***
— Так и будешь всю ночь довольствоваться коктейлями или, наконец, нормально выпьешь? — начинает говорить первой. И обращается — ко мне, потому что рядом никого нет. Ни Ани, которая бы тут же перехватила вопрос, начиная что-то щебетать себе под нос, ни знакомых, которые бы без промедления встряли в разговор. Раньше — приходилось их ненавидеть и сжимать зубы, насколько мне мало было ее внимания. Раньше — приходилось отмалчиваться и делать вид, что я ее не замечаю. Раньше… Да какая к хренам разница, что было раньше, если сейчас не так? Один на один. Пусть и за моей спиной толпа, а за барной стойкой еще парочка клиентов. Сглатываю. Тут ж хочется курить. Тут же хочется курить что-то тяжелее Аниной дряни. — Разве не в твоих интересах, чтобы я осталась трезвой? — огрызаюсь по привычке. Дурной, мягко говоря, привычке. На ее лице мелькает что-то похожее на удивление. Только похожее. На деле — чуть брови вздергивает и больше никак свои эмоции не проявляет. — Обоснуй? Сама понимаешь. Сама знаешь. Почему тогда слова должна подбирать я? Почему должна отвечать? Не должна. Но подбираю слова. И отвечаю. — Следить за Аней, — почти выдавливаю. Все мысли — от «да ты сама мне ее в руки пихаешь» до «сама за своей подружкой приглядывай» — так и остаются невысказанными. — Аня уже большая девочка, — как отрезает. И не придерешься ведь, не вставишь свои язвительные пять копеек. Бесит. — Водки. Сдаюсь. Пусть думает, что хочет, а я — не хочу. Не хочу сегодня ни о чем думать. Ни об Ане, которая ускакала, пьяная и веселая, танцевать с одногруппником, ни о Регине, которая только усмехается — хрипло и едва слышно — и тянется к недешевой бутылке, после — стопке. А я — глазами прослеживаю путь ее рук. Очерченные запястья, так откровенно и грубо выступающие вены на внешней стороне ладони. Тыкнуть в них пальцем, можно и чем-то более грубым. Ножом, например. Пальцы напрягаются — вены выступают еще сильнее, а я ощущаю уже физическую боль от того, что не могу проследить пальцами эти голубые дорожки. Идиотки кусок. Отвернись. Вместо — продолжаю пялиться, пока передо мной не появляется алкоголь. — Угощайся, — а в голосе так и слышно, я клянусь, блять, отчетливо слышно: «Подавись при мне. Позорно подавись». — Даже лимон пожалела, — срывается быстро, просто чтобы не оставаться в долгу в выдуманной перепалке. — Водку? — теперь уже открыто насмехается. — Водку с лимоном? — Заткнись, — признать, что я пизданула ерунду, невозможно. Взгляд от почти черных глаз отвожу и залпом выпиваю содержимое — даже не морщусь. Почти. — Лимончика? — обманчиво-заботливое. Чтобы насолить, чтобы, как кошку нашкодившую, в свою же ссанину ткнуть. — По почкам? — ее тон копирую и выпрямляюсь струной. Еще бы взгляд поднять, но невозможно. Страшно. Банально страшно, потому что она единственная, кто морально сильнее, кому я боюсь слово лишнее пиздануть: нарвусь на два в ответ. Атмосфера почти вмиг меняется. Становится обволакивающей, угрожающей. Облокачивается на стойку, к моему лицу приближается и шепчет куда-то в лоб: — Рискнешь? Правда? — и скалится. Скалится так, что у меня пальцы поджимаются, а холодок пробегает не только по спине, а по всему телу разом. — Я похожа на того, кто боится кого-либо ударить? — лучшая защита — нападение. Пусть и неумелое. Пусть и корявое, но нападение. Раз — вдыхаю. Два — смотрю ей в глаза. Три — почти не замираю статуей от ее пронзительных глаз. Прищуренных, едва тронутых косметикой — тушь не считается, — глаз. — Ты похожа на маленького зверька в клетке, которого растят только ради красивой шубки, — улыбка с ее губ не сходит, а она продолжает медленно закапывать ее. «Детка, ты выглядишь убийственно». «Поэтому ты будешь мертва». Губы облизывает. Продолжает, растягивая слова, продлевая свое удовольствие, а мои — похороны. — Вечно пытаешься всех задеть, но выбираешь заранее тех, кто не сможет тебе ответить. Больно. Больно, потому что правда. Что за личный психолог, которого никто не звал и которому никто не платил? Щурюсь почти насильно, чтобы хоть какую-то серьезность лицу придать. А смысл? Смысла нет, потому что вся серьезность со скоростью лавины сползает с лица, когда она резко хватает меня за подбородок, выше вздергивает — капкан захлопнулся. Лисичке некуда бежать. — Как думаешь, скоро тебя пустят на убой? Как думаешь, кто это будет? Зачем отвечала ей? Продолжала бы пить разбавленную муть и курить Анину хуйню. Полезла на рожон? Теперь расплачивайся. Как думаю, когда меня пустят на убой? Сегодня, если она сейчас же не позволит уйти. А она — чувствую точно — не позволит, не отпустит. Она наверняка не любит искусственный мех. Только натуральный. Как думаю, кто это будет? Глупый вопрос, походящий на Анин. Она. Совершенно точно она — и я это подтверждаю невнятным звуком, больше походящим на скулеж. Короткий, почти надрывный скулеж. Позорница. Еще расплачься. — Прекрати, — едва узнаю свой голос. Едва нахожу силы, чтобы сделать рывок головой. Отпускает, обратно на свое место возвращается. К стойке подходит какой-то парень. Стоит ей отвлечься — я ловлю момент и сваливаю. Поджав хвост, оставив где-то вдалеке свою гордость, ощущая ее пронзительный взгляд спиной.***
От Ани три пропущенных — пошла нахуй. Не до нее сейчас. Приходится распечатывать свои сигареты, приходится рыскать по карманам и искать зажигалку. Приходится убеждать себя, что эта табачная дрянь действительно успокаивает — хуй там. Гробит здоровье. И все. То, что нужно. Когда не можешь ответить или сделать хуже другому, делай себе. Хороший девиз по жизни. Ушел батя из семьи? Не поддерживай мать. Начни спать со взрослыми мужиками. Поправилась на несколько килограмм? Не занимайся спортом и не питайся правильно. Начни голодать и попади в больницу. Влюбилась по уши, как сраная школьница? Не признавайся объекту симпатий. Избегай его и кури после обидных слов как не в себя. Навык: Умение решать проблемы. Уровень: Полная жопа. Так держать. Закури четвертую по счету сигарету, будто от этого станет кому-то легче. А я и закуриваю. Не замечаю — делаю вид, что не замечаю — жжения в глазах. Тоже мне повод реветь: сказали правду. Мать говорила, что не все и не всегда будут лизать тебе задницу, что нужно учиться избавляться от своих недостатков. Тупая, мам, у тебя дочь — так и не научилась. — Зубы пожелтеют, — раздается приглушенное. Подходит ко мне почти бесшумно, разве что пряжка на ее рюкзаке чуть позвякивает при каждом шаге. При каждом шаге ко мне. И тут я вспоминаю о красных глазах и наверняка потекшей туши. Блядство. — А тебе какое дело? — тыльной стороной ладони вытираю разводы у самых глаз и даже не смотрю больше в ее сторону. Перебьется. — От дыма портится шубка. Кому нужен потрепанный товар? — все тот же спокойный, пронизывающий до костей тон. Добивает, значит. — Нахуй ты пришла? Пиздуй разливать бухло. Отвечать на ее провокации — себе дороже. — У меня смена закончилась, — будто и не слышит вопроса. Буквально в двух шагах от меня останавливается — даже так морально давит. — Мне тебя поздравить? Иди следи за подружкой, а не за мной. Входит в привычку посылать ее к Ане. Ни в чем неповинной Ане, которая просто всегда выходит крайней, которая постоянно просто ни за что получает тонну негатива от меня. — Влада, — непривычно зовет по имени и выдыхает, — ты чем слушаешь? Ушами или своим задом, который, кстати, юбка еле прикрывает? Аня большая девочка — за ней не нужно следить. — А я, значит, маленькая? — слетает с губ тут же. Даже укор в сторону длины юбки не колышет. Я не зря столько времени убила в зале, пытаясь избавиться от кучи комплексов, чтобы потом результат нескольких лет прятать. Все должны видеть. — Да, — коротко и по делу. Нависает тишина. Замираю, пытаясь переваривать столько информации, вложенное в одно простое «да». Не выходит. — Маленьким зверькам нужна помощь, — касается моей руки, пуская по ней заряд тока и вырывая сигарету, — даже обжечься не боится. — Иначе эти тупые и запуганные создания покалечат себя сами, — швыряет ее на землю и накрывает кроссовком — тушит. — Хватит так меня называть, — шиплю в ответ и едва ощутимо бью ее по ладони. Надо же, осмелела. Не реагирует на выходку. Не бьет в ответ. — Хватит поганить свое здоровье. Сигарета выброшена, но она опять сжимает мою руку. Пальцы ощутимо впиваются в запястье, но никаких неприятных ощущений, лишь ласкающая, пробирающая до внутренностей дрожь. Непривычно. Этого — мало. Одними только губами беззвучное «еще», а она будто понимает без слов, будто вообще замечает меня. На себя тянет и жмет к груди — от нее пахнет дорогой выпивкой и каким-то свежим парфюмом. Больше — ни одного приятного жеста, но я с головой окунаюсь в то, что мне дают. Не требую большего, потому что попросту боюсь спугнуть эту шаткую дорогу, которая налаживается. Она ведь налаживается? Скажите мне, мать вашу, что это не блядский сон, а ее размеренное дыхание рядом с моим ухом — это не выдумка. — От тебя шманит куревом, — сухое, весьма недовольное. Не выдумка. Ебтвоюматьблять. Она живая. Она меня обнимает, а я почти ссусь от счастья, пусть и временного. Бери, пока дают. Я и беру: руками поперек талии обхватываю, запуская руки под ее кофту. А там — тепло и почти физически ощутимые вздохи, которые, я клянусь, становятся чаще. — А от тебя бухлом, — бурчу, но даже не пытаюсь изобразить недовольство. Все обидки, девичьи слезки и комплексы укатились нахуй под простыми объятиями. Ясно теперь, чего Аня лезет ко мне вечной коалой, норовя обхватить руками и ногами. Прости, милая, я хочу обнимать не тебя. Прости, но больше стрелять сигареты у тебя тоже не буду, потому что хочу, чтобы эта вечно недовольная морда была удовлетворена на один пункт больше. Ей должен нравится мой запах. А короткие юбки — пусть подавится. Не зря. Не зря, говорю, я качала зад, чтобы его прятать.