Королевская кровь

Часть 1 «Насилие»

Два стража о чём-то шушукались под дверью камеры. Для охраны Асгардского узилища принимали на службу крепких асов среднего возраста. Облачённые по уставу в латы, эти двое выглядели грузными, плотными бочонками, заматерев на спокойной и сытой службе. Стражи долго и оживлённо спорили между собой, опираясь на длинные копья. Ночной обход был завершён. До следующего было ещё долго. — Как-никак, но он принц, — тихо говорил, заметно нервничая первый страж своему товарищу. — Хоть за все его злодеяния по нему топор плачет. Натворил он дел. Покушался на Всеотца, захватил обманом трон. Говорят, даже в Мидгарде людишек много поубивал. Но эта чёртова королевская кровь длает принца неприкосновенным, иначе не сносить бы ему головы. И не советую я тебе к нему соваться. Вокруг полно с кем можно развлечься, если свербит. — Во время разговора страж всё время оборачивался на дверь камеры, будто боялся, что узник услышит его слова. — Не дрожи. Он всего лишь заключённый, без прав и привилегий. О нём и через лет сто не вспомнят. Всеотец его бы и казнил, да царица вступилась за приёмыша. Однако, запрет видеться с принцем она не преступит, жаловаться ему некому. Он в полной нашей власти, — голос второго был убедительно твёрд, подзуживая товарища на что-то, судя по тону обоих, непристойное. Что хочу, то с ним и сделаю. Люблю опускать высокородных сучек. Этот принц — самый лакомый кусок за всю мою службу. Страж торопливо облизнул пухленькие, будто у младенца, губы, обильно обслюнявив их, отчего сходство с капризным карапузом только увеличилось. Но напарник продолжал увещевать его. — А если кронпринц пожалует? Ты ведь знаешь, как долго наследный принц стоял за преступника. Умолял Всеотца разрешить Локи остаться при нём во дворце, скованным наручными цепями и лишённым магии, но не обрекать на вечность в камере. Своей головой клялся лично следить за принцем. Думаешь, старший радел бы так за приёмного брата, который его едва не убил, стал бы так рисковать своей головой и троном, если бы они... Ты сам понимаешь, что между ними может оказаться? Пожалуется эта сука черноволосая цесаревичу, чем мы здесь занимаемся, и тот нам в одну секунду головы Молотом размозжит. Страж сглотнул и, понизив голос совсем до шёпота, доверительно добавил: — И к тому же, принц — ведьма. — Навещать принца всем строжайше запрещено. За полгода никого, — гнул свою линию второй. — А сама тварь теперь лишена магии, безобиднее мухи. — Откуда ты знаешь? Здешние стены может и сдержат любое заклинание, да только принц славен своим коварством. — Ты боишься посаженную на цепь ведьму? — страж хотел поддеть на слабо товарища, но увидев, как тот побледнел, убедился, что тот трусит по-настоящему. Напарник поёжился, заскрипев пластинами лат. По его лицу было понятно, что его впрямь воротит при мысли очутиться в одной камере с заключённым принцем. — Мурашки у меня от него… — честно признался первый страж. — Красавец, а взгляд змеиный. Страшный. Недаром в нём течёт кровь Ледяных великанов… Делай, что хочешь, но без меня. И тут второй страж резво ухватил напарника за плечо. — Нет уж. Не ты один — мы все здесь давно и навеки повязаны. Если у тебя хуй на брюнетика не стоит, то и чёрт с тобой. Но к нему мы пойдём вместе, как всегда, — произнёс он с угрозой в голосе. — Не отвертишься и не отмоешься, чистоплюй. Насиловать узников в тюрьме давно стало привычным делом. Это было больше, чем просто насилие сильного над бесправным и слабым, и происходило не ради выживания. Не бессилие узников и невозможность тех пожаловаться, толкали стражей на насилие, но попав в определённую среду, каждый страж со временем начинал упиваться своим положением и насиловать заключённых. Через изнасилование проходила большая часть узников, и это просто происходило. За стенами тюрьмы и во дворце никому и в голову не могло прийти, что в застенках творятся чудовищные вещи. Тюрьма — это особенный, закрытый мир, со своими законами. Даже самые отъявленные мерзавцы бледнели при виде стражей. Самые опасные душегубы, в наказание были надёжно прикованы и обездвижены на свой срок. Они были лёгкой добычей. Кого-то приходилось долго ломать. Стражи знали в этом толк. Они годами умели изощрённо издеваться над своими жертвами. Но насиловали не всех. Кого-то обходили, зная, что и среди преступников не все виновны. Кто-то имел непоколебимый авторитет, кто-то просто не привлекал и не вызывал интереса. Одни стражи предпочитали трахать слабаков, визгливо молящих со слезами о пощаде. Другие выбирали для себя жертв поинтереснее. Чтобы могла дать сдачи, проявила норов, которую нужно завалить, укротить, объездить, словно дикое животное, чтобы потом насладиться победой. Порой и самим стражам крепко доставалось. Выбитые зубы, переломанные конечности и носы только добавлять остроты забаве. — Сдался он тебе, — попробовал в последний раз увещать товарища напарник. — Ты его видел? Изнеженная принцесса. Поверещит и разнюниться. Тьфу. Никакого от этих благородных удовольствия. Пойдём от греха подальше. Лучше сходим к тому, синему, у которого очко в паре метров от пола, и такое тугое, аж елде больно. Но его товарищ ради колеблющегося труса изменять своё решение не хотел. — Первые десять лет службы тебе тут ой как нравилось. Даже считать перестал, сколько порвал жоп, а теперь на попятную? Я хочу сбить спесь с этой брюнетистой шлюшки. Сидит, как королева, книжечки читает. Кушать ему приносят только из дворца. Ванну по вечерам принимает, чистюля. Уж поверь моему опыту: эта потаскуха столько болталась по галактике, что не могла остаться невинной. А благородная блядь слаще всего. Объездим, будет делать всё, что захотим. Царственные суки — самые горячие. — Да много ты их видал, плебей, — презрительно произнёс напарник выражая своё сомнение. Он поправил пояс, на котором крепились щит и дубинка для самообороны. Было видно, что теперь уговоры собрата по мерзостям начали на него действовать. — Помогу его завалить и посторожу у двери, пока не управишься. Но не вздумай мне даже его предлагать… Товарищ поспешил невозмутимо пожать плечами. — Твоя воля. Когда оба оставив пост, наведались в стражницкую, чтобы достать из укромного уголка свёрток, о содержимом которого только они были в курсе, озабоченное грубое лицо осторожничавшего стража буквально расцвело в предвкушении. Напарник лишь подлил масла в огонь: — Ты только представь, как приятно будет трахать этого принца прямо в его миленький ротик. Но сперва придётся над ним поработать, — он потряс явно увесистым свёртком, в котором что-то брякало. — Эта принцесска с хорошими и острыми зубками. Непривычная к нашим развлечениям. У двери в камеру, он подмигнул приятелю. — Глядишь и сам захочешь, аппетит разгуляется. Сняв со связки бронзовую пластину с выбитыми на ней выпуклыми знаками, он открыл дверь камеры номер «8». *** Была глубокая ночь. Локи не мог спать. Он размышлял обо всём, что заставило его подчиниться внезапно возникшим внутри него желаниям. Власть, зависть, несокрушимая тяга всё разрушить. В тюрьме он жил в комфорте: блюда принцу доставляли с царского стола, его камера была уютной, а постель мягкой. Царица и приёмная мать Лафейсона, Фригга, посылала сыну каждую неделю новые разнообразные книги, в которых умело прятала свои короткие магические послания. Каждая такая весточка, когда принц открывал страницу, вспархивала с неё светлячком и быстро гасла. Царица не могла получить от Локи ответ и ничего не писала сама — лишь эти маленькие светлячки должны были напоминать ему, что она — всегда его мать, и разделяет его неведомую тоску. Но как бы Локи ни любил мать, её забота каждый раз причиняла ему только боль. Теперь он был бог без магии, без прав, заключённый в уютную клетку. Едва прибыв в подземелье тюрьмы, он оценил обстановку камеры. Матушка использовала всё своё влияние на Одина, и приложила старания для своего любимого сына, в плане обустройства его нового, скорее всего — теперь вечного жилища. Локи нашёл много ненужных, безобидных безделушек, которые Фригга дарила ему, и при виде которых теперь у него сжималось сердце. Но книги стали его спасением. Позднее он понял, что без книг ему в заточении не выжить. Завалившись на кровать — её тоже доставили прямиком из когда-то его спальни, — Локи углубился в свои мысли. Локи ни в чём не раскаивался. В какой-то миг злость вскипела в нём, как волшебное зелье в котле. И он сделал всё, чего он захотел. Сейчас его не будоражило поражение, но свой приговор он принял с яростью, нарочито не утаив чувств от Царицы и Одина. Когда он шёл убивать Всеотца и владел троном, когда мчал по небу Мидгарда с армией читаури, он наслаждался, твёрдо понимая, что потом всё обрушится, и с ним расправятся. Казнят. Уничтожат. Помилованный, он очутился в клетке. Как трикстер, Локи жил не только собственными талантами и хитростью. Когда-то он был в гармонии с собственным телом и природой; не важно, какой бы мир не окружал его на тот момент, он мог к нему приспособиться. Но в тюрьме не было ничего. Это был ужасающий, безжалостный вакуум. Пустота. Безделье. Локи подумал, как бы продержаться первые сто лет одиночества и не сойти с ума. Хотя его и так считали спятившим злобным шутом. Внутри прозрачную стену каждой камеры, через которую за осуждённым наблюдали стражи, закрывало живое магическое панно. Чтобы без окон и взаперти заключённые не сходили с ума, оно показывало природу. В иллюзии деревья в свой сезон сбрасывали листья, потом всё припорашивало снегом. Весной снег таял, и под тихую капель набухали на мокрых, колышимых ветром ветвях клейкие почки. Скакал по зазеленевшей поляне со своим выводком заяц. Менялись на небе тучи. Всходило и заходило солнце. Панно создавало ощущение, будто смотришь в окно на настоящую природу, но за ним, по тускло освещённому коридору, ходили, сменяя друг друга каждые шесть часов, стражи. Лафейсон сразу же потребовал избавить себя от иллюзий. Он сам был маг, и подобная чушь не заставила бы его забыть, что он заперт в клетке на обозрении. Если он не пялился в пустую теперь стену, то читал. Без книг он бы почти сразу начал чахнуть. Гордых и свободных неволя ужасает. Появившиеся недавно мысли сводили его с ума и он бросал им голодную кость, без устали размышляя и читая. Сегодняшней ночью принцу уже привычно не спалось. Прошло полгода и клетка уже меньше угнетала, но пришло предчувствие чего-то неизбежного и необратимого. Локи встал с постели чтобы размяться. Сегодня он даже не заметил, как ему принесли ужин. На столике из дерева стоял поднос с давно остывшими блюдами. Сильного голода принц пока не испытывал. Локи подумал, взял спелое наливное яблоко. Сжав плод в руке, он полюбовался золотым прозрачным бочком. На душе стало тепло и горько одновременно. Невольно вспомнилась Фригг, которая позаботилась прислать ему именно те яблоки, которые всегда наполняли скромное жилище принца своим сиянием и незабываемым запахом. Съев яблоко, он лёг обратно в постель и сомкнул веки. Было тепло и уютно. Во рту ещё оставался нагретый слюной привкус съеденного насыщенно-медового плода. Локи проворочался несколько часов. Предчувствие, которое внезапно стало ещё сильнее, было отвратительным. Локи уставился в стену. Он знал: снаружи просматривается практически вся комната, чтобы стражи видели, что заключенный делает. Дверь внезапно отворилась. Локи живо вскочил. Предчувствие стало сильнее, душило принца ледяной тоской. Для чего двум охранникам посреди ночи находиться в его принудительной келье? Он в особом присмотре не нуждается! Но если случилось что-то с Фригг... Локи застонал. Всеотец вряд ли бы соизволил его оповестить. Если же Один подослал к нему наёмных убийц, чтобы всё-таки избавиться от опасной змеи, пусть так. Он окажет достойное сопротивление. Но тотчас же его пронзила другая, более мерзкая догадка. По бегающему, сальному взгляду раскрасневшихся и запыхавшихся стражей, он, наконец, понял, зачем те к нему пожаловали. Посвящать новенького в тюремные законы. Локи молниеносно скатился с кровати. Он был босиком, в свободной тунике и штанах. У него не было ни оружия, ни магии, но он был воином, руки которого во времена мирной жизни смягчали масла, ухоженными и убелёнными притираниями искусных служанок, но всё равно оставались изрубленными, жёсткими и сильными, способными крушить и рвать. Принц вскочил с ложа, на котором его сегодня приговорили обесчестить, чтобы достойно защитить себя. Ярость заклокотала внутри. Стражи сперва опешили от его стремительного прыжка, а потом, прикрывшись щитами, отцепили от поясов дубинки. Другого оружия стражам не полагалось, чтобы случайно, в запале не убить заключённого, и, что важнее, не произошло кое-чего похуже, если преступник сумел бы захватить стража в заложники. При нанесении удара, они больно жалили разрядом, парализуя тело. Локи присел, сбивая подсечкой с ног одного стража. Пока тот, покачнувшись, с лязгом падал на спину, Локи решил достать второго кулаком. Страж наглухо закрылся щитом, и Локи до треска в суставах врезался в него костяшками. Боль заставила зарычать, но не обращая на неё внимания, Локи продолжил нападать. Раз защищённого щитом не достать, Локи со всего маху упал сверху на лежавшего на полу стража, локтем целясь ему в лицо. После падения страж был слегка заторможен, и принц с удовольствием врезал прямо ему в нос, ломая его и почти вдавив внутрь. Чувствуя позади себя опасность, уже понимая, что её не избежать, Локи всё же метнулся корпусом в сторону. Его схватили за волосы, остановив на бегу, отчего его дёрнуло и потемнело в глазах. Удар в поясницу был несильным, но разряд свалил принца с ног. Ноги подогнулись и он рухнул на пол.