За квартал от остановки

      Сороковой день после смерти её брата. Джулия вчера звонила затем, чтобы я её встретила. Из-за моего небольшого просыпания, которое уже вросло в мой распорядок как вредная привычка, не удалось сварганить утром даже овсянку быстрого приготовления. Что уж говорить о том, что мне не удалось прилично одеться. Меня в «путешествии» сопровождали мятые осенне-весенние чёрные штаны, посеревшие (изначально белые) мокасины, розовый свитер, частично покрытый катышками, и немного жирные на ощупь волосы.       Стою уже пятнадцать минут возле кафе, что на самом деле является столовой, но решило заиметь более престижное наименование. Жду. Фасад здания мозолит глаза своей потрёпанностью. Жёлтая краска была нанесена очень давно, от чего вся выцвела. Улица звучала неприятно — матом прохожих и грохотом на промышленном заводе неподалёку. Наушники благополучно забыты дома — не спасут. Но всё можно стерпеть на сороковой день после смерти чьего-то родственника.       Можно успеть сходить за шоколадным батончиком в киоск, что я и делаю. Встать пришлось раньше обычного. Клонит в сон, а воздух на автомобильных трассах и близ них такой стёртый, такой нечистый, что заставляет меня ускорить шаг вопреки усталости. Чувствуется полная дешевизна вокруг, когда мимо проезжают в основном автомобили, изготовленные в советских временах. Могу отвести минуту, чтобы ещё раз поразиться своей нерациональности.       Мне не нравится быть здесь студенткой. Очевидно, совсем. Я слишком сильно стремилась к сепарации, когда стоило подождать. Возможно, лучше было бы, если бы ещё один год потратился на подготовку к экзаменам. Тогда можно было бы похвастаться баллом выше уровня «чехарда через порог». Мои родители, как и многие другие родители, заняли бы позицию против. Я чувствую, что не смогла бы противостоять им. Во мне не животрепещет сильная персона.       Чуть больше чем за месяц в моём существовании здесь была в основном одна радость. Я потихоньку привязывалась к своей (кажется, даже уже не формальной) подруге, чувствовала себя уютно рядом с ней. Можно даже сказать, эмоционально защищённой. Иногда я задумывалась, испытывает ли она то же самое, и понимала, что да. Однако для Джулии вес эмоциональной защищённости был меньше, чем для меня. Я — та, кто не может испытывать комфорт в общении с большинством людей. Раз уж на то пошло, мне трудно даже держать зрительный контакт во время разговора.       Но когда она обращает на меня большие светло-зелёные глаза, мне спокойно. В них нет той самой эталонной яркости, в них нет неотразимого блеска. Зато явно читается мягкость и проницательность. И даже как-то теплей на душе становится, когда я смотрю на Джулию. Она слишком чудесна.       Кроме того, ко мне прибывало осознание, что мне нужно до неё дорасти. И я всерьёз задумалась над этим. Её присутствие вдохновляло. И в моём сознании появлялась необычайная вера, которую так редко удавалось испытывать, — я начала верить в мечту. Город так и оставался серым, но я не должна была оставаться такой. Во мне горели свои интересы, что может и были преждевременно спрятаны.       Наш университет пару раз предлагал разные дополнительные занятия. И среди них был вокал. В детстве из-за любви к пению я ходила в хор, из которого спустя пару лет ушла. Не срослась в коллективе, не срослась сама с собой, ведь в хоре — ты лишь винтик в большой системе. Время от времени интерес к музыке возобновлялся, но я ни на что не решалась — захороняла желания как неосуществимые. Но с недавних пор дополнительные занятия посещаются мной без пропусков.       И помимо увлечения вокалом во мне родилась решимость учиться играть на гитаре. Ненадолго вернувшись к родителям, я увидела её — ту самую, на которой мой отец исполнял странные мелодии в барах, когда не мог найти работу по своей специальности. После этого гитара начала ассоциироваться у него с материальными проблемами — к ней он почти не притрагивался. Моё время настало.       Конечно, у меня есть стеснение в демонстрации тех же вокальных навыков. Диапазон голоса всегда кажется узким. И мне приходится учиться не бояться самой себя для начала. Джулия знает обо всём этом лишь на словах. Я знаю, что она в меня верит, но всё равно боюсь разочарования с её стороны. Меня, вне всяких сомнений, увлекает недавно заведённое хобби. И дни скрашиваются, когда мысли витают вокруг различных мелодий, когда отвлекаюсь от изучения психологии на своём факультете.       К слову, на психологию я отправилась чисто, чтобы разобраться в себе. Достаточно банальная ситуация. Но сейчас чувствую, что и этого толком не сумела. Мой разум всё ещё словно стоял на перепутье, и особого понятия, как обустроить будущее, в моей голове не существовало. В нём я видела только Джулию. Потому и жертвовала как можно больше времени для встреч с ней. Даже при таком поводе, как сегодня. И всё с явным пониманием того, что во мне вполне могли обитать иллюзии.       Она выходит с полиэтиленовым пакетом в руке, в котором лежат какие-то столовые продукты и который будет положен в розовую сумку, что висит на плече, и, наконец, выискивает меня глазами. Ладонь её поднимается, чтобы сделать жест приветствия, и я улыбаюсь. Погода переменялась — становилась более радушной. Оттого я теперь на Джулии могла увидеть рваные джинсы. Говорят, они выходят из моды. Но ей плевать, мне — тоже. Слишком уж потрясно они облегают её бёдра, чтобы вообще помнить о существовании несущественных стандартов. — Ну как всё прошло? — После сказанного надеюсь на то, что слова мои были произнесены достаточно громко, чтобы Джулия их расслышала. — Дёшево и кинематографично. — В хриплом голосе можно расслышать немного звонкие нотки иронии. После нескольких секунд молчания, заполненных вовсе не тишиной, а шумом трассы, она добавляет: — Я не циник, ты не подумай. — Джулия облокачивается на стену и тяжело выдыхает. — Мы об этом поговорим сегодня. — Её мягкий взгляд встречается с моим. — Если ты хочешь.       Киваю. И ко мне приходит осознание того, что она, скорее всего, слиняла пораньше с помин. И мне хочется даже спросить об этом. Но та решительно выдаёт, сделав несколько шагов навстречу мне: — Слушай… а ты когда-нибудь ходила в своё кафе как посетительница? — Эм… нет. А что? Точнее… А зачем? — Хотя бы ради коктейлей. — Её ладонь касается моей, и наши пальцы сплетаются в замке. Подобные моменты так часты. От чего во мне рождаются и сгорают некоторые мысли. Мне до сих пор трудно привыкнуть. Хоть и недавно я спустя несколько мучительных часов самокопания призналась себе в том, что не могу воспринимать наши отношения как дружеские. Не могу смотреть на неё, как на подругу. «Подруга» в таком случае звучит как какая-то рабочая должность.       Кротко улыбаюсь. И с некоторым страхом уничтожить момент безсловности выдавливаю из себя: — Ты явно переоцениваешь местного производителя. — Джули (так я её называла иногда в последние две недели, а та была и не против) начала шагать к трассе, потянув меня за собой.       Так или иначе, намёк мною был понят. И мы прошли несколько кварталов без разговоров. А я всё хотела сказать ей, что официально больше не работаю в той забегаловке уже три дня. Трудовая книжка перестала быть пустой. Выжать много из тамошней «службы» я не могла. Вернее, Юля не заходила ко мне в последние пару недель из-за задержек на своих факультативах, а мне просто надоело. Особенно на фоне окончания первой сессии. Хотелось отдохнуть, особенно после того, как стипендия досталась мне с трудом. И занять немного средств (или же взять насовсем) у родителей и немного поголодать, показалось более оптимальным решением. Унылым вечерам среди унылого интерьера пришёл конец. А кроме того, мне нужен правильный настрой на музыкальных занятиях.       Генеральная уборка моей жизни была проведена успешно, я сбросила кое-какой груз со своих плеч, и дышать стало легче. И мне не терпелось побыстрее об этом сообщить, но я думала только о том, как это сделать. — Знаешь, а я больше не буду наливать тебе апельсиновый сок, когда ты будешь пялиться на меня из-за стойки. — Что? — Джули словно спустилась мысленно с небес на землю и замедлила шаг. — Я недавно решила уйти оттуда и ушла. Без особых колебаний. — Звучание моего голоса стало непривычно звонким. Мне хотелось начать грациозно кружиться, не обращая внимание на людей, что идут по тротуару, но смелости не хватило. — Чёрт… ну, я буду скучать по вечерам у барной стойки. Придётся с ними попрощаться. — Её слова вызывали у меня некоторые вопросы, которые я мысленно отложила в долгий ящик. — Хм… ну, если ты будешь иногда угощать меня, то вечера, думаю, заиграют новыми красками. — Можно было отметить, что её присутствие само по себе много чего бы изменило. — Я-то тебя угощу пару раз в месяц. Но вечера заиграют новыми красками, только если моя бывшая барменша подарит мне много обнимашек. Очень много обнимашек. — Ей хотелось сорваться на смех, хоть это и было бы странным. Я чувствовала это. Не понимала, стоит ли что-то говорить сейчас. — Это… выполнимо.       Кафе, с которым я уже готова была распрощаться до «лучших» времён или вообще навсегда, уже стояло прямо перед нами. Дошагали мы быстрее, чем мне казалось в предположениях. Его вид был всё же чуть более привлекателен, чем поминальная столовая; не будь рядом со мной уже воодушевлённой подруги — ни за что бы не зашла туда сегодня. — А начнём мы прямо… — Её рука обвила мою талию, от чего стало слегка неловко. — … сегодня.       Впрочем, я всё же взялась за её плечо, дальнее от меня. Во-первых, я немного замёрзла, во-вторых, — чуть-чуть устала, и мне хотелось на что-то опереться, а в-третьих, как-то тянуло: на меня накатывало знакомое романтическое чувство, которое было боязно толковать, но оно пленило. Идти по ступенькам стало немного дискомфортно. На пути к входу Джулия вырвалась и быстро распахнула мне дверь с немного глупой улыбкой и словами: «Проходите, герцогиня». Я закатила глаза и, собственно, прошла. Не без лёгкого и еле заметного хихиканья. И теперь предпочла переложить ответственность по выбору столика на Джулию — всецело ей доверяла как бывшей постоянной клиентке.       Она быстро и озорно, как ребёнок, подбежала к стулу возле окна. И мне казалось, будто та вообще забыла о поминах. Её восприятие смерти — просто уникально для большинства людей. Но она хотя бы не притворялась. Я могла бы её осудить, но боялась, видела в ней странную правоту, выражаемую без всяких слов. Не слишком ли я заворожена?       Важной задачей стало — спросить у Джули заказ и подойти к стойке. Но прежде, чем мои ноги начали путь, моя старая барменша-сменщица допетляла до столика. Мне пришлось присесть. Я не знала точно — понравится ли та моей спутнице или нет, но она точно нравилась мне как работник. В её компании словно солнце грело сильнее в лютые холода — такая вот доброжелательность. Она была на пять лет старше меня и явно не стремилась уйти из стен забегаловки — ей искренне нравилось то, чем она занимается.       И я уверена, что большинству посетителей куда больше симпатизировала солнечная и простодушная дамочка по имени Света, чем я. Имя ей подошло как нельзя кстати. Светлость её можно было без труда сыскать не только в характере, но и во всём виде: в длинных белоснежных прядях до пояса (без понятия, как ей удавалось управляться с ними), в пухлых губах, подкрашенных светло-розовой помадой, в голубых невинных глазах, в ярких пиджаках (как, например, сегодня — в салатовом), и в высоком мелодичном голоске. Хозяйка её просто обожала и говорила брать с неё пример. Но мне изначально было ясно как день, что она просто родилась с талантом, что нельзя было приобрести в попытках исполнить всё под копирку. — Что сегодня пожелаете? — Никаких натянутых улыбок. Только теплота в голосе. Ради такого не жаль возвращаться. — Банановый коктейль. — Джули подняла взгляд на Светлану, заправляя при этом светло-розовую прядь за ухо. Цвет волос за последний месяц поменялся — стал, я бы сказала, жвачечным. Это явно контрастировало с её смуглой кожей и выделяло тонкие черты лица. А ещё создавало эстетически приятное сочетание с вязанным жёлтым свитером. — Мне — ванильный. — В моей интонации не звучало стеснения, как это часто случалось во время разговоров с обслуживающим персоналом.       Когда Света ушла, Джули внезапно взяла меня за руку, лежащую на столе. — Так вот… значит… — Она звучно закашляла. И ещё несколько секунд не могла найти слова, чуть сильнее сжала пальцами мою ладонь. — Я хотела поговорить о Яне. — Какой Яне? — Ну про Яна… Который мой брат. — Джули вздохнула. Закусила нижнюю губу. — Погиб он значит… наглотавшись таблетками. Самое вероятное, что у него была депрессия, которую не диагностировали. — Оу… жаль… — Был он безумным правдолюбом. Таким я его знала. Часто холодным и отстранённым. Мне с матерью раньше доверял. А отца, как он мне признавался раньше, боялся, словно отец его — чужак. Даже не знаю: почему так. Вообще, он много кого боялся… — Я застыла и приготовилась дослушивать. Для меня неожиданно было услышать хоть что-нибудь от Юли после того, как та упомянула самоубийство. — Учился вполне усердно, много. Не знал для чего точно, кроме как порадовать родителей, которые потом это уже принимали как должное. Но до высокого балла немного не дотягивал. Впрочем, ему это не помешало поступить в Польшу не без материального вложения. — Так… Польша его по сути убила? Точнее… время пребывания в Польше? Кто-нибудь что-нибудь знал?       Джулия отпустила мою ладонь и полноценно облокотилась на стол. Затем продолжила ненадолго прерванный монолог: — Они, мои родители, так мало знали о нём. Я — чуть больше, но только когда он был с нами. Мы вдвоём весело проводили время, а родители о Яне помнят немного, на самом деле. Я так думаю… О нём вообще, кроме семьи, мало кто и что знал. Он слишком сужал свою зону комфорта и не допускал туда много кого, часто прятался от общества. Но это всё до… поступления. Возможно… жизнь у него пошла по пизде, и пришлось врать, дабы никого не разочаровывать. Меня — тем более. Врать на расстоянии — проще. — Дамы, ваш заказ. — Света принесла поднос, из-за чего я ответно ей улыбнулась ради приличия. Джули не придала этому значения. Ждала только, когда та удалится, чтобы закончить свой сумбурный душевный словесный поток. — Для меня Ян — теперь легенда. Как я говорила… призрак прошлого. Тот, кто подарил много светлых воспоминаний, но сложилось так, как сложилось. Мои родители были все в общении с пришедшими родственниками и в перспективе планировали оставаться там ещё несколько часов. И я не чувствовала, что могу кому-либо рассказать о своих воспоминаниях. А они самые светлые, и сейчас я так благодарна ему. Так сильно, что печали нет. А теперь ты здесь, и я не знаю, насколько долго ты сможешь меня терпеть. — Я? Терпеть? Тебя? Ты серьёзно? — Нам предстоит долгий совместный день. — Джули снова взяла меня за руку. — Предстоит же? — Предстоит.       И в течение последующих несколько часов она рассказывала обо всём, о чём могла. Невероятно лучезарно и энергично. По большей части, — о своём прошлом. И я забыла о своих муторных повседневных делах, полностью погрузившись в её слова, которые, возможно, где-то были пустой болтовнёй для стороннего человека. Это были рассказы и о театральном кружке, на который Джули пыталась ходить в детстве, и о наклейках, которые все коллекционировали от нечего делать в 2009-м, и о первых трёх сериях игры «The Sims», в которую они с Яном играли от лета к лету, и в которую она теперь хочет поиграть со мной.       Мне было очень жаль. Отчасти. Думаю, ей тоже. Но она, видимо, привыкла. Решиться сбить её тогдашний красочный ностальгический настрой — плохая идея.       Джули позволила много узнать о себе. Лично мне. Потому что иногда она говорила шёпотом. Нет, в этих рассказах нельзя было найти ничего сверхэпотажного, они были абсолютно повседневны, но они также отражали её сущность.       Время с недавних пор неуловимо — рассыпается как песок. Но такие дни заставляют меня поверить в то, что моё присутствие здесь, в этом городе, возможно, не настолько катастрофично. Вероятно, каким бы наивным это не казалось, это всё привело к чему-то прекрасному, к чему-то, что уже сейчас происходит.       Друзья в моей жизни были редкостью. Но я знала, что такое дружеские чувства. Да… я уже точно призналась себе, что не испытываю исключительных дружеских чувств. Но ломать дружбу не хотелось. Я страшилась последствий своих слов, что ещё не были сказаны. И мне казалось, что я не скажу их никогда. Что, скорее, время или обстоятельства расторгнут наши контакты, что они — решат всё за меня. Но где-то внутри царило понимание, от которого нельзя избавиться: нельзя всегда плыть по течению. Нельзя просто так терпеть. Иногда что-то нужно брать в свои руки: использовать шанс или потерять. Но всё это было отложено до иных, лучших времён и обстоятельств. Я не догадывалась, как скоро они настанут.

***

      Джулия жила на восьмом этаже. На этаже «бесконечности». В одном из тусклых зданий хрущёвок. Когда мы ехали в лифте с почти что перегоревшей лампочкой, я и не могла поверить, что она, такая яркая и волевая, здесь обитает. Держала за руку и смотрела в спокойные светло-зелёные глаза, не в силах что-то высказать. Да и нечего было сейчас уже. Обо всём договорились полчаса назад. Её родители сегодня дома не ночуют: решили, что поминальная ночь у давних друзей будет тем самым, что нужно осуществить.       А она быстро уломала меня на ночёвку. К её счастью, сегодня пятница — для меня — день нашего сближения. Именно по пятницам наши встречи горели по-особому. Лишь потому, что мы знали, что впереди выходные, и сегодня можно не спешить. Завтра, послезавтра, но не сегодня. Не тогда, когда изнурительный рабочий день окончен.       Мне хотелось остаться в этом старом и потрёпанном лифте чуть ли не навсегда. И слушать звуки передвижных тросов. И смотреть ей в глаза. И продолжать не верить в то, что она обитает в этом провинциальном беспорядке. Почему-то я ощутила прилив счастья в раздумьях и не смогла сдержать улыбки. Джулия продолжала ничего не говорить — лишь тепло усмехнулась, а кабинка уже поднялась, добравшись до «этажа бесконечности». Я вышла второй, следуя за Джули.       Всем сознанием мне не терпелось увидеть её комнату. Сегодня, по сути, совершенно обыкновенный вечер, хоть я и в первый раз в этом городе захожу к кому-то в гости. Он был бы совершенно обычным, если бы я заходила к кому-нибудь другому. Вроде, комната — это ничего особенного, но мои чувства кричали о том, что я не могу её не увидеть. Если верить внутреннему состоянию, я знала Джулию давно, несмотря на то что мы познакомились лишь этой зимой и знаем друг друга несколько месяцев.       Но понятие времени настолько относительное. Бывает так, что ты пересекаешься с кем-то с десяток лет, может вы даже учитесь вместе, сидите за одной партой, но человек в твоей жизни будто и не появлялся. Пришёл — ушёл. Как по щелчку пальцев. А бывает так, что вы едете в поезде несколько часов, и ты словно насквозь видишь душу своего спутника-по-случайным-играм-судьбы. А потом вы расстаётесь и никогда больше не пересекаетесь, но храните ту поездку в памяти до конца жизни.       Но Джули. Она была чем-то выбивающимся из привычной колеи. Когда та поворачивала ключ в замке, я смаковала осознание того, что всё не ограничится несколькочасовой поездкой. Что у нас ещё много времени. И что, как бы там ни было, — я не могу её потерять.       Зайдя в прихожую и щёлкнув выключателем, Джулия обнаружила, что свет там не горел, и развернулась ко мне лицом. Цвет её спокойных глаз меркнул. И хоть по её глазам я обычно определяла эмоции, но сейчас мне почему-то было известно, что та по неясной причине этим воодушевилась. Это могло показаться странным, и ко мне даже пришла мысль, что она что-нибудь да замышляет. — Слушай, давай ты разуешься первой. Может, я ещё долго буду возиться с узлами на своих кедах.       Мне ничего не оставалось, кроме как кивнуть и переступить через порог. Джулия неожиданно сделала шаг навстречу мне и потянулась к ручке, при этом приблизившись к моему телу. — Эм… а как же свет? — Я опомнилась. — Что? — Тебе не нужен свет из подъезда, чтобы расшнуроваться? — Джули находилась сантиметрах в двадцати от моего лица. Дверь не была полностью закрыта — просачивалась небольшая световая полоска, и я могла кое-как разглядеть недоумение в её мимике. — Ах да… — Смущённая улыбка. Она так нечасто смущалась, будто бы была сильнее всего этого. Но тут почему-то слегка опешила. И во мне загорелось какое-то приятное чувство.       Я потянула за шнурок и быстро сняла свой сероватый кроссовок. А затем сняла следующий. Оба поочерёдно с приятным звуком упали на ламинат. Всё ещё чувствовала на себе задумчивый взгляд Джулии. Она шагнула в сторону, давая мне дорогу. — Детка, проходи. — Из её уст это звучало так… по-домашнему.       Без особого понимания, куда я направляюсь, я пошла по направлению вперёд, Ламинат совсем немного липнул к коже на моих оголённых ногах. В квартире стоял небольшой холодок, и меня бросило в лёгкую дрожь. Ощупав что-то деревянное и осознав, что это дверь, остановилась и ждала, пока Джулия стянет с себя свои кеды. Вокруг было тихо, и мне удавалось слышать её телодвижения. — Это было проще, чем обычно. — Простая констатация Джулии прорезала относительную тишину. А потом прозвучал грозный стук захлопывающейся двери, и свет удалился. Но я уже чуть-чуть привыкла к темноте.       Она подошла ко мне близко, я даже могла почувствовать увесистость сумки, что та носила во время прогулки, и, не сводя с меня глаз, нащупала дверную ручку. Лёгкий скрип и ещё один щелчок. Напротив мягким жёлтым светом загорелась гирлянда, осветив стену, на которой висели рисунки в деревянных рамочках. — Я думала, художники самокритичны, когда дело касается их творений, — неловким голосом раздалась моя неудачная попытка пошутить. — Да, но… Я самокритична, но я люблю то, что я делаю. — Она доброжелательно улыбнулась мне своими тонкими губами. А потом снова посмотрела на стенку. — Это моя комната, кстати. Думаю, ты и так это поняла. — Её пальцы коснулись моего плеча. — Располагайся, я поставлю чайник.       После глубокого вдоха позволила себе пересечь ещё один порог и осмотреться под звук шагов Джулии. В полутьме преобладающий пастельный розовый тон интерьера был различим, но не выделялся. И всё такое наивное и спокойное. Атмосфера чистейшего штиля. Меня временами поражала дуальность её характера. За таким вполне себе раскованным поведением скрывался чистый душевный порядок и уют. Чем больше её узнавала — тем больше замечала тишину, которую она прятала в себе. Видимо, Джули понимала: мир не любит глубокого спокойствия. Не ценит. Им делиться особо не с кем. Даже если оно светлое и воздушное. Мир любит бессмысленные краски и примитивные мелодии. Ниочёмные повседневные разговоры-сплетни и неуловимый дискотечный ритм.       Мольберт из светлого дерева стоял возле розовых штор с незаконченной гравюрой. Рядом же — вещевой шкаф, а в другом углу — рабочий стол из того же светлого дерева, над которым висели книжные полки, освещаемые гирляндой. Я присела на розоватый стульчик на колёсиках возле стола, чтобы развернуться и продолжать смотреть на мини-галерею над кроватью, застеленную тёплым одеялом. Даже ногами устроилась на том самом одеяле и чуть откинулась. Настигло невероятное облегчение, потому что тело устало. — Хей! С тобой поделиться парой носков? — Вопрос Джулии прозвучал ещё до того, как она вошла в комнату. — Да. — Я улыбнулась из-за её возвращения. — Не хочешь перебраться на балкон, когда закипит чайник? — задорно проголосила она и приглушённо добавила: — Ну и… снова поговорить по душам? — Как пожелаешь ты, — произнесла я, в то же время взглядом оценивая фруктовый натюрморт на стене. Он, как и все здешние картины, написан в скромных неброских тонах. У меня не было особых аналитических умений в таком деле, но я старалась зацепиться за каждую деталь, несмотря на лёгкую близорукость. И не успевала.       Дверца шкафа с одеждой неприятно заскрипела, а Джулия ненадолго закопошилась, а позже — приблизилась к креслу. И я даже почувствовала, как она облокотилась на него, а потом перед моими глазами увидела завёрнутую шерстяную пару. — Спасибо. — Не торопясь, забрала из рук, развернула и надела на ноги. И стало лучше. Ковёр в комнате не был тёплым и пушистым, а отопление согревало недостаточно. — Да не за что. — Джули почти что рухнула на свою спальную кровать, а затем улеглась. — Слушай? А как же обещание о многочисленных обнимашках. Мы сегодня этого не делали, — промурчала она с некой игривостью. — Эм… — Я поднялась с кресла и обустроилась на кровати рядом с ней. — Ладно.       Неожиданно Джули поднялась из лежачего состояния, резко схватила мои запястья, немного прижав их. — Ты теперь у меня в плену. — Пальцы легонько забегали по моей шее, и мне захотелось от этого сжаться и захохотать, что я себе и позволила. Никогда не умела терпеть щекотку. Но мне она всегда нравилась; нравилось то чувство, когда тянет рефлекторно сопротивляться и одновременно желать, чтобы это всё не кончалось.       Её пальцы продолжали «изучать» традиционно слабые места: пятки, подмышки, обратные стороны колен, ту же шею, и она пыталась сыскать самое слабое. А я просто кайфовала и без всяких слов заливалась смехом, который старалась всё же сдерживать, чтобы не звучать уж совсем неадекватно. А ещё старалась не зарядить ей в лицо и ничего не повредить из её мини-галереи (благо, она висела слишком высоко для этого). Процесс продолжался до яростного свиста чайника с кухни. — Ладно. Пока свободна. Я провожу тебя скоро на балкон.       Джулия удалилась из своей комнаты, снова ненадолго оставив меня в одиночестве. Чайник ещё некоторое время неприятно свистел, а я таки удосужилась подняться с кровати, но дышать при этом мне потребовалось очень глубоко: всё ещё отходила от того, что меня просто так взяли и пленили в постели. О боже… Если бы я произносила это вслух, то это показалось бы кому-то очень двусмысленным. К тому же, всё это время мне было несколько жарко. — Давай. Выходи. Я даже плед с собой притащу.       Я нехотя покинула комнату. Нехотя от того, что предпочла бы подробней рассмотреть галерею над кроватью, но осознала, что как-нибудь в другой раз. Ламинат в прихожей, конечно, больше не лип к моим ногам — носки спасали. Джули взяла меня за руку и почти вслепую начала вести. — А здесь гостиная. Которую ты не увидишь особо сейчас. — Почему мы вообще идём в темноте? — Так романтичней, — её тон стал невероятно увлечённым, и она даже сильнее сжала мою ладонь.       Шаги Джулии опережали мои, что неудивительно. Балконная дверца отворилась по мановению её руки. Улица была не особо громкой. Ничего почти нельзя было услышать, кроме ветра и пения каких-то птиц. — Проходите, мадмуазель.       Поднимая ноги выше, чем обычно, дабы не удариться о порог, я вошла на балкон и тут же присела на один из пластиковых стульев. — Простите, я вас ещё раз покину, мадам. — Интонация вновь тёплая и домашняя.       А мне стало немного холодно. Когда взглянула через открытое окно, пришло понимание: сидя, ничего я здесь не увижу. Да и если бы поднялась, то никакой особенный вид перед моими глазами не предстал бы: тусклый ночной район меня бы не удивил. Я, по старой привычке, постукивала пальцами по пластиковой ручке стула, была занята ожиданием. Началась небольшая дрожь. И прямо-таки появилась жажда, чтобы Джули заботливо меня укутала, хотя бы едва коснувшись длинными пальцами моих плечей. Балконная дверь отворилась буквально спустя пару минут. — Оксан, поможешь разложить маленький столик? — Ммм… да. А сегодня особый повод? — Разумеется, твой приход не может не быть особым поводом.       Она достала сложенную конструкцию в одном из уголков балкона. Пластиковые стулья приходилось передвигать ради того, чтобы наше «экономкафе» уместилось. — Ты дрожишь? — Я не успела ответить, как Джули с некоторой весёлостью добавила: — Я тоже скоро начну. Не переживайте, я позабочусь о том, чтобы вам было тепло, моя герцогиня. — Я, конечно, ценю ваше… твоё уважение, но я не достойна таких чинов. — Если не я, то кто решит, что ты достойна? Я обычно стараюсь не давать непрошенных советов, но тебе пора перестать себя чморить, расслабиться там, почувствовать себя более уверенно, чем обычно. — Мне абсолютно хотелось верить ей, особенно, когда та произносила это таким низким и мелодичным голосом. Можно было бы даже сказать — терпким и сексуальным. — Точно? — Точно. Я тоже раньше себя так вела, но научилась блистать, и жизнь пошла вверх. Ты тоже так сумеешь. — На последней фразе, Джулия погладила моё предплечье. Я инертно кивнула. Меня давно не пронзало такое чувство собственной значимости. Впервые за долгое время на моём лице появилась немного гордая улыбка. — Ну всё, герцогиня, я за согревающими одеялками. Мур. — Она выставила ладонь с немного согнутыми пальцами словно кошечка.       Балконная дверь распахнулась. А я снова осталась одна. И решила даже взглянуть на улицу. Вдалеке была видна одна из остановок. Квартал горел огнями. Картина — явно не шик, но симпатичней, чем ожидалось. И это подняло моё и без того радостное настроение. Остановка пустовала. И на пустующую остановку смотреть было приятно. Ведь обычно в тех местах ошиваются алкоголики и иногда наркоманы. Но не сегодня. Интересно… квартал возле кафе, в котором я раньше работала, такой же приятный на вид с высоты птичьего полёта по ночам?       Периферическим зрением я увидела зелёный свет и обернулась. Помимо пледов, Джули прихватила с собой странный светильник на батарейках. В начальной школе я называла его «светодиодные волосики». — Вау! Эта штука из нулевых ещё работает? — Детка, эти игрушки ещё продаются сейчас. Ты бы знала, как выросли на них цены, если бы гуляла со своей младшей двоюродной сестрой, например. — По-доброму улыбнувшись, она поставила светильник на столик, пытаясь удержать плед, висевший на руке. Но затем расположила его на стуле.       Я развернулась спиной к ней и немного приподняла руки. Всё пошло по плану: Джулия осторожно накинула на меня мягкую ткань и, коснувшись плеч, поправила. Делала она это не торопясь, что было приятно вдвойне. Я закусила губу с немного радостно-коварным выражением лица. Когда Джули закончила, я присела на пластиковый стул. — Вы, полагаю, ждёте набор для чаепития. — Угу.       В этот раз Джулия отбыла совсем ненадолго. Вернулась с подносом почти сразу. Поставила его на стол, а затем в центре этого самого подноса знаменательно расположила светильник и опустилась на стул напротив меня. — Ну всё… — Она фразу не закончила. Я это почувствовала. Что-то её останавливало. И после того, как я замерла взглядом на ней, та продолжила: У нас теперь свидание. — Манерой речи та пыталась пошутить, но мне казалось, что лишь пыталась. Или мне слишком хотелось верить в подобное? Джули укуталась в свой плед.       Я опустила глаза на поднос, потому что не могла выдержать её проницательных глаз. На нём лежали эклеры и маковые булочки, а ещё миска с сахаром, который я почти не клала в чай. Один глоток дал мне понять, что чай великолепный. Лично для меня. Травяной. Как я люблю. Джули взяла один из эклеров и мягко мне улыбнулась, когда я вновь подняла на неё глаза. Она словно всегда готова была мягко улыбаться. И я видела её сейчас абсолютно красивой в успокаивающем зелёном свечении. — А у тебя есть «The Sims 2» на ПК? — Мне пришлось выпалить первую мысль, которая образовалась в голове. — Да, я пару лет назад ради неё запарилась и скачала эмулятор. Можем играть сегодня хоть весь вечер. Ты ведь любишь совместные игровые вечера? — Разумеется. — Мысль о целой ночи за ноутбуком рядом с ней меня просто будоражила. Я очень хотела разделить момент ностальгии с ней. — Знаешь… Я кое о чём тебе не рассказывала. Кое-что о Яне. — И что же? — Не отводя от неё глаз, левой ладонью нащупала один из эклеров на тарелке. — Раньше я часто создавала свою семью и удивлялась тому, что не могу заставить себя в игре замутить с братом. В детстве у меня была тайная мечта: выйти за него замуж. Ну как, тайная… Ян об этом потом узнал и проводил воспитательные минутки. И в первое время мне это казалось странным. — Её мягкая улыбка стала ещё шире. Чёрт… Я впала в некий ступор на некоторое время, из-за чего заставила её чувствовать себя неловко. — Инцест — это… — … дело семейное, — сладостно протянула она в ответ. — Точно…       Мне хотелось верить, что сказать об этом ей было немного сложно, что в ней была какая-то скрываемая неловкость. Я не особо умела в теории, но в мой разум льстиво мне раскладывал одну: она, рассказывая об этом, ни на секунду не забыла о своих словах касательно моей схожести с её братом. Мне было боязно подводить к этому, но с дрожью в голосе я решилась спросить: — А на его месте могу быть я? — Все струны во мне были натянуты. Смотреть на Джулию я бы не смогла — слишком неловко. Чувствовала себя максимально глупо. Мои пальцы нервно перебирали ткань старого узорчатого пледа. Джули молчала некоторое время. — Вполне. — Последовал её смех. Недолгий и такой нервный. Ничуть ей не свойственный. Это немного изумило. — Я… Я не могу… — Она взяла свою кружку и сделала несколько глотков. Моё тело застыло. Нервы шалили, и я легко надкусывала внутреннюю часть рта. — Бля… Ты… У вас весьма схожее воздействие на меня. Я до твоего появления и забыла о нём. О воздействии. — Что? — Я прекрасно понимала, насколько ей неудобно может об этом говорить, но любопытство перевешивало. И у меня было отчётливое ощущение, будто мой организм начал немного хмелеть. — Когда мы разговариваем… — в её голосе отчётливо звучала дрожь. Будто скрипка начала играть фальшиво. Мне снова некуда было деть глаза. И тянуло помочь ей хоть чем-то. — Я начинаю слишком тебе доверять. Мне иногда кажется, что я готова вырвать из груди сердце и положить на твою тарелку. Не знаю… С Яном было так же. Это… это стрёмно. — Джули начала менять позу с развязанной на более… мою? Нога, закинутая на другую ногу, руки не знают, где им найти пристанище и оглаживают ткань рваных джинсов. И это ёрзание по стулу. — Так… — Я вновь желала вставить в диалог хоть что-нибудь, что вывело бы ситуацию из лабиринта. Но до меня дошло, что ничего не получается сформулировать. Совсем. Я чувствовала себя банкой газировки, которую нещадно вструсили, и она вот-вот устроит всплеск, как только её откроют. — Я… возможно, мы не будем общаться после сегодняшнего дня. Но так как я уже зашла слишком далеко, и мне терять нечего… — После такой задумчиво-кислой фразы даже казалось, что ветер начал чуть сильнее истерить и птицы защебетали отчётливее. Настолько ощутимой казалась пауза. — Я понимаю, что сейчас это принято считать за шутку. Такое часто не воспринимают всерьёз. — Её смех стал звонкий, как звон колокольчика, но в нём слышались и горькие ноты. — Я должна сказать… Я… не хочу больше ходить вокруг да около. Ты мне нравишься. Как… Как девушка. — Нервное дыхание, нервно закусанная нижняя губа. Редко мне удавалось увидеть Джулию, теряющую самообладание настолько. Кажется, в первый раз. — Правда? — Мне трудно даже предположить, что стало с мимикой моего лица. Хотелось радоваться, но я себя сдерживала. Помимо этого, у меня не было окончательной уверенности в том, что она имела в виду то, что я, возможно, жаждала услышать. — Да… да. — Первое «да» она отрезала отчётливо, а второе почти прошептала. — Я. В тебя. Влюбилась. — Джули встала и под моё молчание взглянула на горящую фонарями улицу. Поняв, что относительная тишина (с теперь не особо громким пением ночных птиц) не может продолжаться вечно, та сглотнула ком у себя в горле и растерянно выпалила: — Если хочешь, я вызову тебе такси. Ты, возможно, меня… опасаешься? — Я? Тебя? — Честно, мне стало чуть-чуть смешно. Оттого я звучала чуть-чуть иронично.       Пришлось-таки скинуть с себя плед и подняться. За последнюю минуту мне стало ощутимо жарко. Я не могла оставаться на месте. Джули на меня, конечно, не смотрела. А меня интересовала одна острая деталь: так ли спокойны её зелёные глаза сейчас? Я не верила. Не верила в происходящее. Не до конца. Казалось, что я сплю. Она явно дала понять мне, что не шутит, а я явно дала понять себе, что не сумею и не захочу ей не доверять. Моя ладонь коснулась её плеча. Джулия ничего не говорила — ждала своей участи, словно я бы смогла вынести ей порочный приговор. — Слушай… а если я... — Она осмелилась посмотреть мне в глаза. Мне захотелось улыбнуться. С гордостью за неё. Я бы так не решилась. Её глаза не отражали абсолютное спокойствие в этот раз. Это было смирение. Смирение с чем бы то ни было. — Если я скажу, что могу испытывать что-то похожее? — Я облокотилась на балконную перегородку и посмотрела на пустующую остановку за квартал отсюда — снова. — Наверное… Да! — Ты… ты точно не шутишь? — С некоторым опасением Джули коснулась моего предплечья. — Я не настолько жестока. — И вместо того, чтобы долго разбираться, я сократила расстояние между нашими лицами. И это расстояние нельзя было назвать провокационным, но в нём можно было прочесть намёк.       Джули развернулась спиной, одной рукой зарывшись в свою шевелюру. Сделала шаг вперёд — отдалилась от меня. — Ты… Не знаю… Представляешь ли… — Снова поворот. Только ко мне лицом. Она лучезарно улыбнулась. И я не видела, чтобы её глаза сияли когда-нибудь так, как сейчас. Сколько не прокручивала плёнку памяти — не сумела вспомнить. — В общем, мне стало настолько легче! — Я услышала её смех. Такой свободный. И мне стало ясно, откуда появился тот самый лучистый блеск — ей хотелось заплакать. Но она сдержалась.       Джули снова развернулась спиной, достала из кармана джинсов носовой платок и не особо звучно высморкалась. Я не смогла в этот раз стоять на месте и молчать, как часто это бывало. Обняла сзади, хоть и пришлось встать на носочки — мой рост делал меня на полголовы ниже её. — Я думаю, что всё прекрасно. — Сама себя я этой фразой сейчас полностью убедила, Джулию, наверняка, тоже. И меня окутало тепло — как снаружи, так и внутри. Из объятий я её выпустила, но всё ещё оставила руки на уровне ключиц. Это позволило мне смаковать то самое удовольствие, которое я испытывала, касаясь её тёплой кожи. Но та вырвалась и из этого «капкана», снова развернувшись и встретившись взглядом. И я даже не успела его особо изучить. Глубоко вздохнув, Джули бросила: «Будет, что будет!».       Её тонкие губы коснулись моих. И целовали не так смело, как я на то рассчитывала. Сначала. Мои руки обвили талию рядом. Я не знала, как действовать в таких ситуациях, но подчинялась внутреннему чувству. Просто отдавалась моменту и наслаждалась трепетом и теплом. И это сделало меня даже более настойчивой, чем она. Я вела.       Мне хотелось утонуть в запахе её апельсинового шампуня. Губы только были без того самого кислого апельсинового вкуса в этот раз. Вместо — я вкушала лёгкую сладость, вспоминая о том, что эклеров ещё много осталось, и чай недопит. Конечно, в тот момент меня настигла временная слепота — глаз я не открывала, но мои веки отчасти не прятали свечения городских огней и немного того самого зелёного светильника на батарейках. Смелость касаться кожи её лица прибыла не сразу, а лишь спустя несколько минут, да и тогда во мне что-то фейерверком взорвалось, словно я совершала преступление, словно в этом было что-то слишком интимное. В подсознании родилось желание, чтобы момент застыл.       Мысли вились вокруг одного и того же: вечер ещё не подошёл к концу, солнце не взошло. А даже если взойдёт, то какая разница? Времени ещё так много. И впереди ждут ещё не остывший чай и давно скачанная игра на её ноутбуке. А главное — впереди много поцелуев и ещё больше объятий. И среди этих затягивающих ожиданий кружится ещё одно наиглупейшее интуитивное предположение: это всё те самые остановки, что стоят точно за квартал от нас. Это всё они.