I really wanna take you down.

      при первой их встрече тэхён, тот ещё тайный (только он так считает, конечно, остальные просто молчат, щадя тонкое душевное устройство) любитель всего этого до глупого романтичного, слащавого, просто ужасно-приторного дерьма, понимает, что настал его момент. вот он — человек, к которому ким готов почувствовать что-то большее, чем дружеская симпатия; к тому же, чувствует, это абсолютно взаимно. пак чимин — так его представили друзья — весь вечер глазками стреляет, без труда вылавливая заинтересованный взгляд. только вот загвоздка: не подходит, дистанцию выдерживает, то и дело отсаживаясь, на других отвлекаясь, когда тэхён пытается заговорить. делает всё наоборот, не как тэхён представлял — это заставляет хмуриться и никнуть в неуверенности, пока пушистые ресницы вновь в его сторону трепетать не начнут.       для тэхёна это — мука, для чимина просто игра, главный приз которой он готов заполучить любой ценой.       при второй их встрече чимин, уверенный в собственной тактике, жаждет прежнего внимания, ищет этот трогательно-влюблённый взгляд, но натыкается лишь на затылок и, временами, дружескую улыбку. что-то идёт не так, что-то щёлкает в мозгу, и пак уже готов нарушать любые собственным кривым почерком выведенные правила: теперь он подбирается ближе, друзей обходя и бессовестно перелезая, но даже тактильный контакт не помогает. тэхён только вздрагивает от неожиданности, когда шеи касаются тёплые пальчики, и оборачивается, удивлённый и слегка недовольный — но быстро смягчается, видя, кто рядом. чимин ждёт, снова. и снова встречает лишь отстранённость — как и бывает, должно быть, при первом разговоре с человеком, который при прошлой встрече тебя всячески избегал.       ах, чимину уже не весело, совсем; зато тэхён наслаждается, а в душе теплится надежда — он пак чимина всё же интересует.       третья их встреча становится решающей. друзья заколебались расспросами с обеих сторон, друзья не глупые к тому же и причину поняли ещё где-то… хм, ещё когда младшенькие пялились неотрывно друг на друга весь вечер? только в этот раз театр одного актёра решено прикрыть, и ни тэхёну, ни чимину не оставляют и шанса — просто потому что младшенького из парочки «голубков» — и произносится это вовсе не в значении того, что они парочка — тащат силком на тренировку, где участвует старший.       у чимина глаза словно блюдца, у тэхёна — виноватая улыбка на губах и неловкое, тихое совсем «привет», когда музыка тормозит. хосок объявляет перерыв, чонгук — единственный в «отношения ким-пак», как это прозвали остальные друзья, не вдупляющий — недовольно хмурится, но тэхёна всё же встречает радушно, и под общее негодование отводит пошушукаться; юнги даже бурчит что-то недовольно, потому что как это его малыш вырос таким тугодумом? тупорылым — по другой версии, но она не произносится вслух, потому что мин крайне агрессивен во всём, что этого самого малыша касается.       — что бы вы там себе ни думали, я справился бы и без вас.       — да-да, — мин саркастичен, как и всегда.       — точно! как юнги-хён справился сам, когда чонгук впервые с ним заговорил.       — ага, когда «д-да, м-м-м-меня зовут…» и тишина.       друзья тоже как всегда — подкалывают, но правду стоит принять, хотя бы ради того, чтобы от самого короткого из них получить если не благодарственную грамоту и речь в полчаса с восхвалением каждого из оставшихся пятерых, то, ну, по крайней мере обычное «спасибо».       «спасибо» юнги не получает, поэтому с чистой душой отсылает друзей по всем доступным направлениям и уходит по делам, попросив любого, кроме намджуна, после тренировки отвезти чонгука домой.       — так, ладно, — не проходит и трёх минут, но этого времени сполна хватает, чтобы даже хосок — это «даже» чимин отмечает заместо юнги-хёна, потому что в его отсутствие остаётся единственным засранцем на всю компанию — заметил, что чонгук новообретённого друга отпускать не собирается, и они просто теряют время зазря. поэтому — хлопок ладонями для привлечения внимания и более громкое, — продолжаем.       парни рассаживаются у противоположной зеркалам стены; тэхён, естественно, там же. он в студии, на самом-то деле, впервые, хотя с хосоком знаком давно. необходимости просто не было — чон без всякого смущения мог встать посреди кафетерия и со словами «я готовлю новое выступление» продемонстрировать особенно полюбившиеся движения. что на друзей нашло в этот раз, чтобы заставить малознакомого для половины из собравшейся компании припереться на тренировку — чёрт его знает, но парнишка чувствует подвох.       — я бы хотел прежде повторить свою часть, хосок-хён.       чон довольно кивает. что ж, он этого ожидал: когда их чимин-и знает, чего хочет, его не просто сложно, его нереально остановить, и лучше пустить всё по течению.

you know what we came to do

      до тэхёна доходит не с первых слов, но всё же он улавливает то самое, ради чего он здесь, и голова идёт кругом. хочется подскочить на месте, потому что, видимо, все и каждый в этом помещении знают про их маленькую игру, но за руку придерживают — намджун, как раз тот самый друг, который «его». он улыбается лукаво, и это так похоже на ухмылочки дурачков чон-мин, что младшенький рдеет мгновенно, но вырваться не может. приходится сидеть на месте ровно.       приходится и посмотреть перед собой, потому что любопытство по шкале уже под сотню, а последние проценты не спасают.

i hope you're ready, babe

      ким решается, когда сольная часть заканчивается, а остальные участники выступления подключаются, но это так неважно — тэхён их в упор не видит. знакомая мелодия возвращает памяти прежде игнорируемые слова, и они описывают ситуацию лучше любой клише-фразочки. «наконец мы с тобой наедине в этой комнате» — они словно действительно остались наедине, словно остальные собрали вещички и вышли, и только музыка, взгляд глаза в глаза через зеркало, и плавные движения чимина. его рука в волосах, поправляющая чёлку назад — чтобы ненароком не прервать контакт; чересчур стремительный выпад — потому что чимин тоже волнуется — и волна телом, от которой низ живота заполняется приятным, волнительным теплом; а движения бёдрами, дьявол, тэхён просто не может поднять взгляд, не может смотреть в глаза в такой момент — он влюблён, это точно, но далеко не последней частью этого чувства является желание, и сколько бы страсти не было во взгляде — касаться ким хочет именного этого стройного, крепкого тела.

i wanna take you down i really wanna take you down

      хочется закричать о том, что чимин уже — уже давно соблазнил тэхёна, с их первой встречи захватил над ним власть. но, кажется, открой он рот — с губ сорвётся лишь отчаянный стон.       его руки сильные — он опускается на пол, опираясь только на них, а младший думать не может ни о чём, только как будет эти руки в запястьях сжимать, борясь с притворным сопротивлением; борясь с собой, чтобы на жалостливое личико не повестись и не потерять случайно инициативу, которую, он уверен, захватить будет не так-то просто. тэхён мягкий, и впервые приходится себя за это корить.       — your body body up and down.        тэхён поднимает взгляд и замечает движение чужих губ. ещё тэхён понимает, что в отражении его видно прекрасно, и ни в чём старается не уступать:       — which way you wid it.       а губы у младшенького пухлые. у чимина тоже, но он продолжает изучать чужое личико и мысль о том, что он уступает, не кажется особенным прозрением — тэхён в принципе красавчик, они бы отлично смотрелись вместе; надеется, неплохо бы и поладили. со слов друзей ким — довольно приятная личность, и хочется подумать об этом ещё, но какого чёрта? только не сейчас, не когда парень ёрзает на месте, перевозбуждённый этим представлением, что чимин устроил исключительно для него, и так соблазнительно облизывает собственные губы. кажется, даже если тонсэн не сможет увлечь пака разговорами, они вместе найдут его язычку подходящее применение.

i really wanna take you down

      говоря о перевозбуждённом: часть чимина заканчивается — заканчивается эффектно, но музыка продолжается — он просто на время отходит назад, вставая наравне с чонгуком, уступая место третьему из; но тэхёна не отпускает. кажется, это не только сексуальное возбуждение, ещё и — восхищение, прилив энергии, желание увидеть больше. и тэхён продолжает наблюдать, кусая ногти — он наблюдает за каждым, пытается видеть общую картину — улыбчивого, как и прежде, но более живого именно в танце хосока, и удивительно серьёзного чонгука (не то, чтобы тэхён его долго знал — познакомился с парнем юнги совсем недавно, но тот слишком часто хвастался фотографиями, чтобы можно было хоть приблизительное мнение о человеке составить). но, и это не стыдно признать, единственный, кто по-прежнему отражается в потемневших глазах — пак чимин. напряжённый, как струна, вспотевший, потому что тренировка, вроде как, началась задолго до визита друзей, и до ужаса самодовольный.       он тэхёна видит насквозь. и понимают они это оба.       оставаться на следующий круг кажется настоящим самоубийством, потому что вот, опять, чимин снова это делает — вновь его сольная часть, которую тэхён прежде пропустил, и на месте усидеть становится всё сложнее. немного — потому что теперь тэхён смотрит не в зеркало, теперь он смотрит на то, что перед ним — чимин, спиной: его узкие плечи, на которых временами так плотно натягивается ткань голубой рубашки, и, кажется, вот-вот порвётся, и, кажется, тэхён был бы в восторге; его узкая талия, так отлично подчёркнутая заправленной в брюки всё той же рубашкой (и упаси боже у кима появится очередной странный фетиш); его ноги… да, блять, тэхён залипает — друзья должны поблагодарить, что хоть не наяривает посреди студии — на эти крепкие бёдра, на которых ткань строгих брюк так и натягивается, ким готов поспорить без музыки слышался бы треск. как вообще этот хён додумался на практику одеть чёртову строгую одежду? ким позже, конечно, узнает, что этот непутёвый просто-напросто забыл сменные вещи дома, а из универа время было только на дорогу в студию, но пока остаётся с лёгким недоумением наблюдать. кажется — поймать тот момент, когда швы не выдержат, но на деле не отрывать взгляда от накаченной задницы.       и вновь смена позиций — тэхён может дышать, друг по правую руку больше не волнуется из-за того, насколько долго тонсэн задерживает дыхание, чуть ли не синея; остаётся пережить всего одну волну.       — чимин-и, ты сегодня особенно хорош, — запуская по новой бодро проговаривает старший-рыжий.       опять — чонгук и его серьёзная слишком для несовершеннолетнего мордаха, по окончании — задирка от чимина, который уже устал, уже утомился, и просто хочет поскорее закончить, и, наконец, заставить тэхёна смотреть ему в глаза, которые, ну, спереди, на лице. затем пак в центре, на время один совсем, и в этот раз всё уже не походит на путёвку в преисподнюю: ким расслабляется и просто наслаждается. он, кажется, испытал за последние полчаса столько эмоций, сколько не приходилось за всю жизнь — и теперь отходняк, добротный, как после великой пьянки двухлетней давности, организованной по случаю его совершеннолетия — вот точь-в-точь. последний — чон-старший, и улыбка друга вновь придаёт немного сил.       но всё же они оба измотаны. тэхён — эмоционально; чимин — физически, потому, стоит музыке закончиться, а хосоку скомандовать привычное «закончили на сегодня, все молодцы», парень оседает на пол. оттягивает ворот рубашки и отпускает обратно, и так несколько раз; стирает рукавом капельки пота, спускающиеся к глазам, и, переведя дыхание, выискивает взглядом того засранца-парнишку, который в прошлую их встречу заставил знатно понервничать.       ох, он как раз приближается. краснеет безбожно, дышит сбито — словно марафон бежал тут он, а не чимин зад надрывал, чтобы внимание приковать только к себе; а ему этот зад, между прочим, ещё понадобится.       — я… мы… ты, знаешь…       — они из тэгу все такие? — намджун глаза закатывает, а хосок только гогочет. друзья, поддержка — на десяточку. из тысячи.       — я могу выбрать что-то одно? — и прежде, чем осознаёт, что спросили, тэхён кивает. чимин улыбается устало и озвучивает свой вариант: — мы. что ты можешь предложить нам?       — м-м-мы м-могли бы сходить…       — он в любви чимину признаётся, что ли? — чонгук, из раздевалки вернувшийся с влажным полотенцем на шее, морщится недоумённо.       — чимин-хёну для тебя, — хосок поправляет: да, ему не надоедает делать это даже по сто раз на дню, — но да, он признаётся. и как ты понял это?       — юнги-хён также мялся.       взрыв хохота из-за спины отвлекает, одёргивает, заставляет обернуться и не сделать ничего, потому что, вообще-то, что он этим наглым мордам может противопоставить?       — ну, раз мы ничего не могли бы, можешь хотя бы ты: справься со своей проблемкой, — чимин очень многозначительно смотрит на ширинку, — в раздевалке, хосок-хён пожалеет, разрешит, и иди домой, — и театрально вздыхает, поднимаясь с деревянного пола, мягко говоря, не без труда. тело приятно тяжелеет, даже привыкшее к нагрузкам оно изматывается, и для идеального завершения пятничного — предвыходного — дня пак не отказался бы от хорошего, отнимающего последние силы, истощающего — секса (а с выпирающим даже через свободные укороченные брюки бугорком, чимин уверен, иначе быть не может. да он бы и подсказал, если бы появилась необходимость), но, видно, не судьба. и не поймите неправильно, он не сдался на тэхёнов счёт, просто решил, что тот ещё не готов.       — мы могли бы сходить возбудиться… блять, охладиться… то есть, освежиться… то есть, ну… чёрт!       чимин тормозит на несколько секунд, не зная, куда себя деть — то ли ему смеяться, то ли плакать; уйти или остаться, дослушать.       — давай по мороженому. люблю… персики, — слышно, как сзади сглатывают; как ещё дальше — подозрительно затихают. пак оборачивается и краснеет блядски-предательски, потому что ким взгляд поднять не успевает от, видимо, тех самых «персиков».       чимин просто не ожидал, но:       — думаю, у меня дома есть мороженое. и персики.

damn, baby… i want you.