A life long year

Прости, но я не могу как ты, Смотри, я падаю с высоты. Финал — всё это не правда но, Мне хочется все равно Любить тебя все равно. Молчи, я буду сама решать Сколько нам осталось вдвоем дышать, Ты в хлам — и мне не хватает сил, Чтобы тебя спасти, в который раз спасти… От тебя сердце немеет — я так не умею Если бы немного теплее в холодной постели. Кажется, мы опьянели, и стало больнее — Люблю как умею, люблю как умею. (М. Вебер)

У её сестры всегда были холодные пальцы. Может, даже ледяные. Во всяком случае, так говорят. Да. Весьма «странный» слух. Если учесть, что Эльза повелевает льдом. Собственно, кому какое может быть дело до температуры кожных покровов самой королевы?! Или, потому, что она и была королевой, большинство лиц мужского пола так считали? Анна ловит себя на мысли, что ей крайне неприятно думать о том, сколько человек касалось Эльзы. Или — она касалась кого-либо. И хоть Анна прекрасно знает — нисколько, — слухи могут быть очень коварными. Анна злится. И вообще — эта мысль уже выворачивает её наизнанку. Заставляет сжимать челюсти и с холодным взглядом проходить мимо сестры. С чего вдруг? Они будто меняются ролями. Теперь, отстранявшаяся прежде, Эльза старается как можно чаще попасться ей на глаза. Сама заговаривает. Сама предлагает провести выходные вместе. Анна старается не быть грубой. Не отказывать. Но что-то всё равно не дает покоя. Наверное, это оттого, что всё больше членов королевской гвардии судачат о том, какая же Эльза, оказывается, ледяная. Не только внутренне. Но и внешне. Да. Именно так. И тут Анна понимает, что так выводит её — это неиспытанные ощущения её, Эльзы, близости. В том плане, что в детстве они хоть и держались за руки, но лишь до тех пор, пока не случалась беда. Беда, после которой они вынуждены были расстаться. С тех пор любые физические контакты сошли на нет. Анна хорошо запомнила тот день. И ощутила на себе прикосновение. Прикосновение пальцев Эльзы. Хотя раньше её сестра всё делала только в перчатках. Это было отрезвляюще, странно и так щемяще-нежно, что хотелось закрыть глаза и оставаться именно там. В той комнате. В той позе. В той самой минуте. Остановить время. Попробовать продлить это неожиданное — и оттого, наверное, такое потрясающее, — мгновение. — Анна, прекрати жмуриться — тебе же не больно, — голос Эльзы возвращает с небес на землю. — Я сейчас обработаю ссадину. Кость не сломана. — Откуда ты можешь знать? — Ох, Анна, — Эльза усмехается и тянется за тампоном, смоченным в специальном растворе, улучшающем, по словам Окена, кровообращение в капиллярах. — Носиться по дворцу, собирая все косяки и гвозди ты горазда, а вот чтобы отучиться чересчур притворяться… — Это я притворяюсь? — Анне показалась очень обидной эта фраза. Она снова дёрнула ногой, когда Эльза уже поднесла к ранке тампон. — У меня был хороший учитель, вообще-то. — На меня намекаешь? — Знаешь, я уверена, что дальше сама справлюсь. — Анна отодвигается по ковру дальше. И, поджимая под себя ноги, решает, что это был последний раз, когда она прибежала к старшей сестре с такой пустячной жалобой. Хватит. Эльза права — она не маленький ребенок. Пора научиться быть самостоятельной. — Спасибо. — Ну, рискни, — Эльза на удивление быстро уступает её. — И да — пока не за что, я ж не успела ничего сделать… Анне хочется сбежать. Только куда она с развороченной ногой? Нет — ссадина, конечно, небольшая. Однако, порезаться торчащим из обивки дивана кривым гвоздем — это надо уметь. И Анна даёт себе слово, что больше не будет скакать по старой мебели. Когда-то давно это и было её любимой забавой. Точнее — их общей. Кроме того, что Эльза лепила снеговиков и устраивала снегопады, — их как раз и объединяли эти «гонки» по узеньким подлокотникам диванов, стоящих вдоль длинного коридора. — Эльза, я… Анна замирает, так и не доделав процедуру обеззараживания до конца. Смотрит на сестру. — Ну, давай — всего разок приложишь — сразу будет легче. И ей кажется, что Эльза издевается. Да, она, Анна, боится боли. Что тут такого? — Я знаю-знаю, — Анна быстро кивает и набирает в грудь побольше воздуха. И всё бы ничего, если бы она не вспоминала сейчас, как визжал Кристофф, когда она случайно вылила на его лопнувшую мозоль этот раствор. — Сейчас… — Анна, давай я займусь этим. — Нет, Эльза… я сама смогу. — Пока ты собираешься — занесёшь инфекцию. — Сплюнь! — Тьфу! Анна! — Эльза, королева не должна плеваться! — Не заговаривай мне зубы! — Эльза хмурится. — Либо ты сейчас обработаешь рану, или я… — Всё-всё! — Анна вздыхает, и не позволяя сестре перехватить щипцы с тампоном, быстро прикладывает его кончик к коже. — Ау-ау-ау! — Неужели больно? — Эльза! Тебе хорошо говорить — я ни разу не видела, чтоб у тебя кровь шла… — Ну, приехали, Анна… мне, что, порезаться тоже, чтоб ты убедилась, что я внутри такая же, как и любой из нас? — спрашивает Эльза, нагибаясь к ней. — А не изо льда. — Нет, резаться не надо… — Посидеть с тобой? — Нет, — Анна почти не верит, что сама произносит это. — Уверена? Анна понимает, что в ней отчаянно борются два чувства: одно из них трубит о том, что она не сможет сдержать любопытства, и точно поддастся соблазну снова испытать прикосновение Эльзы, другое — о том, что это прикосновение может стоить даже жизни. Всё же — никто до сих пор не знает наверняка, насколько опасна магия. — Знаешь, а я ведь могу… тебе пригодиться… то есть, мои способности. — Эльза усмехается, пытаясь скрыть неловкость. — Я не знала, что ты так плохо переносишь болевые ощущения, но всё же… можно сделать… анестезию. Анна не верит тому, что слышит — Эльза сама предлагает ей это? — Ты уверена… что заморозишь именно… то место, где болит? — Анна опасливо косится на свою ногу. — А не всю меня? — Позволь — узнаешь. Анна всё ещё сомневается. Но ногу нестерпимо жжет. Так, будто кожа находится над отрытым огнем. Вот тебе и «обеззараживающий эффект». — Больнее ведь не будет? — Нет. Точно не будет, Анна. — Эльза приседает на корточки. Анна сглатывает и наблюдает, как медленно к её ноге приближается ладонь Эльзы. Страшно. Да. И тут любое любопытство уступит. — Эльза… магия… она не обязательна. У меня же не огромная рваная рана… — Ты боишься меня, будто… По лицу Эльзы пробегает тень. И рука её теперь чуть подрагивает. Она боится. Навредить. А страх — самый опасный для Эльзы враг. И Анна это знает. — Эльза, нет… я не это имела в виду… я просто… — Не продолжай. Я слышу это от каждого второго. И чувствую чужой страх. Они поворачиваются ко мне спиной и начинают сплетничать… Мало тех, кто говорит мне об этом в лицо. -… просто я знаю другой способ. Легче. И приятнее, — заканчивает мысль Анна, улыбаясь. — Дай-ка руку… — Анна, что ты… Слова застревают где-то там. Далеко. Между оставшимся страхом и накатившим смущением. Отходят на второй план. Наверное, если бы Эльза могла испытать то же самое, что чувствует она, едва тонкие пальцы проходятся по самой кромке царапины, всё ещё кровоточащей. — У тебя холодные пальцы. — Анна смотрит на Эльзу из-под полуопущенных ресниц. Робко. Это, своего рода, признание. Почти такое же, какое бывает у влюбленных. Не сухая констатация факта, как она могла уже слышать от других. Это не сладкая ложь. Которую льют в уши те, кому важно оставаться на виду. Это то, что сможет говорить только она — Анна. — Сейчас этого более, чем достаточно.