Эффект рыжей бабочки

      Я долго сидела молча: мне было страшно. Смотрела на Мори и чувствовала себя героиней произведения Кэррола, провалившейся в один прекрасный день в кроличью нору. Я, словно маленькая девочка по имени Алиса, оказалась в незнакомом мире, где все вокруг такое странное, неизвестное и до ужаса пугающее.       Дазай вполне сошел бы за Чеширского кота, а Мори – за Королеву Червей или за безумного Шляпника. И мне меньше всего хотелось, чтобы этим вечером с чьих-либо плеч слетела голова, упав к ногам самодура.       От меня и раньше зависели чужие жизни. Работа горного инструктора – огромная ответственность не только за собственную жизнь, но и за жизнь целой группы. Раньше меня это не тяготило: мне нравилось то, чем занималась. Работа, совмещенная с хобби и стилем жизни, и все связанные с ней заморочки были в порядке вещей. Меня не пугали трудности. Я всегда знала, что нужно делать при тех или иных обстоятельствах. В профессии всякое бывало, всякое случалось в горах. По глупости ли или по какой-либо другой причине – не имело значения.       Но сейчас груз, легший на плечи непосильной ношей, оказался слишком тяжёл для меня. На кону стояло множество невинных детских душ, и все они зависели от чужой прихоти. Потому-то я и смотрела на Мори, отчетливо понимая, что что бы я ему сейчас не сказала, – дети обречены. И от этого злилась еще больше.       Чем-то происходящее со мной напоминало безуспешный торг и безрезультатную работу менеджера в торговом центре, который знает, что покупатель не передумает, но продолжает настаивать на своем. А еще все это напомнило мне о том, как я однажды пыталась объяснить неприлично богатому клиенту, оплатившему подъем на Эверест, что человеческая жизнь, его и других людей, намного дороже, чем шестьдесят тысяч долларов, потраченных на экспедицию. Тогда я улыбалась через силу и пыталась не врезать ему по лицу, объясняя, почему подъем нужно прервать. В такие моменты сильно жалела, что мне нельзя грубить и наносить увечья глупцам, возомнившим себя черт знает кем. Ведь им же просто жизненно необходимо, чтобы их дотащили до вершины, несмотря ни на что. Ведь они же заплатили: клиент всегда прав!       Тем не менее, где-то глубине души я все еще надеялась, что Мори Огай не совершит ничего подобного, что до крайности не дойдет. Оптимист умирает в человеке вместе с надеждой, не так ли?       — Вы меня не поняли, — сказала я, и мне даже показалось, что от волнения кровать подо мной прогнулась и жалобно заскрипела.       Наверное, это заметил и Мори. Ему в глаза я не смотрела, слишком нервничала:       — Когда сказала, что ничем не смогу вам помочь, я не врала. Я не знаю кто такой Ара... — запнулась, не запомнив толком имя человека, которого искал настоящий Чуя, — кто-то там, и какое он имеет отношение к вашему ныне покойному начальнику. Я не та личность, за которую вы меня принимаете. Пожалуйста, не нужно принимать поспешных решений.       Специально выбрала фразу «я не та личность», а не «я не тот человек». Английский – язык, несущий информацию, в отличие от русского, образного и отображающего чувства. У англичан все слова очень точные, по функциям. Сухо, четко и по делу – ничего лишнего. Потому-то Огай и должен понять мой посыл, вложенный в слова. Мужчина не глуп.       — И кто же ты? — с иронией спросил Мори, — если не Накахара Чуя?       Его это все забавляло ровно столько, сколько мне нравилось общение с ним.       На краткий миг мне показалось, что температура в палате резко упала. Атмосфера, окутавшая комнату, была похожа на неокрепший лед, недавно покрывший водную гладь озера. И каким-то неведомым образом я очутилась на его середине, в смертельной ловушке. Если остаться на одном месте, лед треснет, и все закончится трагедией. Если пойти к берегу, то рано или поздно провалишься в холодную воду. Безвыходная ситуация, обрекающая на смерть.        Поэтому я все это время отчаянно пыталась найти лазейку, покрутив в голове все возможные варианты и так, и этак, чтобы суметь выбрать подходящее решение. Но придумать гениальный выход из положения, в котором оказалась, у меня так и не получилось. Было сложно думать, когда на тебя так умело давят. Да и то, что собиралась сказать, нормальный человек счел бы за бред сумасшедшего. Я бы точно сочла.       От волнения в ушах ощущался пульс, к горлу вновь подкатила тошнота, стало дурно. Внешнее спокойствие давалось мне слишком тяжело.       — Уж точно не Накахара Чуя, — усмешка, коснувшаяся моих губ, вышла какой-то неуклюжей, кривой, — меня зовут Евгения. Я родом из России. И я совершенно не понимаю, что сейчас происходит: больше десяти минут назад пила вино на террасе гостиницы в швейцарских Альпах со своим...*       — Да неужели? — ехидно спросил Осаму, бесцеремонно перебив меня.       Он разминал ладонью руки правую, сжавшуюся в кулак. Нервничает? Последствия травмы?       — Учитывая твой выпад в сторону меня и Мори-сана десять минут назад, я так не думаю. Это глупо, Чуя, притворяться другим человеком, когда твоим товарищам грозит расстрел. Уровень твоего интеллекта оказался еще ниже, чем ты сам. Я разочарован.       На шпильку, брошенную мальчишкой в мою сторону, я не обратила внимания: мой взгляд зацепился за рацию в руках Огая, которую тот так и не убрал в карман своего халата. Мужчина указательным пальцем демонстративно отбивал по корпусу радиоприемника какой-то неизвестный ритм, не вступая в беседу, давая своему подопечному возможность изложить свою точку зрения на сложившуюся ситуацию. Он наблюдал.       — А вот я неприятно удивлена вашей необразованностью, молодой человек.       Глаза Дазая сощурились: не такой ответ он ожидал услышать. Впрочем, Мори явно тоже, судя по его реакции: палец замер в воздухе, так и не коснувшись рации. А я тем временем продолжила:       — Так уж вышло, что ваше имя совпадет с псевдонимом японского классика Цусима Сюдзи. Вот я и решила подстегнуть вас, проведя параллель с другим известным писателем Мори Огаем, которым Цусима восхищался.       Никогда еще говорить правду не было так трудно. И никогда при этом на меня не смотрели столь, скажем так, удивленно. И я молилась всем известным Богам, чтобы имя будущего детектива ВДА не было псевдонимом.       — О-о-о-о, — протянул Осаму.       Глаза его засверкали, словно два ограненных гиацинта на солнце.       — Мори-сан, вы слышали? Я, оказывается, великий писатель! Представляете? – восторженно произнес он, взмахнув руками. – Великий писатель!       Я устало закатила глаза и, к своему стыду, не смогла удержаться от едкого словца. Повелась на очевидную провокацию со стороны подростка:       — Фантаст, блять.       — Довольно, — осадил нас Огай, тем самым мгновенно прекратив начавшую набирать обороты ребяческую перепалку.       Я и Дазай почти одновременно хмыкнули, на показ друг от друга отвернулись, переключив все свое внимание на вставшего со стула Мори.       — Знаешь, Чуя-кун, я-то думал, что ты парень умный, и мы сможем договориться по-хорошему, — разочарованно протянул мужчина, засунув руку с рацией в карман потрепанного халата, — но раз ты не хочешь по-хорошему, то я предлагаю тебе уникальную возможность совершить ещё одно увлекательное перемещение... в комнату для гостей. Гостей Портовой мафии.       Щелчок пальцев, и мир вокруг вновь перевернулся. Больничная палата в мгновение ока исчезла, буквально рассеялась на глазах, словно туман перед утренними лучами солнца, уступая место более удручающей реальности, мрачному и душному подвалу. Темнота не позволяла понять ни истинных размеров помещения, ни цвета его стен.       — Какого?! — сорвалось с моих губ, стоило лишь зажмуриться от направленной в лицо настольной лампы.       У меня сложилось стойкое впечатление, что на моих глазах отыгрывается комедийный спектакль с очень плохой постановкой и откровенно ужасной актерской игрой.       Единственный источник света нещадно резал глаза, не позволяя разглядеть что-либо дальше собственного носа. Увидеть людей, стоящих впереди, я смогла бы только в том случае, если бы отошла в сторону. Но встать с жесткого деревянного кресла, в котором сидела, было проблематично: широкие ремни с толстыми подкладками держали крепко. Руки были привязаны к подлокотникам, а ноги – к передним ножкам. Еще один ремень охватывал грудь, второй – талию.       В голове отчетливо промелькнула мысль, что сказка о приключениях Алисы в стране чудес, со мной в главной роли, до неприличия затянулась. Пара бы ей уже закругляться.... только вот заканчиваться она не собиралась. Абсурд продолжался.       Неожиданно лампу перенаправили с меня на Огая. Я облегченно вздохнула: пытка ярким светом на некоторое время прекратилась. Перед глазами плясали цветные круги и пятна. Тошнота никуда не исчезла, наоборот, она только в разы усилилась. В помещении было невыносимо душно. Воняло потом, аммиаком, железом, жженой плотью и чем-то еще, не менее мерзким. От недостатка кислорода шла кругом голова. Пот стекал по лицу и шее, одежда местами неприятно прилипала к коже. Чуя-кун сидел в этом кресле явно не полчаса и даже не час, а намного дольше, судя по ощущениям. Тело от долгого сидения на одном месте ныло, а руки и вовсе онемели из-за туго натянутых ремней. Попытки освободиться потерпели крах: связали меня добросовестно, а само кресло было намертво прикручено к полу.       — Дазай-кун, — произнес Мори с улыбкой, — когда шантаж и угрозы по каким-либо причинам не приносят нужных результатов, в дело вступают другие методы воздействия, более примитивные, но не менее действенные.       Я нахмурилась. Липкий пот заструился вдоль позвоночника, на лбу выступила испарина. И жара тут была совершенно не при чём.       — Проще говоря, пытки, — договорил за Огая Осаму, восседавший на краю стола, на котором стояла та самая лампа. — Но почему вы говорите мне об этом сейчас?       Сердце пропустило несколько ударов. Мерзкий холод прошелся по спине, сконцентрировавшись где-то в области кистей.       — Хм, действительно, и почему же? — сказав это, Мори смутно улыбнулся.       От этой улыбки у меня окоченели пальцы рук. А сердце ухнуло куда-то вниз.       — Может как раз потому, что тебе будет полезно познать азы проведения допросов?       «Только вот в пытках есть один существенный минус, — мрачно подумалось мне, глядя из-под полуприкрытых ресниц на пылающего энтузиазмом Дазая, — они бесполезны, если жертва ничего не знает. И если она – эспер, неконтролирующий свою способность».       — Вы только потеряете со мной время, — пыталась убедить их я, призвать к благоразумию.       Из-за жажды слова царапали горло. Мой голос звучал еще хуже, чем при пробуждении:       — Я не тот, кто вам нужен. Я ничего не знаю.       — Ну, разумеется, не тот, — Огай засмеялся.       От его смеха мне стало совсем не по себе. Покалывание, появившееся в пальцах, после окоченения усилилось.       — Знаешь, Чуя-кун, у тебя похвальная выдержка, для столь юного возраста, — Мори встал у меня за спиной, наклонившись к уху, и тихо проговорил: — Ты неплохо держишься.       Я напряглась всем телом, ощутив чужое дыхание на влажной от пота коже. Всего на мгновение почувствовала фантомное прикосновение холодной стали к шее. Оно казалось почти реальным, но его на самом деле не было. Это все игра больного страхом воображения. Сглотнула ком в горле и повела плечом, чтобы избавиться от леденящего душу наваждения.       — Сомнительный комплимент: мне двадцать семь.       Мужчина ничего не ответил, лишь вздохнул и вновь предстал перед моими глазами, продолжая:       — Видишь ли, внезапно всплывшее у тебя диссоциативное расстройство спутало мне карты, поэтому я хочу, чтобы переключение между личностями произошло как можно скорее, понимаешь?       Я промолчала и хмуро продолжала смотреть на него. Слова тут были явно ни к чему. Мори взмахнул рукой, и на периферии освещаемой лампой территории заметила расплывчатую фигуру еще одного человека.       — Знакомься, Чуя-кун, это мой хороший знакомый – Арисима Такэо. Он возглавляет отдел судебно-медицинской экспертизы.       Такэо вышел из мрака. Он был высок, довольно худ и одет в идеально белый халат. На его лице застыло выражение бесконечной усталости. Темные холодные глаза смотрели на меня без интереса. Таких как я, потенциальных трупов, на этом самом кресле он повидал слишком много, чтобы что-либо чувствовать, глядя на них.       Пальцы обхватили подлокотники, сжав их. Умирать мне совсем не хотелось. Мне хотелось жить, а не сдохнуть в темном вонючем подвале. Где после всех мучений мое еще неостывшее тело запакуют в черный мешок и закопают где-нибудь у черта на куличиках.       — Он прекрасный специалист в своей области, — отрекомендовал его Мори, доводя меня столь длинной прелюдией до нервозной трясучки.       Время, которое он тянул, перед грядущими издевательствами, мучило не хуже, чем инструменты, предназначенные для пыток. У меня, к несчастью, было живое воображение.       — Он умеет работать не только руками, но и головой, — закончил представлять моего палача Мори.       Арисима подошел ближе, потом достал из кармана пару медицинских перчаток. Я искоса бросила взгляд на его руки – пальцы у него были длинные и тонкие. С такими пальцами он мог стать прекрасным хирургом или музыкантом, а не людей пытать и трупы в морге резать. Но, видимо, у него не вышло.       Не отрывая глаз, следила за тем, как Такэо надевал перчатки. И вот тут-то я осознала, чем еще пахло в этом помещении: страхом, обреченностью и болью. Пытки еще не начались, а я уже мечтала о том, чтобы все поскорее закончилось.       — Я – не Чуя, — в очередной раз повторила я, и мой голос чудом не дрогнул.       — Вот это я и хочу выяснить, — Мори по-отечески мягко улыбнулся. — Как правило люди перед смертью намного честнее: их стоит послушать. Так что... — Огай отошел в тень, и звук его шагов постепенно отдалялся: — развлекайтесь, мальчики.       Дазай и Арисима провожали взглядом покидающего подвал Мори. Я же в свою очередь гипнотизировала свои ноющие от покалывания и какого-то непонятного зуда руки. Возникло желание размять их или хорошенечко почесать, только вот сделать это в ближайшее время мне не светило. Сердце билось беспорядочно, дыхание участилось. Безумно хотелось пить, глотнуть свежего альпийского воздуха и оказаться в теплых объятиях мужа. Хотелось, чтобы всего этого не было: ни Дазая, ни подвала, ни судмедэксперта в роли садиста.       Когда тяжелая дверь за Огаем громко захлопнулась, и шаги его стихли, я мельком бросила взгляд на Такэо, который уже успел где-то взять ножницы и присесть передо мной на колено. Заметив его рядом с собой, инстинктивно дернулась, пытаясь отодвинуться от мужчины, но кресло с ремнями, будь они прокляты, мне этого не позволили. От врача пахло лекарствами, сигаретами и вьетнамской звездочкой.       — Я думал, что перед допросами люди визжат от страха, умоляют отпустить их и со слезами на глазах уверяют, что они ничего не знают, — выразил свои мысли вслух Осаму, болтая ногами. — Или все еще впереди?       В этот момент на губах Арисимы мелькнула тень ухмылки, но он промолчал, принимаясь за разрезание одежды, которая пока еще была на мне. Смотреть на то, как с тебя непонятно зачем снимают вещи, странно и жутко одновременно. Паника охватила разум, словно неистовый пожар, сжирающий все на своем пути. Я резко дернулась – дерево подо мной жалобно заскрипело, кресло качнулось, но вырваться из пут у меня вновь не получилось. И за эту попытку меня наградили хлесткой, с оттяжкой пощечиной. Голова взорвалась болью, рот наполнился слюной с солоноватым привкусом. На несколько секунд я выпала из реальности. Прямо под кожей, там, куда пришелся удар, пульсировала кровь. Щека горела огнем. Для человека с астеничным телосложением удар у него вышел тяжелым. Такэо что-то там говорил на своем заморском языке, но все бесполезно: слова пролетали мимо ушей. А голос Дазая доносился до меня словно из-под толщи воды. Пока они там друг с другом переговаривались, я осторожно провела кончиком языка по передним зубам, проверяя целостность своей челюсти: стоматологи нынче слишком дороги. Подобная мысль, возникшая в голове, сама по себе забавна, будто услуги зубных врачей мне когда-нибудь могут понадобиться, учитывая обстоятельства.       Взгляд невольно зацепился за Осаму. Он так и не сдвинулся со своего места. Все сидел на краю стола, опираясь руками о столешницу, и смотрел на меня открыто и заинтересованно. Только интерес этот был нездоровым и пугающим. Глаза его лихорадочно блестели.       Врач тем временем успел разрезать рубашку, оголив грудь, и принялся надрезать джинсы вместе с нижним бельем. От мерзких прикосновений резиновых перчаток к коже невозможно было убежать, от них нельзя спрятаться. Думать о том, что со мной будут делать дальше, просто невыносимо.       — Арисима-сан настоятельно рекомендует тебе быть хорошим мальчиком, — на английском протянул Дазай, улыбнувшись. — Ты же будешь хорошим песиком, верно?       Мужчина переключился на правую штанину. На то, что у меня теперь в прямом смысле появились яйца, старалась не обращать внимания.       — А не пойти бы вам всем в задницу, господа хорошие? — облизнув разбитую губу и сплюнув кровь на пол, бросила ему на русском и подняла на него полный злобы взгляд.       У меня потихонечку начали сдавать нервы.       — В отличие от некоторых я на языке Чихуахуа не разговариваю, Чуя!       — Ублюдок!       Чистая ничем несдерживаемая ярость словно по волшебству вырвалась наружу каким-то сильным энергетическим импульсом. У моих ног неожиданно раздался громкий вскрик. Время будто остановилось. Осаму резко подорвался с места. Я склонила голову вниз и неверяще уставилась на Такэо, припавшего к грязным плитам, скрюченного в неестественной позе. Мужчина постанывал от боли и тяжело, прерывисто дышал, будто ему чем-то сдавило грудную клетку. И только после прикосновения мальчишки Арисиме полегчало. Сила, придавившая его к земле, отступила, давая возможность сделать незадачливому медику полноценный вдох.       Пожалуй, больше, чем пыток, я боялась лишь способности Чуи. Она вызывала в моей душе дикий, практически животный ужас. Ведь если «Печаль» выйдет из под контроля, а Дазай не успеет совладать с ней по своей неопытности, «Порча» убьет и меня, и всех, кто окажется в этом здании и в домах по-соседству.       — А я так не хотел вставать со стола, — пробормотал Осаму, помогая Такэо подняться. — Ты очень непослушный, Чуя. Буянишь, огрызаешься, делаешь себе только хуже.       Арисима пытался отдышаться, он смотрел на меня большими от испуга глазами. Все произошло слишком быстро. Мужчина еще до конца не понял, что секундой ранее чуть не сыграл в ящик. Впрочем, я была потрясена не меньше. Ему просто чертовски повезло, что он остался жив. Возможно, врач ударил бы меня снова, но страх оказаться прижатым к полу во второй раз, был сильнее, чем переполнявший его гнев. Его ладони сжались в кулаки.       В любом случае, они знали с кем имеют дело, сами пренебрегли правилами безопасности обращения с особо опасным одаренным. Сами во всем виноваты. Да, они сами во всем виноваты.       — Что ты знаешь об электричестве? — внезапно спросил Дазай, подняв ножницы с плит.       Он присел к моим ногам и стал разрезать штанину, с которой не смог справиться его товарищ. Покалывание в пальцах исчезло. Сила и меня отпустила из своих цепких объятий. Стало намного легче.       Такэо, прихрамывая, подошел к столу и перенаправил свет лампы на какую-то громоздкую установку с проводами, смутно напоминающую генератор электрического тока, периодически бросая в мою сторону красноречивые взгляды.       — Это ты сейчас случаем не о прохождении электрического тока в веществе спрашиваешь? — спросила я Осаму, не отрывая взгляда от устройства для пыток.       Крупные капли пота стекали по шее к груди. Теперь все встало на свои места. Жара и духота нужны были не столько для того, чтобы меня промариновать и сделать более сговорчивой, сколько естественным путем снизить сопротивление кожи. Умно, черт возьми!       Громкое сетевое жужжание, щелканье реле, всякие разные сигнальные огоньки, цветные кабели, измерительные приборы, переговоры время от времени между Дазаем и Арисимой на японском – все это не вселяло доверия и вызывало у меня неконтролируемую дрожь. Свежа была еще память о баловстве с батарейками и красочных уроках учителя по ОБЖ, из-за которых в восьмом классе на лабах по физике руки тряслись, когда подключала собранные цепочки в сеть. Впрочем, и в вузе преподаватель по электричеству и магнетизму оказался в душе обиженным жизнью электриком. Даже заочникам вроде меня от него досталось, несмотря на спортивные достижения, прославляющие институт.       — Зришь в корень! — весело воскликнул Дазай, вставая.       С джинсами он закончил. Потом мальчишка оттряхнул брюки и встал у меня за спиной, положив свою ладонь мне на плечо.       — Видишь вон ту банку? — спросил Осаму и указал ножницами на емкость с какой-то жидкостью, стоящую в тени.       Я с опаской кивнула. И он продолжил:       — Внутри – раствор гидрокарбоната натрия. Если им смочить электроды, то после воздействия тока на них образуется гидроксид натрия. Он же, в свою очередь, мучительно медленно разъест твою кожу. Повторный же разряд вызовет у тебя в поврежденных местах невыносимое жжение, — он говорил это так мягко и доверительно, что сказанное им совсем не вязалось с тоном его голоса, обволакивающим уши.       А у меня в жилах стыла кровь от осознания, куда именно прицепят эти самые электроды, смазанные раствором соды. Мне явне не просто так освободили от одежды грудь, ноги и гениталии. Едкий натр, он же гидроксид натрия, разъест все мягкие ткани и слизистые к чертям собачьим.       — Ты все еще не передумал молчать и прикрываться другой личностью?       — Нет, — твёрдо сказала я.       Не то чтобы я не боялась мучительной смерти и строила из себя непробиваемого Рембо, просто в моей жизни было столько шансов умереть не менее ужасным образом, чем мне сейчас предстоял, что их и не перечесть. Ожидание издевательств не прошло бесследно: появилась возможность прокрутить всю свою жизнь от и до. Я могла подхватить опасный вирус в другой стране, утонуть, стать обедом для акулы, упасть с лошади и сломать себе шею, замерзнуть насмерть в горах или разбиться о скалы; превратиться в мокрое пятно, прыгая с высоты в четыре тысячи метров; этот список можно продолжать еще довольно долго. Смерть на любой вкус и цвет. Так что быть поджаренной на стуле, наверное, не так уж и страшно. И ключевое слово тут – «наверное».       — Какая жалость, — наигранно разочарованно произнес Дазай, сжимая руками мои плечи, — сказал бы я, если бы мне на самом деле было жаль. Но нет, мне совсем не жаль. Ведь тогда бы стало слишком скучно, не находишь?       У кого-то к Чуе явно личные счеты. Не к добру это, ой не к добру!       — Ты всегда так много болтаешь?       Пустые разговоры начали утомлять, а не закрывающий свой рот пацан – бесить. А то, что Накахара заводился с пол-оборота рядом с Осаму, выводило из себя не меньше. Ощущение раздвоения личности, двойственных реакций – нервировало. Начинка поменялась, а оболочка нет. Видимо, у него реакция на внешние раздражители намного выше, чем мне бы хотелось. Гормоны иначе вырабатываются, нейроны работают по-другому. Бесит.       — А тебе уже не терпится визжать от боли словно свинья на бойне и умолять меня все прекратить, Чуя?       — А тебе, я смотрю, все не терпится пойти на хуй?       — У-у-у-х, какой агрессивный! — посетовал Дазай, встав у подлокотника. — К сожалению, намордника у меня с собой нет. Но, — вдруг остановился он, замолчав.       Чужие пальцы вдруг скользнули под мои коротко остриженные волосы, и Дазай с силой сжал пряди и резко оттянул голову вбок. Я стиснула зубы, шикнув. Это было не столько больно, сколько унизительно.       — Зато у меня есть, чем тебя усмирить.       В этот раз мне удалось сдержаться и промолчать. О если бы кто знал, как у меня руки чесались разбить ему лицо об эти грязные плиты, раздробить ботинком пальцы и... Осаму наконец оставил в покое мои волосы, но физический контакт со мной он так и не оборвал в целях безопасности.       Такэо тоже не заставил себя долго ждать: мужчина поставил рядом с креслом ту самую банку с раствором соды, в руках он держал электроды. Его некогда идеально чистых халат перестал таковым быть: серо-коричневая грязь ярким пятном выделялась на белой ткани. Аккуратно уложенные кучерявые волосы теперь располагались на его голове в хаотичном беспорядке. Жаль, что при всплеске силы у него испортился только внешний вид.       Я прикусила щеку, чтобы прийти в себя, и отвернулась от них. Видеть, как врач смачивает и прикрепляет к телу пластины, не хотела.       В этот раз Арисима действовал менее уверенно, чем в прошлый. Он все еще боялся отхватить порцию люлей от гравитации, хоть моя сила ему уже не угрожала. Его движения были резкими, но предельно точными. Наверное, он представлял, как вскрывает мне грудную клетку в морге на секционном столе. Наживую.       От соприкосновения холодного металла к разгоряченной коже вздрогнула, но к Такэо не повернулась. Губы вытянулись в тонкую линию от омерзения как к окружающим, так и к самой себе, к своей беспомощности. Ведь даже если бы мне удалось выбраться из пут, вырубить мальчишку с Арисимой и каким-то неведомым образом сбежать от мафии и из страны, то жить с кровью детей на руках, я бы просто не смогла. Впрочем, их и моя смерть на этом стуле может не спасти. Палка о двух концах.       Когда мужчина закончил, Осаму отстранился от меня и вместе с ним направился к столу. Врач занял место за установкой, а Дазай с самодовольной улыбкой вновь уселся на стол только в этот раз ближе к генератору. От него тянулись провода к электродам, прицепленным к ногам. Видимо, место их расположения будет меняться в течение допроса. Не зря же на мне всю одежду превратили в лоскуты.       Мальчишка тем временем наклонился к Такэо, опершись одной рукой о столешницу, второй активно жестикулируя, и пытался что-то у него выпросить. По детскому капризному тону Осаму я смутно догадывалась, что именно он хотел от Арисимы, хоть и не понимала ни слова. У Дазая был такой вид, с которым дети обычно выпрашивают у родителей какую-нибудь сладость или понравившуюся игрушку в магазине. Я вздохнула, готовясь к худшему.       И тут меня ударило током. Электричество проделало путь от щиколотки до колена. Мышцы свело судорогой, а тело слегка подбросило на кресле, но ремни удержали меня на нем. Там, где были прикреплены электроды, невыносимо жгло. Голова ударилась о деревянную спинку, а изо рта вырвался тихий болезненный стон. Мне было больно, однако еще не настолько, чтобы кричать.       Все прекратилось также внезапно, как и началось. Я пыталась отдышаться: слишком сильно испугалась. С трудом нашла в себе силы поднять глаза на своих мучителей, и тут же наткнулась на полный мрачного удовольствия взгляд Такэо. Мелочная сволочь!       — Проверка связи, Чуя, прошла успешно! — пропел Осаму, держа в руках пульт управления.       От игривого тона его голоса леденела душа. Дазай вел себя так, словно держал в своих руках пульт от телевизора, а не чужую жизнь. Передо мной сидел ребенок, не знающий границ в своей жестокости, вообще не понимающий никаких границ. А осознание, что Чуя довольно-таки крепок телом, раз сумел выдержать далеко не одно использование «Порчи», меня совсем не воодушевляло. Мучиться я буду очень долго.       Мгновение, и меня буквально подбросило в воздух, тело выгнулось дугой. Ремни со скрипом натянулись и впились в кожу. Мышцы в этот раз сжались с такой силой, что из широко распахнутых глаз чуть не посыпались искры вместе с кровавыми слезами. Боль. Меня охватила ни с чем не сравнимая паралитическая боль. Пальцы впились в подлокотники. Я закричала.       Электричество подавалось всего несколько секунд, но и это столь малое время мне показалось вечностью. После отключения, мышцы на ногах продолжали непроизвольно сокращаться, продолжая причинять мучения. Я глотала ртом воздух, пытаясь надышаться. В голове крутилось лишь то, что электроды в дальнейшем переместят на участки с большей чувствительностью, что это еще далеко не предел боли, которая ожидала меня впереди.       — Ну так что, Чуя? — спросил Осаму, склонив голову набок. Его пушистая челка скрыла правый глаз. — Ты так и будешь прятаться за второй личностью или же явишь нам свой светлый лик?       — Я – не Чуя.       — Ты уверен? Хорошо подумал? Здраво оценил свои возможности?       — Уверена – нажимай.       И он нажал.