in waves

— Давно уже в Сеуле? Где остановился? — спрашивает Джонхан, когда они медленно прогуливаются по набережной реки Хан. Тыльные стороны их рук легонько прикасаются друг к другу с каждым новым шагом, и Мингю, всё же не выдержав, резко останавливается. Джонхан тоже замирает на месте и смотрит на Мингю, с непониманием хлопая длинными ресницами. Младший улыбается, берёт джонхановскую руку в свою и, переплетав их пальцы между собой, наконец, отвечает: — Уже месяц как. Живу в студенческой общаге. Джонхан на мгновение зависает, потому что сердце трепещет. Он смотрит на их руки, следуя за Гю, а потом сжимает тёплую ладонь сильнее в своей и удивленно переспрашивает: — Студенческой? — Мингю подтвердительно кивает. — О чём ты? Ты же не... Правда что ли? — Именно, — Мингю не может сдержать весёлую улыбку, когда смотрит на удивлённое лицо старшего. Его глаза округлены, и пушистые ресницы быстро-быстро моргают. Очаровательное зрелище. — Я поступил в Сеульский. — Ты что... гений или волшебник? Хотя всё именно так и есть, — на его губах рисуется лёгкая улыбка, — Ты же волшебник. — Джонхан останавливается и даже отпускает руку Мингю, пока говорит, — Но даже если так. Это же слишком сложно! Практически невозможно! Люди годами страдают, чтобы поступить. А ты... Как умудрился-то? — Хани, — Мингю смеётся и снова берёт джонхановскую руку в свою. — Просто я очень старательный. Ради достигнутой цели я готов был на всё, и я много-много учился, потому что- просто я... — младший делает мгновенную паузу, пытаясь подобрать нужные ему слова, и буквально выдыхает, когда находит, — я хотел осуществить свою мечту. — Мечту? — Быть с тобой, — брюнет отвечает сразу же, не задумываясь ни на секунду. Они останавливаются под деревом на тротуаре, всё ещё держась за руки и смотря друг другу в глаза. У Джонхана захватывает дыхание от взгляда Мингю, и он думает о том, что ничто не может заставить его чувствовать так хорошо, как он. И никто не может ранить так же сильно, как он. Это же... нечестно. И так волшебно. — Почему мне не говорил? — Хотел сделать тебе сюрприз, — другой, свободной рукой юноша треплет собственные волосы. — Но, как видишь, вышло так себе. Ты же знаешь, я у тебя немного придурковатый. Не понимал, что ты можешь превратно меня понять. — Мне было плохо, — честно отвечает старший, чувствуя, как собственный голос дрожит. Он прячет глаза за отросшей чёлкой и повторяет, — Мне было очень плохо, Мингю. А теперь... Теперь, когда ты здесь... Я даже злиться не могу. И что прикажешь мне делать? Твои глаза и этот твой взгляд... Никогда не прекращай смотреть на меня. Как... Как я могу обижаться, если ты на меня так смотришь? Мингю пытается его обнять, но Джонхан не позволяет, сбрасывает руки младшего со своих плеч, а потом лёгким кивком головы скидывает чёлку с собственных глаз и смотрит на юношу. Смотрит прямо, пристально, не моргая. Смотрит так, что у Мингю сердце будто останавливается. Смотрит обиженно. — Ненавижу тебя, — говорит, а в следующую секунду тянется на цыпочках и тыкается губами в губы Мингю. А потом так же быстро отстраняется и смотрит на него так, как будто Мингю был его сердцем и воздухом, единственным нужным ему человеком — тем, кем он буквально дышал. И без кого он задыхался. — Я ненавижу тебя, — повторяет он, на этот раз схватив младшего за воротник его куртки, и резко тянет к себе, но не целует. Смотрит в глаза, а затем медленно переводит взгляд на губы и тяжело вздыхает. А Мингю... Мингю даже дышать боится. — Ненавижу тебя настолько сильно, что хочу любить до безумия и не думать ни о чем другом. Никогда больше не отпущу тебя, понял? Мингю неуверенно кивает, а Джонхан несколько долгих секунд смотрит на него изучающим взгля­дом, рассматривая такие родные ему черты лица: аккуратные брови сведены на переносице, глубокие шоколадные глаза, тёмные, красивые, смотрят на него выжидающим взглядом, выразительные и сочные губы слегка приоткрыты, смуглая кожа, густые и немного жёсткие чёрные волосы и такая любимая родинка на щеке, которую он, Джонхан, по-особенному сильно любил целовать. Мгновение — и Джонхан обвивает руками шею младшего, тянет ближе к себе и впивается в губы более напористым поцелуем, превратив легкое касание губ им ранее в кое-что более интимное, страстное. И плевать хотелось на то, что на них все теперь как на сумасшедших пялились. Джонхан скучал. Мингю обнимает старшего за пояс, прижав его к себе, сильно, близко, настолько, насколько это вообще возможно. Младший берёт инициативу на себя, целуя Джонхана грубо, кусает сначала нижнюю губу, а потом зубами тянет ещё и верхнюю, толкается языком в его рот, играется будто, а затем, когда воздуха в лёгких начинает не хватать, он отстраняется на секунду, смотрит на него возбуждённым затуманенным взглядом, судорожно впивается пальцами в мягкие волосы старшего и, придерживая его лицо как можно ближе, опять целует, самозабвенно и до ужаса сладко. — Фу, гомики. Постыдились бы! — ворчит кто-то, проходя рядом, и Джонхан всё же первым отстраняется от пухлых губ. Он отпускает руки на спину Мингю и прячет покрасневшее лицо в яремной впадинке, пытаясь вернуть собственное дыхание в порядок. — Мы, кажется, переборщили, — Мингю тихо смеётся, одной рукой прижимает голову старшего к себе и нежно гладит его по волосам, а другой продолжает придерживать его за пояс. Прервать эту идиллию совсем уж не хотелось. — Не хочу, чтобы этот день заканчивался, — дыхание Джонхана щекотит кожу на шее. — Обещаю, завтрашний день будет ещё лучше. А послезавтра будет ещё и ещё лучше. И послепослезавтра тоже. И после после послезавтра, и... — Я понял, — прыснув, отвечает Джонхан. Он верит. Ведь волшебник по имени Ким Мингю всегда держит свои обещания. — А в пятницу вечером поедем к океану. С ночёвкой, — говорит Мингю. Джонхан приподнимает голову и смотрит на младшего сияющими глазами. — Правда? — Мингю кивает, — Ты же знаешь, что я не дам тебе уснуть? — Знаю. — И в пять утра ты должен будешь сидеть на песке и будет очень холодно. А ещё у тебя будет болеть попа, и- — У меня она хотя бы есть, — губы Мингю растягиваются в кривой улыбке. — Придурок. — Я постараюсь почаще устроить встречи с океаном для тебя. Я чувствовал себя последним ублюдком, когда узнал, что ты переехал. Для тебя это было так важно, а из-за меня... — Мингю, — Джонхан не даёт младшему договорить, буквально выдыхая его имя. — Я люблю тебя. Хочу любить тебя всегда. Не ожидавший услышать эти слова Мингю смотрит на него с широко открытыми глазами, а потом, когда до него всё же доходит, он слегка наклоняет голову и со всей нежностью целует Джонхана в губы и так же мягко прикасается к кончику носа. Они встречаются взглядами, и Мингю улыбается, сомкнутыми губами трётся о лоб старшего и нежно, почти невесомо, проводит носом по месту поцелуя. — Я тоже. Я тоже люблю тебя, Юн Джонхан. fin.

outro.

Юн Джонхан живёт, чтобы увидеть восходы и закаты, луну и звезды, фейерверки, пузыри вместе с этим человеком. Живёт, чтобы почувствовать запах яиц, приготовленных им по утрам на кухне. Живёт, чтобы слушать их любимые песни, исполненные в мюзикле 'Dear Evan Hansen and Hamilton', и ещё он живёт, чтобы танцевать под песни, пахнущие, как детство. Джонхан живёт, чтобы услышать шум волн на пляже и ощущать песок под ногами. Живёт, чтобы наслаждаться барабанящими звуками дождя на его с Мингю крыше. Живёт, чтобы Мингю никогда больше не чувствовал себя одиноким. Живёт, чтобы защищать его от гнетущей темноты. Юн Джонхан, чёрт возьми, живёт ради того, чтобы видеть маленькие чудеса в этих обычных, на первый взгляд, вещах. Всё, оказывается, так просто. Ведь Юн Джонхан просто живёт, чтобы любить Ким Мингю. А дальше... Дальше они ещё много раз будут сидеть у океана, наблюдая за волнами, ветром и небом. Джонхан будет дрожать от холода, а Мингю будет его обнимать. Он будет обнимать его теплее, прижимая к своей груди. Джонхан будет говорить о вселенной, будет находить волшебство в каждой секунде и радоваться. А Ким Мингю будет смотреть на Юн Джонхана и думать о том, что его глаза светятся намного ярче, чем восход солнца на заднем плане. И сердце его будет сходить с ума. Ведь Джонхан и есть его вселенная.