Better world

— Ты точно уверена, Джоди? — Пёрл как-то робко застыла в нескольких метрах от ворот, огораживающих пустую ранним утром небольшую парковку и какое-то слишком громоздкое для пляжного городка кирпичное здание. Она чувствовала в кармане куртки небольшой пузырёк, обёрнутый в бумагу, а со стороны слышала недовольное хмыканье: — Конечно, прости. Роуз. — Роуз абсолютно уверена, — в ту же секунду отозвалась девушка. Она с интересом наблюдала за подругой, которая нервно стучала носком балетки по асфальту и постоянно ощупывала ту самую бутылочку, то ли надеясь, что она исчезла, то ли наоборот: — А я нет. Совсем нет. Ты же понимаешь, насколько это опасно, правда? Ты можешь умереть, тебя… — Мы продумали всё до мелочей, Пёрл, — «Роуз» успокаивающе приложила палец к чужим губам, чувствуя кожей расцветающую лёгкую улыбку: — Просто следуй плану, и всё изменится. — Насколько? — Вот уж не думала, что у тебя всё так быстро вылетит из головы. — Нет, конечно, я помню, — едва приподнятые уголки губ превратились в некое подобие довольной ухмылки: — Мы же остановились на Джорджии? За спиной лениво зашуршали шины, подминая под себя разогретый летним солнцем асфальт, и «Роуз» только с улыбкой кивнула, протягивая руку. У Пёрл в груди вновь зашевелились досадная неуверенность вперемешку с паникой, но Джоди, чьё настоящее имя теперь должно было остаться только на свидетельстве о смерти, была одной из немногих, кому она не могла перечить. Поэтому девушка только быстро сунула пузырёк в чужую раскрытую ладонь и, неловко пожав её, быстрым шагом направилась в сторону здания, где проходила большая часть её (их, общей, сделавшей неразделимыми) жизни. Оставалось только не сойти с ума в ожидании. Каждый стук, каждый шаг мимо кабинета заставлял по непонятной какой-то инерции стыдливо поправлять бэйджик с буквами «Пёрл Марбер». Словно чистота её имени, сравнимая только с чистотой её же кабинета, могла защитить от увольнения или судимости. От размеренного стука часов у неё уже начала болеть голова, потому что каждая секунда складывалась в бесконечную мелодию, проступающую в отчётах дрожащими буквами: «Она может не проснуться». Потому что Джоди «Роуз» Демант достаточно опрометчива и увлечена своими мечтами о лучшей жизни для этого. Для Пёрл Марбер лучшей жизнью была любая, в которой существовала Джоди, поэтому она боялась, что ей придётся просто уйти следом. И Пёрл просто не могла перестать об этом думать до слезящихся глаз и комка в горле, отдающих при этом где-то между рёбрами. Часы тем временем пробили половину десятого, и Марбер попросту пришлось выйти из кабинета для привычного обхода пациентов. Жизнь в «Beach State Hospital» в отделении "острых" пациентов выглядела привычно застывшей; словно не было за каждой стеной беснующихся больных, словно в мире всё было хорошо, а они собрались здесь так, для порядка. На самом деле это спокойствие в длинном узком коридоре было зыбким затишьем перед бурей, где только иногда проскальзывали мельком медсёстры с непроницаемыми лицами, ведя за собой пациентов из «нулевых» палат. И одна из них должна была сопровождать врача на стандартном утреннем обходе. Для всех, кто не держит дни своих дежурств в голове (а это не делал, считай, никто), на широкой доске у двери, ведующей в отделение, висело расписание. Пёрл нашла на листе заветную графу: «Вторник», — и пригляделась; напротив её имени красовалось: «Ванесса Ривс», — что заставило Марбер чуть улыбнуться. Во-первых, это была та самая медсестра, которую надо ставить к буйным больным — высокая, широкоплечая, мускулистая, и только её добродушие не давало ей ломать им позвоночники. Во-вторых, это была старая знакомая Марбер, что автоматически программировало мозг на спокойствие и защищённость; друг не тронет, не предаст, не забудет. Зато друг любит пугать. — Как жизнь? — громогласно обратилась Ванесса к задумавшейся Пёрл, заставляя ту вздрогнуть: — Да не бойся, пациенты так просто не выйдут. — Я знаю, Несс, — с улыбкой заметила Марбер, в который раз отмечая про себя простоту общения с этой медсестрой и то, как сильно даже спустя месяцы общения привлекали внимание её радужные дреды: — Пошли. Та кивнула, и они бок о бок направились к первой палате. Пёрл вдохнула, выдохнула и приоткрыла дверь в комнату. Больные одним своим существованием требовали к себе жалости и просили помощи, которую ей некому больше было дать, ведь Джоди была самостоятельна и сама таскала её везде за собой. В комнате же были простые бежевые стены, несколько кроватей, шкафы, тумбочки у кроватей с несколькими закрытыми на ключ ящиками — всё как у всех, и всё как должно быть. Без острого, без колющего, без мыслей о внешнем мире, только ограниченное пространство со своими правилами и маленькое окошко, открывающееся сантиметров на десять. На кровати, прижав ноги к груди и уставившись в одну точку, сидела одинокая женщина (видимо, остальные ушли на физиотерапию), при этом чуть опустив голову. Марбер закрыла дверь до тихого щелчка, на который пациентка никак не отреагировала, и как можно более нежным, материнским тоном спросила: — Как ты себя чувствуешь? Больная будто и не услышала, продолжая сидеть в том же положении, скукоженном, полном отчаянного желания спрятаться, и только спустя некоторое время прошелестела: — Я умираю. Пёрл медленными шагами, будто боясь спугнуть, приблизилась к пациентке и осторожно присела рядом: — Почему ты так считаешь? У тебя что-то болит? — Я не знаю, — всё с той же заторможенностью, присущей синдрому Котара, отозвалась та, не поворачивая голову в сторону своего врача: — Я неизлечима. Я скоро умру. — У тебя есть какой-то определённый диагноз? — каждый день Марбер задавала эти вопросы, не дававшие, на самом деле, особого результата, но так было нужно, тем более надежда была всегда, особенно у совсем недавно попавших, как эта пациентка. — Нет, — снова и снова шептала больная в ответ, словно заводная игрушка, безвольная и покорёженная: — Но я чувствую, что… Резко отворившаяся дверь помешала пациентке договорить, что заставило Пёрл посмотреть на вошедшего с огромным презрением. Им оказалась Женева Чейз, то ли медсестра, то ли секретарша Джойс Демант, очередной директрисы этого сумасшедшего дома во всех смыслах этого слова (причём на роль секретарши чопорная и лживо улыбающаяся Женева подходила куда больше, чем на кого-то, кто должен был помогать людям). Пшеничные прямые волосы с чёлкой на правый бок, губы с небольшим слоем розового блеска и всегда ухоженные ногти с прозрачным лаком добавляли слишком большое сходство с какой-то моделью, неведомыми никому тропами и желаниями зашедшей в обитель душевнобольных. Но в этот раз медсестра выглядела никак не вычурно, каждым шагом стремясь показать, что она выше, а на удивление взволнованно, хотя и кисло улыбнулась-усмехнулась по привычке, едва выговаривая слова: — Мисс Демант просит всех врачей собраться в здании судебно-психиатрического отделения. Марбер наивно понадеялась, что в её глазах не взорвался пеной целый океан из мешанины эмоций-антонимов, извиняющимся тоном сказала своей пациентке: «Мы ещё договорим», — и поспешила за скользкой Женевой, которая шагала слишком быстро даже для довольно спортивной Пёрл, оставившей позади себя только короткое: «Присмотри за ней». Ванесса, стоявшая всё время по другую сторону от пациентки, подмигнула в ответ и прикрыла за девушками дверь. Конечно, никто, кроме Джоди не мог учинить переполоха такого масштаба в её отделении, учитывая, что, несмотря на ненависть к своей работе, она относилась к ней со всей ответственностью, что у неё была. Поэтому от напряжения и тревожного ожидания пол под ногами Марбер будто бы пружинил, отталкивал, чтобы бежала быстрее, ведь всё могло пойти не так. В кабинете Джоди Демант не горел свет, отчего стопки отчётов на столе, стандартные шкафы и кожаный диван, - единственная роскошь, недозволенная психиатрам, - приобретали странные, пугающие формы, коробившие взгляд своей похожестью на силуэты (а единственными гостями в этих стенах были двое, в чёрных балахонах и с цепкими пальцами — безумие да смерть). Но на первый взгляд всё казалось привычным; просто Джоди забыла прийти на работу. А потом Пёрл вгляделась внимательно в эту неприятную темноту, отделила неправильные силуэты от пустоты и увидела главное, от чего даже у знающей обо всём Марбер побежали неприятные мурашки по спине. Можно было бы сказать, что Демант сидела за письменным столом, но она по большей части сползла под него, невольно склонив голову набок, отчего платиновые кудри по большей части скрывали выражение её лица на пару с темнотой; однако, Пёрл готова была поспорить, что оно было безмятежно-счастливым, ведь она спала, не так ли? На столе стоял пустой пузырёк, специально оставленный для «привлечения внимания», а где-то в голове билась навязчивая мысль, что всё прошло удачно. Все поверили в эту бледность, в невидимое дыхание и еле прощупывающийся пульс, всё было просто-напросто хорошо. Марбер не переставала шептать это самой себе, будто у её слов могло быть какое-то воздействие на мир, мельком касаясь своих губ в некоем удивлении подушечками пальцев; теперь у них с Джоди кроме жизни впереди была и одна тайна на двоих, которая Пёрл будоражила, как влюблённую без памяти школьницу. — Вы были с ней довольно близки, не так ли? — Джойс Демант, похожая на свою младшую сестру только цветом волос, который был одинаков для всех четырёх женщин, напомнила своим извечно приказным тоном Марбер о том, что ей была в этом спектакле отведена главная роль, которую требовалось сыграть достойно. Это заставило её в немом ужасе, который можно было списать на шок от смерти близкого, оглядеть окружающих; Блис Демант застыла чуть поодаль от двери, вторя Пёрл, но шумно вдыхая и выдыхая, будто тщетно пытаясь подавить истерику. Её лицо, овальное, обрамлённое прядями почти белых волос, собранных в пучок, всегда обладало удивительно возвышенным выражением, которое сейчас смешалось с дикой скорбью в распахнутых тёмно-синих глазах. В отличие от лица Джойс, которая выглядела так невозмутимо и при этом раздражённо, будто её оторвали от важной конференции из-за опрокинутой на пол тарелки в столовой. Из директрис не присутствовала только Банш, которую многие из медперсонала уже давно принимали за шутку или бога, который управляет почти всеми отделениями из дома, потому что, действительно, кому захочется смотреть на всех этих людей? Рядом с Джойс пристроилась Джаспер Патилли, которая, честно говоря, могла бы в бледности посоревноваться с Джоди сейчас; сгорбленная, неживая, так похожая на своих пациентов, израненных жизнью. Джоди часто вспоминала об этой персоне, когда они с Пёрл сидели в небольшой пиццерии, единственной на весь их небольшой город, и вспоминала с лёгкой улыбкой. Часто говорила, что они, Марбер и Патилли, могли бы и подраться за неё чести ради, и в этот момент это стало как никогда ясно. Честно говоря, Пёрл на какое-то мгновение стало жаль эту высокую, статную женщину, но она хватала своё счастье и не собиралась отпускать. Своё счастье, чью руку осторожно обхватила своими мелко подрагивающими ладонями (всё же, стопроцентной уверенности ни в чём не было), до чьей щеки осторожно дотронулась, чувствуя с каждым мгновением острыми иглами разрастающееся ожидание — когда же всё станет ещё лучше. — Надо унести её отсюда, — сквозь слёзы прошептала Блис, и Барбара Синглтон, её собственная Женева Чейз, только поскромнее и помилее, с нетронутым ни макияжем, ни эмоциями лицом и пушистыми чёрными волосами, короткими волнами прикрывавшие её лоб, тут же засуетилась, включила свет и принялась бегать туда-сюда. А Пёрл только неуверенно отступила, наблюдая, как тело Джоди Демант выносят из её кабинета на найденных на скорую руку носилках. После этого картинка всегда расширялась и шла яркими пятнами неоновых вывесок; сегодняшний сон исключением не был. В том, что Роуз придёт за ней когда-нибудь и заберёт в свой мир, отчего-то пахнущий нежно персиками и розами (что было куда более очевидно), сомневаться не приходилось. Ведь любое, даже незначительное действие, отражалось от Женевы Чейз, усиливалось десятикратно и иногда даже умудрялось выбраться за пределы больницы. Она словно создана была не для, а из сплетен, таких же кислотно-жёлтых на вид, и донесла до каждого отделения весть от бедного, до смерти перепуганного, но при этом восторженного патологоанатома, что труп-то исчез. Причём, передала Женева это в первую очередь какой-то санитарке, а там уж слово за слово, и история о "воскресшей" Демант разнеслась по всему, кажется, пляжному городку. Иногда Пёрл даже слышались некие разговоры об этом за спиной, но она их успешно игнорировала и смахивала на паранойю, предвкушая результаты этой игры. Конечно, Марбер при этом досталось немало вопросов, причём и от каждой Демант по отдельности, и вместе. Были разборки, почему неверно установили смерть, почему, почему, всё вокруг приобрело образ этого слова, но нелучшая репутация безалаберной психбольницы "Beach State Hospital" успешно сгладила все неудобные края, а Пёрл всё же оставили за красивые глазки и диплом. Тем не менее, причины для беспокойства всё равно были, потому что наравне с нередко паникующей по поводу и без Марбер всегда следовала тенью за своим сердцем Блис Демант. Возможно, это была единственная сестра, которая скорбила в полной мере, ведь именно она постоянно стучалась в рёбра полицейских, надеясь получить хоть какой-то отклик. И первый месяц получала; перед Блис иногда даже отчитывались. И каждый раз, когда Пёрл слышала краем уха разговоры об этом, у неё болезненно замирало сердце. Роуз ведь не знала, опрометчиво выйдет на улицу, и всё закончится, не начавшись даже. Но прошёл ещё месяц, и бывшую Джоди Демант признали пропавшей без вести; благо, никто не видел, как Марбер в своём кабинете едва ли не рыдала от счастья. Состоялись похороны улетевшей из клетки пташки, и всё якобы вернулось в прежнее состояние. Судебно-психиатрическое отделение временно прекратило своё существование, и летних преступников, которых и так было немного, отправляли в соседний город, а всех работников распихали кого куда; так Джаспер стала главным врачом отделения «острых» психозов и обрела власть издеваться над Пёрл (чему та была крайне удивлена). Казалось, что иногда в ней играла ревность к человеку, который не мог ей принадлежать, а иногда ей просто требовалось выпустить на ком-то пар, а спичка-Марбер подходила лучше, чем кто-либо. И ей было бы не плевать, она бы не поленилась писать жалобы, если бы спустя несколько месяцев не подступил долгожданный август вместе с отпуском. Долгожданный август, в который впервые должна была появиться Роуз Юнивёрс, девушка с крупными розовыми кудрями и кольцом на пальце; они с Пёрл посвящали иногда целые вечера размышлениям о будущей жизни и будущем образе и в конце концов остановились на этом. Тем не менее, когда Роуз впервые постучалась в беленький коттеджик Марбер почти у кромки моря, та не признала её; в пухлых губах, неестественном ярком парике и выделяющейся на бледном лице розовой помаде не было той аристократичности Джоди Демант, которая всегда восхищала Пёрл до временной остановки дыхания. Не было её прошлой, только новое, неизведанное, которое Юнивёрс хотела пощупать. Постучалась она в дверь ровно по договору, седьмого августа в девять часов утра, когда Марбер уже доедала яичницу с беконом, а потом открыла дверь и спустя несколько секунд размышлений кинулась на шею. Роуз уже уладила с помощью связей в подполье все бумажные дела и даже получила права, благодаря чему взяла в аренду старенький, но всё равно милый пикап. И Пёрл, с некой приятной гордостью за себя, за расширение своего кругозора (ну и что, что несколько с криминальным уклоном), на следующий же день забросила в багажник небольшой чемоданчик, села на соседнее с водительским сиденье и подставила лицо, уже давно забывшее ощущение свободны на бледной и сухой коже, ветру, бьющему в открытое окно. Штат Джорджия встретил их такой же летней жарой, которой, несмотря на её липкость и духоту, всё равно не доставало в остальные месяцы, и красивыми прямыми дорогами мимо лесов, изрезанных множеством рек и озёр. Была обещанная свадьба, тихая, только Роуз, Пёрл и тонкие изящные кольца на их пальцах, а потом весь оставшийся отпуск морская пена, оседающая на лодыжках, и посиделки на веранде. Марбер привычно проснулась со слезящимися глазами. Не сказать, чтобы часто, но определённо регулярно мозг её напоминал, что ни прошлого, ни Джоди, ни Роуз уже не вернуть. Подсовывал все эти картинки, яркие, живые, существующие когда-то, а потом скидывал с пропасти, позволяя всполошиться, сесть в кровати, потирая лоб, чтобы скрыть от несуществующих наблюдателей некое раздражение от неизбежности. Ведь Роуз Юниверс умерла три года назад, оставив после себя только маленького мальчишку, Стивена Юниверса, которого скрывала когда-то от своих сестёр, не пожелав ни аборта, ни осуждения от них. Мальчишку, который сейчас топал где-то между ванной и своей комнатой, что-то тихонько напевая. — Уже проснулся, Стивен? — всё равно уточнила Пёрл, через силу сползая с кровати и подходя к шкафу со всегда аккуратно развешанными вещами. Зависла на какое-то мгновение перед открытой дверью, пальцами невесомо провела по простеньким блузкам — у психиатров нет ни времени, ни желания красиво одеваться — и задалась вопросом, который преследовал её каждое мгновение этих трёх лет: з а ч е м? Зачем вставать с кровати? Зачем идти на работу? Зачем что-то делать, если все всё равно умрут? У Пёрл Марбер была депрессия уже три года, но пока в Стивене жил кусочек Роуз, она тоже продолжала существовать. Словно услышав её мысли, Юнивёрс звонко отозвался: — Да, мам! А ты же встаёшь? — Конечно, — и Пёрл больше на автоматическом управлении надела любимую блузку с нежно-розовыми цветами и направилась на кухню. Жизнь закружилась бесцветными пятнами; шкворчание масла на сковородке, стук вилки по тарелке, 350 миллиграмм моклобемида, обыденное: «Учись хорошо, не отвлекайся, не потеряй ключи», — и неторопливая прогулка по дороге мимо ещё закрытых зданий, потому что в такую рань шли только психиатры и дети в школу, находившуюся в соседнем городе. Марбер уже по приятной привычке прошла не напрямую в своё двухэтажное отделение, а в главное здание, украшенное огромной вывеской с названием психиатрической больницы, чтобы подойти к стойке регистратуры и требовательно постучать по столешнице. Откуда-то снизу послышалось скрипение, кряхтение и недовольное восклицание: — Пёрл, ты? — Кто же ещё, — отозвалась Марбер, наблюдая, как из недр огороженного пространства регистратуры вылезала невысокая девушка с растрёпанными пшеничными волосами и огромными очками, сползшими на самый кончик носа, которая, скорее всего, до этого занималась с вечно барахлящим компьютером: — Было что-то новое, Полли? — Сколько раз мне просить тебя так не называть? — едва ли не крикнула в ответ регистраторша со странной фамилией Ларвис на бэйджике. — Хорошо-хорошо, — Пёрл подавила лёгкий смешок: — Что нового, Полетт? — Я снова убедилась, что государство совершенно не собирается спонсировать нас, — констатировала общеизвестный факт регистраторша: — А ещё в столовке сегодня обещают «Цезарь», — прочувствовав взгляд Марбер, полный любопытного ожидания, закатила глаза: — Да-да, я помню, если появится пациент в «остром», я обязательно позвоню главной трудоголичке в больнице. Ты напоминаешь мне об этом каждый день. — Потому что я знаю, что ты забывчивая, — нараспев ответила Пёрл, уже отходя от стойки и накидывая на плечи халат вместо неизменной куртки на протяжении многих лет; май в этом году вышел каким-то прохладным: — Заранее спасибо! — Спаси-ибо, спаси-ибо, лучше бы компьютер мне купила, — ворчливо кинула ей вслед Полетт и снова исчезла под столом, пока люди ещё не начали приходить. Она была права — каждый день Марбер начинался и проходил совершенно одинаково. Например, пересечений с медперсоналом было никак не избежать, и от некоторых, в отличие от Полетт, отчаянно хотелось избавиться. Одной из таких, вечно сующая свой нос куда надо и не надо, была Женева Чейз, к сожалению, преследовавшая Пёрл даже во снах. Она белозубо улыбнулась, больше походя на маленькую акулу, и елейным голосом поприветствовала: — Миссис Марбер! — сделала особый акцент на окончании и, кажется, даже тихонько протянула «с» от фамилии «Юниверс», потерявшейся где-то в смысле этого обращения: — Доброе утро! — Доброе утро, — довольно грубо отрезала Пёрл, тщетно пытаясь скрыть свою откровенную ненависть к этой тоненькой льстивой девушке, и прошла в кабинет, едва не хлопнув дверью. В принципе, такое отношение было более чем обоснованным; как и в любом обществе, в психбольнице немаловажна была репутация. А Женева вместе со своей почти неразлучной подругой Барбарой из другого отделения любили рушить её всем, кроме, конечно, директрис. Доставалось Полетт, ленивой медсестре Аманде... Против последнего Пёрл, кстати, ничего не имела, не в силах была понять, почему в этой неплохой больнице держат таких бездарностей. Иногда даже Джаспер доставалось, но так, мимолётно, неподтвержденными слухами. Основной целью, конечно, была сама Марбер. Марбер, еле отвязавшуюся от дела о смерти своей знакомой, которую в шутку хотели саму отправить в отделение расстройств пищевого поведения из-за выпирающих рёбер, и любившую свою работу едва ли не жизни. Так или иначе, когда ты не участвуешь в смертельно опасной задумке с инициацией самоубийства, время в психиатрической больнице течёт удивительно быстро. Успеваешь только заварить кофе, переброситься парой слов с той самой медсестрой Амандой (полноватой, с несколько косым пучком выцветших светло-каштановых волос, которая к тому же любит вести себя жутко по-детски, словно не работает в серьёзном заведении), зайти за результатами анализов своих пациентов, и вот ты уже идёшь к первым своим больным, с которыми всегда необходимо разговаривать. В этом году первыми в списке её пациентов были Руби Бёрнэй и Сэйдж Ламберт; непонятно, кто додумался поселить в одну палату людей с действительно противоположными заболеваниями, но они обе умудрялись не мешать друг другу, что не давало повода их расселять. Единственное, что было ясно точно — после «смерти» Джоди всё пошло наперекосяк, и в «остром» отделении всё было ещё не так плохо. Но медсёстры всё ещё обязаны были сопровождать врачей, чему Пёрл была бесконечно рада. Не сказать, чтобы она боялась пациентов, но безопасность не бывает лишней, не так ли? Так или иначе, Марбер сегодня сопровождала Тиффани, чьё имя было куда менее нелепым, чем она сама, нескладная, какая-то прямоугольная и с заторможенной реакцией. Но писать на неё жалобы не поднималась рука. Только подходя к их палате, Пёрл уже слышала громкие шаги по комнате, которые никому, кроме Руби, принадлежать не могли. Стоило приоткрыть дверь, как уже видно было нескончаемую хаотичную энергию девушки, которая тратилась на беспорядочные движения, на покачивание головой. К счастью, пациентка находилась в стадии ремиссии, поэтому особой разрушительности её действия не несли. Сэйдж же застыла, будто восковая фигура, склеенная в отвратительно неудобной позе; девушка лежала, чуть приподняв голову над подушкой, словно там была дополнительная, «воздушная», в остальном приняв позу, отдалённо напоминающую позу эмбриона. Пёрл медленно приблизилась к пациенткам и села на незанятую никем кровать Руби. — Привет, — с улыбкой, запасаясь терпением, начала она свою ежедневную процедуру. — Привет, — мгновенно, не задумываясь даже, ответила Руби, отвлечённо перемещаясь по комнате. Сэйдж находилась всё в том же положении, расфокусированным взглядом будто изучая что-то под соседней кроватью. — Видимо, я зашла не вовремя? — с нервным смешком вздохнула Пёрл, и Руби тут же повторила эту фразу, слово в слово, полностью оправдывая свой диагноз. Марбер же закинула ногу на ногу, чувствуя себя в обществе двух нестабильных девушек на удивление спокойно, и задумчиво пробормотала: — Начинаю думать, что стоит попробовать другой курс лечения в качестве эксперимента. Обсужу это с Джаспер. Чтобы не нарушать традиции, Пёрл подошла к Сэйдж и попыталась изменить её позу, но негативизм мгновенно напомнил о себе. Больная как-то безучастно, но воспротивилась, и с этим поделать - пока - ничего было нельзя. Оставалось только выйти из палаты, тихо прикрыв за собой дверь, чтобы не разрушать странную атмосферу этой комнаты, будто поделённой на две половины. Едва Марбер переступила порог, в кармане тихо завибрировал телефон; на экране высветилось «Полетт», едва не заставляя Пёрл пискнуть или воскликнуть от радости. Ведь в их расписанном дне повод позвонить у подруги был только один. — Ну, готовься, к тебе тащат шизофреничку, — раздался в динамиках чуть детский голос с довольными нотками, на что Пёрл широко улыбнулась; шизофрения всегда была её «любимчиком» среди психических расстройств: — Правда? И как она? — Я думаю, тебе понравится, — спустя некоторое время размышления вынесла вердикт Полетт: — Но зачем мне думать и разговаривать об этом, если ты сейчас её увидишь? Отключаюсь, короче. Марбер только «угукнула» в ответ и, положив телефон обратно в карман, повернулась в сторону лифта. Оттуда, чуть погодя, появились Женева и Аманда, горячо о чём-то спорящие, и провели мимо неё высокую стройную девушку в стандартной женской форме больницы. В её образе более всего запоминались довольно неухоженные синие волосы с проглядывающими чёрными корнями, напоминавшие по форме воронье гнездо. — Твоя новая пациентка, — не забыла уточнить Чейз, оставляя Пёрл, настолько радостную, насколько она вообще могла быть, за своей спиной.