POV Андрей Жданов.
— Ооой! Мамочки! Ой, мамочки! — разбудил меня тонкий нутряной вой. — Что такое? Что? Что случилось? — я резко сел и увидел, что Катя стоит босиком на полу совершенно голая и плачет навзрыд, раскачиваясь. — Что с тобой? — Кира! Ой, мамочки, Кирааа, — бросилась мне на шею Катюша. — Я не Кира, маленькая моя, я Андрей. Ну, что ты, солнышко? Что-то приснилось? — Нет, Андрюшенька, это не сон! — сквозь рыдания выдавила из себя она. — Ромка звонил, Кира в реанимации, врачи делают все возможное, чтобы спасти ее. — Ты знаешь в какой она больнице? Ромка с ней? — я вскочил с кровати, начал одеваться. — С ней, в «Склифе», в реанимации, — по-военному четко ответила Катюша, видно уже сумела справиться с истерикой. Не успел я оглянуться, как она, уже одетая и причесанная, с какой-то хозяйственной сумкой в руках стояла у входной двери и дожидалась меня. — Зачем ты взяла с собой баул? — спросил я Катю, когда мы уже подъезжали к больнице имени Склифосовского. — Знаешь, как Ромка плакал? Еле смог выдавить из себя пару слов, — совершенно непонятно ответила она. — Что ты хочешь сказать? — Что я, на всякий случай, взяла успокоительное, а если он не захочет таблетки пить, то может, коньяк пригодится, и перекусить нам всем тоже взяла. Кто знает, сколько мы там пробудем?! И еще… кое-что для Киры положила. Ну, когда она придет в себя. Она ведь поправится, правда, Андрюша? У меня сердце сжалось в комочек, так жалко стало и Катеньку, умирающую от страха за меня и Ромку, и саму Киру, плутающую сейчас между жизнью и смертью. Особенно Ромку. Господи, да сколько же может один человек вынести? Это же невозможно так страдать, как он. На Малину страшно было смотреть. Он, казалось, ничего не видел и не слышал, смотрел не мигая на белую дверь, на которой было написано «Отделение интенсивной терапии», и что-то без конца бормотал себе под нос, может, молился. Катя присела рядом с ним, взяла его за руку, начала что-то ласково и терпеливо ему говорить, поглаживая по голове, как маленького. Уж не знаю, что ему Катя сказала, чем сумела пробить броню, только он закричал так громко и надрывно, что у меня мороз по коже пошел: — Это я виноват! Я! Вначале я ее предал, а теперь и убил! И меня к ней даже не пускают! И пра… На крик из двери выскочил пожилой врач, очень сердито посмотрел на Ромку и быстрым шагом начал приближаться к нему, но я его перехватил, сразу отвел в сторону, положил двести долларов в его карман и только затем открыл рот. — Доктор, не трогайте его. Пожалуйста. Он просто сорвался, больше этого не повторится. — Не нужно шуметь, я все понимаю, но кричать… — Вы можете сказать, как состояние Воропаевой? — перебил я его, засунув еще пятьдесят долларов ему в руку. — Плохо! Она совсем не цепляется за жизнь. Мы сделали все возможное и невозможное, чтобы очистить ее организм, но большая часть препаратов уже всосалась ей в кровь. Никаких прогнозов я дать не могу. Ни-ка-ких! Ни плохих, ни хороших, нужно ждать, начнет ли ее организм сражаться. — Я вас умоляю, любые деньги, любые лекарства, все, что нужно, мы все оплатим. — Сынок! Мы не боги, мы всего лишь врачи, и от смерти откупаться деньгами мы тоже не научились. Прости. — А можно к ней пустить его? — я показал рукой на Ромку. — Если кто-то и заставит ее сражаться за жизнь, то только он. — О чем ты говоришь? Это реанимация, мальчик. — Я очень прошу, спасите Киру, — не обращая внимания на «мальчика», начал уговаривать я, — пустите к ней Ромку. Любые деньги возьмите, только пустите. — Как же вы задолбали своими деньгами. Вам кажется, что все продается и все покупается? — перешел на повышенный тон врач. — Нет-нет, вы неправильно меня поняли. — Все я правильно понял. Переводите Воропаеву на платное лечение. Положим ее в отдельную палату и пустим к ней этого молодого человека, — устало махнул рукой доктор и скрылся за дверью с надписью «Отделение интенсивной терапии». Уже через полтора часа Ромку пригласили пройти к Кире, а мы с Катюхой остались ждать в предбаннике.РОV Катя Пушкарева.
Кира пришла в сознание только к вечеру третьего дня. Все это время Ромка не отходил от нее, разве что в туалет или в душ, но и на эти несколько минут просил пригласить в палату меня или Андрея, чтобы даже на долю секунды не оставить Кирюшу без присмотра. Так было и в тот раз, когда сознание к ней вернулось. Роман вышел из душа, выпил огромную кружку кофе, и попросил: — Кать, оставь нас одних, пожалуйста. — Ромка, прости, но мне очень нужно с тобой поговорить. Завтра Сашку выписывают, и мы с Андреем должны понимать, что нам делать. Ты с нами или нет? — Катенька, мне все равно. Неужели ты не понимаешь, что я не могу думать ни о чем, кроме Киры, что если ее не станет, то и меня не станет? — Понимаю. Очень хорошо понимаю. Если ты думаешь, что мне Кира не стала очень близким и родным человеком, что я не думаю о ней каждую минутку и не молюсь о ее выздоровлении, то ты ошибаешься. Она, если хочешь знать, моя первая и единственная подруга, других у меня нет. Есть друг, а подруг нет. Но… — Подруга? — горько перебил Ромка. — А я, если хочешь знать, по прежнему ее люблю, и сейчас больше, чем раньше. Какой же я был дурак, как я мог решить, что она мне безразлична. Но я правда тогда ничего не почувствовал. — Рома, не вини себя. Ты просто был оглушен дневником Аллы Евгеньевны. То, что тебе открылось, вызвало шок и перебило все другие эмоции и чувства, понимаешь? — Не надо меня утешать, Катюш, никакой шок не может оправдать бессердечия. Знаешь, когда мне показалось, что Кира умерла, я ведь и тогда ничего, кроме жалости к ней и ужаса от случившегося не испытывал, осознания случившегося не было. Это уж потом, когда я сидел у дверей реанимации, я понял, что если ее не станет, то и мне дальше жить ни к чему. Но и тогда я еще не знал, люблю я Киру, или это только чувство вины меня разъедает. — Ты понял, что любишь ее, когда сидел у ее постели? — И это тоже. Но само чувство проснулось, когда я с ней поговорил. — Поговорил? Как это? — Не знаю, как тебе объяснить. Кира, конечно ничего мне не отвечала, наверное, даже не слышала, что я ей говорю, но я высказал ей все обиды, и меня отпустило, потом стал говорить, как она мне нужна, как я люблю ее… Понимаешь, я начал ей говорить, чтобы поддержать, но в какой-то момент, я даже помню, когда это было — на вторую ночь, когда я прилег рядом, начал гладить ее по голове и рассказывать о своей любви. Это было нетрудно, я представлял свою солнечную девочку и говорил. И вдруг понял, что я говорю правду, что нет никаких солнечных и хмурых девочек, а есть она — Кира, моя Кира, единственная женщина, которую я люблю. — Это правда? — едва слышно донесся до нас с Ромкой голос с кровати. — Кирочка! — взвился Ромка, бросился к ней, и я спешно вышла из палаты, оставив их наедине.POV Зора.
Ну, вот и соединились «J» и «М» с «К», вот и зима соединились с летом. Пока еще непрочно, не навсегда, но к тому всё идет, я-то вижу. И тут уж никто с ними злую шутку сыграть не сможет, они все сейчас сильные! Нет, не ошиблась я во второй девочке! В апреле спраздную их единение, дождусь, пока «понесут»* обе, и можно будет отправляться на покой. Единственное, чего я опасаюсь, что к тому времени «V» побежден не будет. Во всех его ипостасях, мать его за копыто. Тут и Валерий, и Воропаев Сашка, и Волáнт, в них колобродящий. А ведь кто-то из них, или все они вместе могу разъединить зиму с летом. Загубить «Zimaletto». Кажется, пришло время вызывать на подмогу дух Кáли, а может, лучше Колю? Чего дух-то тревожить, когда у нас в запасе такой умный брандыхлюстик имеется? Одно точно — самим нам не справиться, дьявол силен.POV Андрей Жданов.
Чем лучше узнаю Катюшу, тем больше ею восхищаюсь. Любить сильнее, чем я ее люблю, я уже не смогу, а вот восхищаться ее умом, ее выдержкой, ее силой и мужеством можно бесконечно, как и ее самоотверженностью, слабостью, хрупкостью, чувствительностью, страстностью, верностью… И так далее. А уж не восторгаться ее актерскими способностями так и вовсе невозможно. Жданов! Остановись! Давай-ка лучше ближе к теме. Вчера Киру перевели из реанимации в палату и Катюша сразу решила расставить все точки над «i». — Ромка, можешь не бросать в меня громы и молнии, я все равно скажу, что собиралась сказать. Ничего, Кира выдержит, мы еще не то выдержали сидя под дверью отделения реанимации. — Кать, ты бы все же поаккуратнее, — попросил Малина. — Я тебе уже говорила и повторяю вновь: Кира — моя подруга, она мне не безразлична ничуть не меньше, чем тебе, и я имею право все ей сказать, что думаю. — Ром, оставь, я знаю, что заслужила хорошую трепку, — мягко улыбнулась Роману Кирюша и взяла его за руку. Смотреть на этих двоих было невообразимо радостно. Они оба постепенно оживали, словно после долгой и очень мучительной спячки. Черт побери, а ведь я и предположить не мог, что у Киры может быть такая мягкая, добрая, такая искренняя улыбка. — При чем здесь трепка? Кирюша, я тебя не осуждаю, честное слово. Ты столько пережила, что никто не имеет права тебя осуждать. Я совсем о другом. — О чем? — спросил я, и обнял Катюшу за плечи. — Ну как вы не понимаете? Мы сейчас все в любви и соплях, мы уязвимы, расслаблены, а кончиться все может крахом! Если мы, конечно, не начнем осуществлять наш план. Кира, ты понимаешь, что Сашка может Ромку посадить? Или ты уже совершенно забыла про это? Кира вздрогнула, испуганно посмотрела на Романа, прижалась к нему и расплакалась. — Прекрати реветь! — крикнула Катя, и сама зашмыгала носом. — Если мы немедленно не станем сильными, нас раздавят, как вы не понимаете, — теперь уж заревела и Катюша. Но очень быстро собралась и продолжила. — Я все понимаю, Кирочка, но я не могу допустить тюрьмы ни для Ромки, ни для Андрея, ни для Павла Олеговича. И краха «Zimaletto» я тоже не могу допустить. Мы все не можем, правда ведь? — А что я могу сделать? — вытерев слезы, спросила Кира. — Я уже говорила. На людях ты невеста Андрея, будешь так же устраивать ему скандалы, гнобить меня, презирать и унижать тех, кто ниже тебя по рангу и положению. — Господи! Неужели все это — я? — снова вздрогнула Кира. — Не ты, это не ты. Это была сломанная и другая жен… — А главное, — словно не слыша ни Киру, ни Ромку, продолжила Катя, перебивая их, — постараешься сблизиться с Сашкой. Но и это еще не все. Вы с Романом должны найти все, что возможно и не возможно о месте на котором стоит «Zimaletto» и о цыганах округи. Стоял ли здесь когда-нибудь табор, не было ли каких-нибудь происшествий и так далее. И, конечно же, о вашем примирении и о ваших отношениях никто не должен узнать, ребята. Как и о нас с Андреем…