***
Вчерашняя ночь была громкой, но пресной. Генкаку, вновь сидящий в своей задымленной квартирешке, без особого энтузиазма терзал струны электрогитары, глядя в потолок. И с какого-то черта он проебал где-то бутыль с кислотой? А самое мерзкое в этом то, что обнаружил это Сверхмонах как раз в тот самый момент, когда его несчастная жертва, уже развороченная в месиво, валялась в своей же крови, напевая свою последнюю песню — то есть, издавая предсмертные стоны. Генкаку любовался. Каждый его шаг, соприкосновение грубой подошвы с густой теплой лужицей на асфальте, и ноги сводило от оргазма. Его походка — ломаная, неуклюжая, — выдала бы его с головой, будь поблизости хоть один свидетель. Рука метнулась за пояс, когда Ген-сан завещал умирающему вечный покой… — и лишь жалко хлопнула по бедру, не обнаружив бутыли. «Какого, блять…?!» — последнее, что он успел подумать, прежде чем раздавил череп полудохлика. Оргазм отступил. Грубо, быстро и без предупреждения. Теперь, черт побери, лишь молиться безвкусно, просто потому что это положено. А иначе о каком покое может идти речь? И теперь лишь сопровождать свои развратно-кровожадные мысли роком, прикасаясь к единственному существу, которое способно его понять, которое никогда не спорит и всегда звучит для него. Азума души не чаял в его гитаре, потому каждый, кто порывался высказать что-то против, прямой наводкой был послан нахуй. — Тебе не надоело? — Рокуро, говнюк, нарушил всю меланхоличность момента! Сверхмонах обернулся к приятелю, сидевшему, как обычно, за компьютерным столом, и рыкнул в ответ: — Пошел ты, Ро-кун. Чем громче мир, тем больше скука предается забвению. А если весь мир — один сплошной рок, мы можем прожить вечно. — Разве ты не мечтаешь о смерти? — иронично изогнув брови, хмыкнул Бундо. — Да что ты понимаешь в смерти, птенчик? — огрызнулся Генкаку. — Немного, — признался Рокуро. — Например, теоретически ознакомлен с обратимыми и необратимыми процессами, а также с некоторыми способами казни и вероятностью смерти при разных обстоятельствах. Ген-сан взял с подлокотника пачку, вынул из нее сигарету и закурил. — Ну, если говорить в контексте «знать», — он выдохнул дым, — то, в целом, что-то ты, да знаешь. А если в контексте «понимать», то ровным счетом ничего. Рокуро хрустнул шеей и улыбнулся по-кошачьи. — Это твоя прерогатива, Сверхмонах-доно. Генкаку сцепил зубы. — Сукин сын. Рокуро, лениво поднявшись с ободранного кресла, потянулся, хрустнул спиной и расслабленно опустил плечи, выдохнув. Юноша подошел к дивану, помахал рукой, мол, давай, подвинься, и плюхнулся рядом. Генкаку не уловил тот момент, когда Ро-кун успел взять пульт, но пялить в ящик желания не было. Поэтому он откинулся на подлокотник , подобрав ноги на диван, и продолжил побрякивать на своей гитаре. Рокуро монотонно листал каналы, не особо всматриваясь в передачи, а Генкаку все с тем же похоронным настроением бренчал. — О, смотри-ка, — Рокуро указал пультом на экран телевизора. — Тут о тебе по телеку говорят. "А?" — Ген-сан вскинул бровь, глянув в телек. Рокуро сделал громче. "Очередное убийство произошло в ночь с тринадцатого на четырнадцатое июня в районе Шинджуку, Токио. Личность погибшего пока не установлена. По версии следствия, преступление было совершено серийным убийцей, которого среди СМИ называют Гробовщиком за его отличительную черту расправы: тело жертвы изуродовано, мягкие ткани головы отсутствуют, остается только череп. Однако нынешнее убийство не имеет характерного почерка — обоженной кислотой головы. Полиция предполагает, что связи между убийствами нет " — Гробовщик, да? — Генкаку старался говорить равнодушно, но пальцы потряхивало от возбуждения. — Не особо интересуют СМИ, вообще-то. Но Гробовщик звучит неплохо. Ради этого непременно стоило включить телевизор, решил Азума. Молодой человек любил, когда о нем говорили. Он бы не назвал себя эгоистом или нарциссом, но всегда было приятно, когда его труды так высоко оцениваются, что ему аж прозвище придумали — да еще какое! Звучно, емко и, что самое главное, в том контексте, в каком он и хотел бы слышать. "Два всадника апокалипсиса, как говорят запуганные горожане" Генкаку нахмурился. Слова ведущей словно треснули молотком по темени. "Э? Че это такое?" "Сразу два ужаса обрушились на Токио за последние дни. Трагедия для жителей и злободневная тема для журналистов. В ночь с одиннадцатого на двенадцатое июня было совершено массовое убийство с расчленением в психиатрической больнице Шинджуку. Личность подозреваемого пока не разглашается, сейчас полиция проводит расследование на месте трагедии. А сегодня, в 8:16 по видеорегистратору машины пострадавшего, некто, по его словам, ворвался в машину прямо на ходу, выбив оконное стекло, и врезался в дорожный отбойник, после чего снова скрылся. Свидетели ДТП описывают нападавшего, как, цитата: "черное пятно". По версии прессы, виновник аварии и убийца из клиники —один человек. Журналисты нарекли преступника Стрижом, что, по их мнению, описывает его передвижение и черный цвет одежды. Далее в новостях..." Генкаку сидел, как завороженный. Ему казалось, что в его грудь, всегда скованную вечной мерзлотой, вливают магму. Слово за словом, и все внутри начинает таять, теплеть, а затем жечь, скоро польется прямо из грудины, прожжет ребра. Это ведь... — О, у тебя появился конкурент, Генкаку-сама, — иронично протянул хакер, кривя лицо желчной улыбкой. — Тебе придется хорошенько попотеть, чтобы вернуть себе утраченную репутацию. Да, утраченную. Вероятность того, что Стриж станет популярнее, очень велика. Сам посуди: загадочное убийство с расчленением в психиатрической больнице, весь медперсонал сложил головы! А потом неуловимая черная тень, которую и в лицо-то никто не видел. Прям суперзлодей! — он сдавленно хихикнул, чувствуя, как истерическое веселье и странная эйфория захватывают его. — Что думаешь, Ген-сан? — Рокуро взял в обе руки полупустую сигаретную пачку и пустую пивную банку, раскачивая их вверх-вниз, как игрушки. — Кто же победит?! Гробовщик против Стрижа! Делайте ставки, дамы и господа! Безумец из клиники или рокер-садист?! — Бундо резко и быстро бил пачку и банку друг о друга. — Бам-бам! Ба-ам! Гробовщик нападает, у него пулемет! Что, Стриж уклонился от пуль! Вот это скорость! Пау-пау! Юноша, продолжая самозабвенно играться мусором, заливался громким безумным смехом, словно потеряв ощущение реальности. Генкаку лежал, запрокинув голову, и горящими глазами смотрел в потолок. На губах блуждала вожделенная улыбка, и лицо все так светилось, как если бы маленькому ребенку сделали очень заманчивое предложение, которое непременно увенчалось бы успехом. Он не слушал Рокуро. — О, кстати, — хакер резко перестал смеяться, о чем-то вспомнив. Он швырнул пачку и банку на пол, вышел из комнаты и через минуту вернулся с цветочным горшком, в котором рос куст. Его ствол был похож на вьющийся жгут, ветви опушало сочно-зеленое облако листьев, а из этого облака скопами проглядывали ярко-розовые звезды — цветы. — Это японская азалия, Минацуки передала ее тебе. Генкаку, выхваченный из своих мыслей, раздраженно покосился на приятеля. — О, вот оно что. Как она? — Цветет и пахнет, — сухо ответил Рокуро. — Как примула. Она просила, чтобы ты заботился об этом цветке. — Зачем? — Японская азалия означает страсть или, если угодно, похоть, — Рокуро поставил цветок на компьютерный стол, лениво обернувшись к Генкаку, и улыбнулся. — В общем, вот тебе предсказание от Минацуки: тебя убьет твоя похоть.Японские азалии
24 мая 2018 г. в 14:46
Тамами поняла, что все закончилось, когда ощутила шершавое прикосновение к своим пальцам. Девушка опустила взгляд и увидела рыжего кота, который усердно вылизывал ее пальцы. Кимура, дрогнув рукой, протянула ее к морде кота, и тот, понюхав, потерся о пальцы щекой. Тамами казалось, что все, произошедшее с ней, было всего лишь сном, которые она видела так редко (не больше двух раз в год). Цучия-сан, ее лечащий врач, говорил, что сны — это прогресс в лечении, и всегда старался разговорить девчонку, вызнать подробности каждого сновидения, начиная от крошечной травинки или мелькнувшей бабочки и оканчивая бетонными массивами Токио.
Но при всем желании верить в то, что она видела всего лишь кошмар, Тамами не могла. Она очень даже наяву прижималась к стене дома, прячась за смердящими мусорными мешками, щеки щипало тоже по-настоящему, и шершавый кошачий язык на пальцах чувствовался взаправду.
А рыжий кот, тем временем, все вился вокруг Тамами, обмахивая тонким хвостом ее дрожащие ноги, а затем, мурлыкнув, куда-то радостно помчался, и в ответ ему раздался хор кошачьих приветствий и довольного мурчания. Помойные коты? Часто ли они здесь собираются?
«У меня ничего нет для вас, котики» — расстроенно подумала Кимура, предположив, что рыжий кот рассказал им о том, что встретил девочку, которая может их покормить.
Тамами, решив, что лучшего варианта, кроме как пойти за котом, у нее нет, встала на четвереньки и заглянула за мусорные мешки. И увидела то, от чего желудок свело судорогой, и захотелось блевать.
Целая орда полосатых спин, серых и рыжих, вилась вокруг развороченного трупа, который вчера добил тот монстр, и с наслаждением чавкала. Они доедали его. Рыжий кот, тот самый, что подбежал к Тамами (она была уверена, что это он) вернулся к ней, снова потерся о ее руку бочком, призывно махнул хвостом и мякнул. Девушка была уверена, он приглашал ее позавтракать с ними.
Тамами отшатнулась, плюхнувшись на задницу, и закрыла лицо руками. Что это? Что с ней вообще такое?! Она никогда не испытывала омерзения, ничего похожего на эту внутреннюю дрожь не было до сих пор! Девушка никогда не знала внешнего мира, она не знала себя и того, что может. Потому все, происходящее за стенами больницы, было для нее одним сплошным, бесконечным и всеобъемлющим безумием.
Сама не зная как, Кимура поднялась на ноги, накинула на голову капюшон и, шатаясь, бросилась бежать, не разбирая дороги. Она чувствовала, как звук встречного ветра заполонил окружающее, она видела, что мир вокруг нее проносится пятнами, видела, что вместо сонных лиц навстречу летели неряшливые мазки.
Дома-дома-дома. Мазки-мазки-мазки. Чем быстрее, тем звонче стрекот в ушах. Тем больше Тамами, черное пятно, похожа на стрижа. Впереди автострада. Ноги несут, как крылья, — все быстрее, и все вперед, вперед, вперед. Одним махом через отбойник и — пронзительный гудок. Перед глазами грузовик. Он медленно, как огромный жук, ползет навстречу стрижу; за рулем жирный, обросший мужик с густыми усами под носом, на лице, побелевшем от страха, блестит градинами пот, глаза лезут из орбит, рот медленно открывается в крике, и на висках вспухают жилы. Тамами медленно приседает, ноги согнуты в коленях, корпус держит ровно, руки — одна впереди, другую отвела за спину. Грузовик, нет, медленный огромный жук, практически подобрался к ней, и тут — прыжок. Грузовик мчится мимо.
Тамами сгруппировалась в воздухе и как стрела влетела в окно легковушки, разбив стекло. Она понятия не имеет, как управлять машиной, но на уровне инстинктов и интуиции хватается за руль, локтем отпихнув обмершего от шока водителя, с бешеной скоростью несется по автостраде, выруливает вправо, машина влетает в отбойник, вздувается пузырем, подушка безопасности. Девушка распахивает дверь и вновь несется прочь. Сейчас она понимает: она ожила. Ей нужно двигаться. Если она остановится, то непременно умрет. Ее ищут, точно ищут. Наверняка полиция уже выехала, а разбитая машина и потерявший сознание водитель — яркие доказательства того, что они напали на след убийцы. Тамами нужно укрытие. Дупло. В котором она непременно будет в безопасности. Ни в коем случае нельзя возвращаться в больницу. Там сейчас опаснее, чем на улице. А Токио — это огромный лес, полный деревьев, кустарников, камней, нор. В таком лесу ни одна псина не найдет маленького и юркого стрижа.