***
Наверное, это было место, которое создало моё сознание, дабы укрыть от шока, происходившего в последние дни. Здесь было темно, но почему-то я не могла отделаться от ощущения, что заперта в тёмной грязной каморке со старой шваброй и толстым слоем пыли на полу. Затхлый запах бил в нос. И я абсолютно ничего не чувствовала. Но с каждой секундой я остро чувствовала, как погружаюсь всё глубже в собственный мир теней, и темнота будто забирала воспоминания из головы, — они стирались. Только одно осталось. Помню было холодно. И всё-таки это был обморок. Я слышала голоса, сбившиеся в общий гул. Они гудели в моей голове, как сотни пчёл, улей которых потревожили. Холодно уже не было, а голоса всё ещё были, но я не могла проснуться. Не знала как. Словно разучилась. Голоса жужжали, но отдельных слов я так и не смогла услышать, как бы не силилась. О таком я читала в книге в своём доме на летних каникулах. Книга стояла на верхней полке в третьем шкафу библиотеки, и свалилась случайно, когда я хотела достать томик Джейн Эйр с пожелтевшими страничками в однотонной выцвевшей голубой обложке. «Психология личности» в твёрдом переплёте была написана незнакомым мне автором, и хоть я никогда не интересовалась психологией, книжечка так и манила к себе. Джейн Эйр я отложила на чуть позднее время. В книге говорилось, что внутри своего сознания человек в безопасности. Видимо, эта тьма и есть — безопасность. Не знаю, сколько прошло времени, прежде чем это случилось. Голоса смолкли, и остался только один. От него исходила явная опасность, которая заставила всё внутри сжаться. Голос шипел, и это отдалённо напоминало парселтанг. А потом словно чья-то рука схватила меня за ворот и с силой выхватила из темноты. Я согнулась пополам на кровати, кашляя и пытаясь сделать вдох. Я завертелась головой. Была ночь, безоблачная и с полной луной. Пустое больничное крыло, в котором только я, выглядело на лет пятьдесят помоложе, чем я его помнила, чуть более хорошо сохранившимся. Глаза привыкли к темноте, и я зажала рот рукой, пытаясь не вскрикнуть. Тёмная фигура, скрывавшаяся во мгле, смотрела на меня. Сверкание глаз. Стало холодно, как будто налетели дементоры или разом наступила глубокая зима. И запах. Пахло смертью. Я бесшумно втянула в себя ледяной воздух, давясь им и пытаясь унять жжение в носу, которое он вызывал. Но это не шло в сравнение со страхом, окутавшем меня. Желудок подскочил к горлу, всё внутри перевернулось и даже, кажется, замерла, забыв, что надо дышать. То, что он, конечно, не добрый волшебник, решивший меня проведать, сомнений не было. А потом всё разом закончилось. Жжение прекратилось так же резко, как и началось; холод отступил, отлил от конечностей, которые дрожали. Силуэт рассеялся, подобно утренней дымке, и я почувствовала, что теперь она здесь одна. По крайней мере, можно не волноваться, что оно вернётся в эту ночь. А вот в следующей ночи я не была так уверена. Не знаю, что это было, но чем бы не являлся ночной гость, наврятли он хотел угостить меня лимонными дольками. Так я и просидела до рассвета, сжавшись в комок на кромке кровати, спрятав ноги под одеяло и не в силах забыть ночное происшествие. Когда первые нежные лучи солнца коснулись холодного пола, мои веки налились тяжестью, и я, наконец, позволила себе устроиться поудобнее, и забыться тревожным сном, который вряд ли продлится долго. Почему-то мне так казалось, перед тем, как я провалилась в забытье. […] Не знаю, сколько она на меня пялилась, но видимо довольно долго. Она напряжённо нависла надо мной, как коршун, и её брови, нахмуренные и придававшие ей несколько суровый вид, почти сошлись вместе от этого тока, который сходил с неё почти ощутимыми волнами. Я видела её смутно, сквозь незаметную для её обеспокоенного любопытного взгляда щёлку, чуть приоткрыв веки. Она держалась белыми пальцами, которые выглядели холодными, за тумбу возле койки, а второй упёрлась в старый жёсткий матрас древней кровати, которая страдальчески стонала каждый раз, когда к ней прикасались, оглушительно скрипя и завывая. Видимо, любопытство было слишком велико; настолько, что даже неудобная поза не могла помешать — хотя девчонка то и дело недовольно поглядывала на свою руку, которой упёрлась в матрас и которую царапали ржавые пружины. То ли она и правда была ослепительной блондинкой, то ли это солнце играло на кончиках моих ресниц, золотя завитки её пышных локонов. Мне не хотелось открывать глаза, потому что это бы значило войти в другой мир, став его частью, а значит, отсчёт пошёл. Но я бы пожелала оставить всё так: молчание. Мир в безмолвном великолепии. Кажется, я забыла правила игры, и только потом вспомнила, что мы играли. Наши встревоженные и испуганные взгляды встретились, прежде чем она, подобно огромной волне, отхлынула, оттолкнувшись рукой, и с глухим вдохом отскочила. Незнакомка была рассеяна, словно никак не могла собрать мысли в кучу, — они ускользали от неё. Клубок мыслей порвался, разлетевшись на разноцветные нитки, как несчастное конфетти.II
26 августа 2018 г. в 19:53
Маховик раскачивался под дуновением свежего тёплого потока ветра, загадочно поблёскивая в розовом закатном свете. Дамблдор наклонил голову и выжидающе посмотрел на меня из-под очков, съезжающих на переносицу. Вид у него был неважный: в глазах плескалось сожаление, брови были нахмурены, и морщины бороздили старый лоб. Впрочем, я выглядела не лучше: мешки под глазами от бессонных ночей прибавили мне лет пять, я сутулилась, мечтая сжаться в комочек. Меня лихорадило, напряжение сходило с меня почти ощутимыми волнами. Даже, кажется, время от времени волнующееся, озеро тёмной воды было спокойно, уж намного спокойнее меня.
Сейчас мне как никогда не хватало моих друзей. Хотелось прижаться к Гарри, положив голову ему на плечо, приобняв, а второй рукой крепко обнять Рона, и засмеяться, скрывая слёзы в зажмуренных глазах. Старик Дамблдор убеждал меня, что нужно попрощаться, но я знала: ещё секунда рядом с ними и боль от разлуки разорвёт мне сердце. Да и если бы они узнали, на что я иду, ничего бы хорошего из этого явно не вышло: Гарри бы распереживался и начал винить себя не пойми за что, рвясь со мной, а Рон бы просто не понял. Но это было правильным решением. Так правильно, так нужно и необходимо. И всё же почему-то я чувствовала себя эгоистичным чудовищем, хотя, по идее, спасала других. Но я вспомнила лицо Гарри в своём бессознательном сне, когда сказала об этой идее и решила не повторять этого наяву.
Наверно, выглядела я слишком жалко, потому что Дамблдор вздохнул, словно на похоронах, прощаясь с близким другом, и похлопал меня по плечу, и почему-то это придало мне немного уверенности, что я могу сделать шаг. Шаг, и изменить столько событий, а некоторые даже предотвратить.
— Мне очень жаль, — вдруг тихо произнёс профессор трансфигурации.
— Очень жаль, — глухо повторила я, и позволила слезинке прокатиться по щеке, очертить контур губ, обточенных ветром. Стирать её я не торопилась: ну и пусть. Пусть мир видит, что я слабачка. Мне всегда везло, да и по большей части, всегда рядом был Гарри, который вечно спасал мою задницу.
Прикрыв глаза, я попыталась хотя бы на секунду расслабиться, подставив лицо навстречу свежему тёплому ветерку. Почувствовав его кожей, я ощутила, как этот ветер что-то принёс мне: спокойствие. Оно приятным тягучим теплом, как мёд или горячая карамель, разливался по всему телу равномерно, наполняя меня силами. Нерешительность на время отошла от штурвала. Это было похоже на тихую гавань, в которой бы я хотела оставаться как можно дольше, если не вечно.
Я хотела запомнить Хогвартс именно таким: с его ослепительными закатами и рассветами, величественными старинными башнями, что возвышаются над просторами, неся на себе тяжесть веков. Хогвартс был и остаётся моим домом и местом, где я всегда чувствовала себя безопаснее, чем где-либо. Здесь я пять лет получала знания, падала и вставала снова, смеялась, плакала. Эти стены видели, как менялась моя жизнь, как менялась я. Как годы, проведённые здесь и изменившие меня, были самым ценным, что я могла иметь. Это было замечательное время, когда я могла чувствовать себя свободной.
— Это будет непросто, — директор бросил взгляд на маховик времени в своих руках. — Вам предстоит столкнуться со злом которое только зарождается. Если говорить проще, зло на ранней стадии. Но не поддавайтесь на обаяние и напускное благородство Реддла, как поддались в своё время все мы. Он уже тогда был таким.
Вот и всё. Слова давно сказаны, напутствие услышано. Дамблдор сделал для неё всё, что мог. Теперь в игру должна вступить она сама. Но от этого не легче.
Хватит, не трусь, будь достойной носить красно-золотой галстук львиного факультета, Грейнджер. Или будешь как поганая трусиха сидеть в своей норе? Ты не можешь так поступить хотя бы с Гарри, которому и так достаточно потерь, что приносит эта жизнь. Сколько ты можешь спасти невинных жизней! Это определённо того стоит. Не думай, просто делай.
И я не думаю. Хватаю маховик и жмурюсь. Делаю чёртов шаг в бездну, погружаясь в неё добровольно, и пропадаю. Дальше — ничего.