснения тебе не нужны. - Не нужны, - кивнул Том. – И ты тоже. - Томми, я не ослышался? Ты сказал старому, больному человеку, что.. - В этом разговоре. – Том взял круассан и повернулся к деду. – Ты не участвуешь. Он ожидал протестов, но Берт редко бывал предсказуем. - Ну, хоть присутствовать ты мне дозволишь? – именно у деда Том перенял издевательские кивки. Причин отказывать не было, но открывать рот Том опасался: не был уверен, что сможет проконтролировать дозу яда. Он согласно кивнул. - Ты меня просто балуешь, - Берт с улыбкой направился к выходу. - И да, Томми, - дед обернулся и кивнул на разбитое зеркало, - неужто альфа был настолько хорош? Том обхватил себя руками за плечи, убеждая, что не стоит начинать день с крови. Когда Том чинно спустился в малую гостиную, его уже ждали. Дед и его австралийский дружок сидели рядышком на диване и что-то неторопливо обсуждали. Том отметил нейтральную улыбку Крейга Хэмсворта. Скользнул взглядом по лучившемуся самодовольством лицу Берта и скрипнул зубами. Радуется, что на внука претендует альфа? Вполне обоснованно претендует, между прочим. Том постарался подавить в себе лютую ярость, по крайней мере ее внешнее проявление. Мотивы многих поступков деда были ему неясны, и это всегда раздражало. Но во многих делах на него приходилось полагаться, и Том каждый раз ощущал себя, словно выставляет в решающий заезд темную лошадку. Дед кивнул, Крейг привстал и поприветствовал его, и Том неожиданно подумал: кому он проявляет почтение? Главе влиятельного Дома или омеге и потенциальной невестке? Он церемонно кивнул, сел в кресло напротив. Повинуясь движению руки, двери с легким хлопком закрылись: бдительный Фродингер, убедившись, что беседа начинается, привычно отсек гостиную от возможных нарушителей покоя. Том стряхнул невидимую пылинку с рукава идеально отглаженного пиджака и поднял тяжелый взгляд на ожидающих его внимания мужчин. Как он и предполагал, легким разговор не был. По мере того, как Крейг излагал свои аргументы, губы Тома сжимались все плотнее. Продумывая линию поведения, Том решил действовать напором. Конечно, времени для размышлений было мало, тем не менее, выбранная им стратегия казалась оптимальной. Кожу жгла метка, и выбор у него был весьма невелик. Том множество раз присутствовал на переговорах о заключении брачного союза: предлагал сам и выслушивал предложения. И некоторые особо возмутительные относились непосредственно к нему, но никогда они не были подкреплены меткой альфы на его собственной шее. Крейг озвучил стандартную формулировку, не называя имен, пользуясь принятым «альфа Хэмсвортов» и «омега Хиддлстонов», но Том сразу почувствовал нехватку воздуха. Ему все еще было нехорошо, даже когда он спускался по лестнице, то ощущал головокружение. Предыдущие дни были слишком изматывающими. Том с силой сжал кулаки. При мысли, что его касался фактически незнакомец, начинало трясти. И как касался! При одном воспоминании о произошедшем все тело начинало гореть и саднить. К его ужасу, не все ощущения были неприятны. Он за последние три часа выпил тройную дозу подавителей и других препаратов различного назначения и хотел бы верить, что они действуют. Том, соблюдая приличия, выслушал монолог до конца и выдавил ледяную улыбку: - Мистер Хэмсворт, учитывая обстоятельства, я даже не смею предположить, что вы говорите всерьез. Крейг если и был обескуражен, то быстро взял себя в руки. Он благожелательно улыбнулся и стал окончательно похож на Санту в молодости. - Сожалею, но вынужден вас разочаровать. Том вздернул нос. - Если это шутка, то хочу заметить, что весьма неудачная. Его собеседник был все также спокоен. - Уверяю Вас, мои намерения абсолютно серьезны. - В таком случае вынужден ответить отказом. – Том, презрительно сморщивший лисий носик, выглядел как-то беззащитно. Крейг даже пожалел его. - Уже слишком поздно, не находите? Том глубоко вдохнул, внезапно ощутив острую нехватку воздуха. В памяти всплыл вечер их знакомства. Он пожимал Тому руку. Ладонь Крейга была мягкой, даже рыхлой, но рукопожатие было уверенным. Он и сам был таким: кажущийся на первый взгляд мягким и податливым, на деле явно был тверже. - Мистер Хиддлстон, вам нехорошо? – этот потомок овчар выглядел действительно обеспокоенным. Великолепный актер. - Все в порядке, благодарю, – отчеканил Том, – И я выскажусь определеннее: предлагаемое Вами совершенно неприемлемо и просто смешно. - Я готов выслушать ваши требования. - В интонациях оппонента было то, что используют в общении с дикими, опасными животными. Том и в самом деле уже еле сдерживал бешенство. - Я требую прекратить это бессмысленное обсуждение. - Боюсь, не в вашем положении настолько категорично выдвигать условия. - Вы забываетесь! – рявкнул Том, у которого перед глазами начало расплываться. – Кроме того, обстоятельства.. - Метка альфы из семьи Хэмсвортов на вашей, лорд Хиддлстон, шее – весомое обстоятельство, не находите? – Крейг намеренно выделил его титул. Тому стало совсем дурно, он еле сдержал порыв дотронуться до саднящей под воротничком рубашки кожи. - Любой суд вынесет решение, что это было спланировано! - Совершенно верно, - парировал Крейг. – Ключевым аспектом в рассмотрении подобных дел всегда было изучение финансовых показателей сторон. Обороты наших предприятий огромны, в то время как вы лишь несколько лет назад выбрались из глубочайшего кризиса. Принятые вами крайне удачные безнес-решения ориентированы на долгосрочную перспективу. Несмотря на сохраненное влияние в определенных кругах, до масштабности вашему Дому еще далеко. Вы правы. Стоит любому суду изучить финансовое состояние наших семей, как будет предельно ясно, что случившееся на руку лишь вам. Том побледнел от злости. - Я долее не намерен это выслушивать. Всего наилучшего. – он резко встал и направился к дверям. - Мистер Хиддлстон, прошу вас.. - Крейг протянул к нему руку.. - Том, будь благоразумен.. – Берт, во время напряженной беседы сохранявший спокойствие, резко привстал. Том, у которого перед глазами было четверо Бертов и столько же Крейгов, сделав несколько быстрых шагов, пошатнулся и вынужден был опереться о спинку дивана. С дедом он разберется позже. Все ему выскажет. Сначала вышвырнет этого Хэмсворта.. Но сейчас главным было дойти до комнаты и прилечь.. Ощущения в теле были схожи с тем, что чувствовала десна, когда из нее не слишком деликатно вырывали коренной зуб. - Мистер Хиддлстон.. – чьи-то руки его удержали, и он внезапно осознал, что перед его глазами были змеевидные узоры ковра. Он попробовал вырваться. - Том, что с тобой? Фродингер! Врача! Срочно, ему плохо.. Давящая боль сменилась резкой, вспышками возникая где-то в крови, ядовитым потоком распространяясь до кончиков волос. Том со всей силы прикусил губу, силясь сдержать стон, но его постепенно накрывало темнотой, и уже сквозь пелену раскаленной боли он услышал собственный крик..