Лунная пыль

Магистр Винду мрачно взирал на понуро опустившую голову Оби-Ван. Взгляд коруна полнился таким откровенным разочарованием, что его можно было ощутить физически. Магистр Йода постукивал тростью по полу и пребывал в явной печали. Остальные тоже сверлили учителя и его незадачливого падавана взглядами, но никто не спешил брать слово. Вероятнее всего, они чего-то ждали от Энакина, который и был причиной внепланового собрания. Да, он здорово провинился. Да, повел себя абсолютно отвратительно по отношению к Оби-Ван, в присутствии магистра Винду высказав ей свое мнение, что Квай-Гон был бы лучшим учителем для Избранного, чем она, способная только нудные морали читать вместо помощи и поддержки. Оби-Ван молча выслушала его, покивала, развернулась и ушла, оставив выпустившего пар мальчишку стоять и осознавать сказанное им самим. Энакину было стыдно за свою вспышку, за грубые слова в адрес мастера, но виноватым или неправым он себя отнюдь не считал. И вот Совет вызвал их, чтобы получить объяснения, промыть мозги очередной поучительной лекцией, влепить строгий выговор и отпустить восвояси. Наконец магистр Винду, потирая гладкий волевой подбородок, взял слово. — Вы догадываетесь, почему вы здесь, — он выждал паузу, и Энакин, уже открывший было рот, так и не успел выговорить ни слова, — рыцарь Кеноби? — Имею представление, магистр, — сглотнув и подняв голову, проговорила Оби-Ван. — После недолгих размышлений Совет пришел к выводу, — Винду непринужденно откинулся в кресле, и у Энакина возникло ощущение, что Оби-Ван перед ним не более чем кролик, ожидающий нападения удава, — что ваши педагогические способности себя исчерпали. Вы оказались не готовы к той ответственности, что Совет на вас возложил, и не справились с обучением падавана. Это было нашей ошибкой. Поэтому было принято решение отстранить вас от обучения падавана Скайуокера и лишить права брать учеников в течение следующих шести лет. Мы полагаем, их будет достаточно, чтобы вы смогли набраться нужного опыта и восстановились в праве обучать падаванов. На Энакина словно вылился ушат невидимой ледяной воды. Он переводил ошарашенный взгляд с Винду на Оби-Ван, словно в любой миг они бы воскликнули, что это шутка, розыгрыш, да что угодно, но разъединить их с мастером?! Да как такое вообще возможно? — Вам все понятно, рыцарь Кеноби? Может быть, имеются вопросы? — Нет, магистр, все понятно, — голос Оби-Ван был тверд, как камень. А в глазах стояли едва сдерживаемые слезы, которые никто, кроме Энакина, не видел. Или же не хотел видеть. — Стойте, подождите, — вырвалось у Скайуокера. Винду, даже не скрывая раздражения, лениво повернул голову в его сторону. — Вы же не можете… меня что, больше не будет учить Оби-Ван? Но… — он сам не понимал, откуда набрался такой дерзости, но просто не мог допустить того, что задумал Винду. Это все больше походило на какой-то отвратительный кошмар, и то, с какой нелепой покорностью Оби-Ван приняла эти несправедливые обвинения, как смирилась с тем, что их разделяют, приказывают порвать их и без того хилую связь… Нет, с этим Энакин был категорически не согласен. — Но Оби-Ван — лучшая! Она — мой мастер, она научила меня всему, мы через столько вместе прошли… — Совет не станет менять решения, падаван Скайуокер, — перебила его пылкую речь магистр Биллаба. Она выглядела еще более недовольной, чем Винду, словно Скайуокер был для нее личным бельмом на глазу. — В компетентности рыцаря Кеноби приходится сомневаться еще и потому, что ей так и не удалось привить своему ученику элементарные правила уважительного обращения к мастеру. Энакин захлопнул рот и залился краской. Стоявшая рядом с ним Оби-Ван… мастер Кеноби вообще была ни жива, ни мертва. Обвинения в ее адрес были слишком обидными, и обычно чем больше критики на нее лилось, тем сильнее она копалась в себе, пытаясь понять, где и когда допустила ошибку. Похоже, на этот раз она и вовсе впала в какой-то транс, а потому не станет защищать свое честное имя. От Энакина, который сам парой часов ранее обвинил ее в том же, что и Совет, помощи вряд ли будет много. Ничего другого, кроме как сжать зубы и смириться, ему не оставалось. — У тебя есть время до утра, чтобы собрать свои вещи, Скайуокер. Завтра Совет назначит тебе нового учителя. Можете быть свободными, — махнул рукой Винду и взглянул в сторону магистра Йоды, который за все время не проронил ни слова и был очень задумчив. Оби-Ван поклонилась и покинула зал немедля, Энакину же очень хотелось высказать Совету напоследок все, что он о них думал, но исключительно из уважения к израненным чувствам Оби-Ван он промолчал и вышел вслед за ней. Руки так и чесались хлопнуть дверью, но та лишь мягко задвинулась за его спиной, лишив Энакина даже этого маленького удовольствия. Несколько секунд он беспомощно наблюдал за съежившейся фигурой Оби-Ван, которая удалялась по коридору, так и не сказав ему ни слова. Это подстегнуло все-таки догнать ее и заглянуть ей в лицо, которое было абсолютно белым и каким-то мертвым. — Это нечестно! — выкрикнул Энакин, надеясь хоть немного растормошить ее, но она только спрятала руки в объемных рукавах накидки и обошла его, как будто он был внезапно выросшей у нее на пути колонной. — Кому меня теперь отдадут? Я не хочу другого мастера, это несправедливо! — Будь мастер Квай-Гон жив, ты бы так не говорил, — тихо произнесла Оби-Ван, и у Энакина сжалось горло. В пекло Квай-Гона и всех остальных. Он не хотел становиться чьим-то еще падаваном и начинать все с самого начала. Оби-Ван учила его, как умела, что они вообще от нее хотели, ей было лишь немногим больше двадцати, когда ей дали падавана, который ничего не знал и не умел, ей пришлось обучать его даже основам, о которых юнлинги его возраста уже, как правило, благополучно забывали. А теперь ее и вовсе облили помоями, которые она приняла на свою голову с выводящей из себя покорностью, и первым, кто так безжалостно поступил с ней, был он сам. Ее собственный ученик. Совет был неправ. Оби-Ван хороший учитель, это Энакин недостоин быть ее учеником. — Это вы попросили Совет найти мне другого мастера? — внезапная мысль чуть не сбила Энакина с ног, а в горле запершило от слез и обиды. Ну конечно, а почему бы и нет. Он унизил ее, обесценил все, что она для него сделала, чуть ли не открытым текстом заявил, что не прочь, чтобы она и Квай-Гон поменялись местами, а это было просто катастрофически ужасно. Он бы никогда этого не захотел. Никогда бы не обменял жизнь Квай-Гона на жизнь Оби-Ван. И все же именно так выглядели его неосторожные слова. Как будто он жалеет, что на Набу умер Джинн, а не она. Захотелось избить себя, да покрепче. Пойти в Зал Тысячи Фонтанов и утопиться в первой попавшейся луже. Усталый, но твердый голос Оби-Ван вернул его в реальность. — Конечно нет, Энакин. Я бы никогда не попросила Совет об этом. Это было очень давно. Утекло с тех пор много воды, после определенных событий Винду и остальные, конечно же, позволили Оби-Ван продолжить обучение Энакина, и все же каждый раз во время вызова в Совет коленки Энакина тряслись, как у нашкодившего юнлинга. Всякий раз ему упорно мерещилось, что их снова по какой-нибудь причине разлучат. Так вышло и в этот раз, но… немного иначе. Все еще не веря в произошедшее, Скайуокер сидел на своей постели и перебирал пальцами тугие тонкие пряди только что отрезанной падаванской косы. Не скрывая гордой улыбки, Оби-Ван аккуратно срезала ее световым мечом, а Йода произнес необходимые слова наставления, после чего падавана Скайуокера объявили рыцарем. Это было так неожиданно и так приятно, что у него до сих пор что-то сжималось в груди. Его отпустили, а Оби-Ван осталась в зале Совета — кажется, ее тоже ждало повышение до магистра, и Энакину не терпелось поздравить ее с этим двойным праздником. Он сжал в кулаке свою косичку и вскочил на ноги, когда дверь их квартиры отъехала в сторону. Не ожидавшая того, что ее подхватят на руки и закружат по комнате, Оби-Ван что-то протестующе пискнула, но скорее для вида — счастье, волнами расходившееся от нее, не смогло бы обмануть никого. Посерьезнев, Энакин поставил Оби-Ван на ноги и поднес ее руку к губам. Он целовал ей ладонь и смотрел прямо в глаза, она отвечала ему тем же взглядом, а после Энакин вложил ей в руку свою косу. Подарок чисто символический и не несущий никакой ценности, но не для нее. Оби-Ван несколько долгих секунд смотрела на косу, после чего дотронулась до нее губами, сжала в ладони и мягко поцеловала Энакина в губы. Он замер, не веря до конца, что теперь ему тоже можно в любой — ну, почти любой — момент поцеловать ее и насладиться этим. Что теперь для них это было абсолютно нормальной вещью. — Спасибо, Энакин, — Оби-Ван быстро отстранилась, когда он попытался сделать поцелуй чуть более глубоким, и отошла к комоду. Достала из него небольшую шкатулку, где хранила драгоценности своего сердца: маленькие подарки от спасенных ею детей и кое-что от Квай-Гона, а теперь к ним присоединилась и падаванская косичка Энакина, заботливо убранная в холщовый мешочек и помещенная в середину шкатулки. Обернувшись к Энакину, Оби-Ван тепло улыбнулась ему, а он, наблюдавший за ее действиями, скромно пожал плечами в ответ, мол, какие пустяки. — Это самый ценный подарок в моей жизни. Не знаю, что и сказать… — А ты просто поцелуй меня еще раз, этого будет достаточно, — шкодливо предложил Скайуокер. Но она только покачала головой. — Только не в Храме. Им удалось урвать немного времени по пути на Корусант, но в основном они разговаривали, причем столько, сколько никогда до этого в жизни, и Энакину это нравилось. То, как хохотала Оби-Ван, запрокидывая голову, как она на него смотрела, и в ее озорных глазах появлялись лучики света. Как изменился тембр ее голоса, когда от обсуждения блестяще проведенной операции они перешли к разговору о своих чувствах. А потом долго целовались, заново знакомясь друг с другом и заставляя два сердца биться в одном ритме. Энакин все еще не мог в это поверить. Не мог. Но верил. Вот она стоит перед ним, нагибается, чтобы расстегнуть сапоги, но он опережает ее и опускается перед ней на колени, тянет замок вниз, высвобождает из тесного кожаного плена ее ноги, на что Оби-Ван с усмешкой цокает языком и качает головой, но Энакину все равно. Ему хочется о ней заботиться. Хочется радовать даже в таких бытовых мелочах. Хочется прижать ее к себе и не отпускать, провести в постели рядом с ней всю оставшуюся жизнь. Она сердито ворчит, когда он разматывает ее тунику, и пытается убрать его руки, но как-то слишком уж неубедительно. Кровать в Храме едва ли больше той, что стоит в ее генеральской каюте, поэтому Энакин тянет Оби-Ван за собой на пол, на мягкий ковер, следит за тем, чтобы ей было удобно, и устраивается между ее ног, покрывая невесомыми поцелуями ее бедра. Сила вокруг них переполнена чужими эмоциями, выпущенными в нее, поэтому никто ни о чем не узнает. Странно, что Оби-Ван все еще этого боится. Энакину же слишком хорошо, чтобы думать о чем-то еще, и он очень хочет сделать так, чтобы хорошо было им обоим. Оби-Ван кусает губы, чтобы с них не сорвался стон, и он уходит куда-то внутрь нее. Энакин продолжает исследовать ее восхитительное тело так, как считает нужным, как ведут его инстинкты, а не великие постельные умения. Что бы он ни сделал, Оби-Ван испытывает восторг и наслаждение. Она запускает пальцы ему в волосы, и Энакин растворяется в ней, одновременно умирая от счастья и воскресая в нем же. Оби-Ван дрожит и все же не может сдержать стона, когда ласки Энакина становятся еще более смелыми. Она восхитительна. И она целиком принадлежит ему. — Ты с ума сошел, — прошептала Оби-Ван, когда они закончили, и он улегся на одном уровне с ней, самодовольно улыбаясь. — А ты такая красивая… Оби-Ван засмеялась и легонько стукнула его ладонью по лбу. — Нет, с тобой невозможно нормально общаться! — Ну раз так, то предлагаю повторить и закрепить пройденное, — подражая ей, проговорил Энакин. На что она мученически закрыла лицо ладонями. *** Перед отбытием на Кристофсис у Энакина было еще одно задание, личное. Необходимо было встретиться с Падме и… как-то урегулировать их отношения, аккуратно перевести их в дружеское русло. Желательно с минимальными потерями. Про то, чтобы выйти из дурацкой ситуации, в которую он добровольно позволил себя загнать, без жертв хотя бы одной из сторон, пожалуй, не было и речи. Падме была в Сенате, разбиралась с какими-то бумагами у себя в кабинете, но отложила их сразу же, как ей сообщили о прибытии рыцаря Скайуокера. При виде Амидалы у Энакина резко упало настроение. Ему ужасно не хотелось разбивать ей сердце, но, увы, это было необходимо. И когда она, обняв его в приветствии, потянулась к его лицу с поцелуем, Энакин мягко, но решительно отстранил сенатора и покачал головой. — Падме, я стал рыцарем-джедаем. — Я вижу, — она погладила пальцами короткие волоски, оставшиеся на месте среза косички. — Это большое событие, Эни, я тебя поздравляю. — Ты понимаешь, что еще это означает? Энакин прошелся к окну и зачем-то выглянул наружу, словно в бесконечном потоке спидеров действительно было что-то интересное. — На мне теперь лежит большая ответственность. Как и на тебе. Идет война, и нам… больше нельзя отвлекаться от нее на что бы то ни было. Даже друг на друга. — Любовь любовью, а долг в первую очередь? — грустно улыбнулась сенатор. — Что ж, я была к этому готова. — Правда? — подозрительно уточнил Энакин и тут же расслабился. — Ты… не обижаешься? — На что же мне обижаться, Эни? Ты подарил мне чудесные часы рядом с собой. Я всегда знала, кто мы, всегда помнила о своих обязанностях и прекрасно осознавала, что у тебя тоже они есть. И гораздо более важные, чем у меня. Ты всегда будешь моим самым хорошим другом. У него словно целая планета с плеч рухнула от облегчения. Кажется, Падме не пыталась строить из себя сильную женщину, чьи истинные чувства оказались глубоко задетыми, а говорила вполне искренне. В конце концов, она ведь тоже всегда была в первую очередь человеком долга. И ему невероятно с ней повезло. Они еще поболтали, и Энакин засобирался обратно в Храм, но уйти ему так и не удалось. В коридоре он наткнулся на самого канцлера и ощутил легкий укол стыда. Он ведь собирался зайти к нему еще в прошлый свой визит в Сенат, а теперь и вовсе позабыл о друге. К счастью, канцлер совсем не выглядел обиженным, даже наоборот обрадовался, встретив Энакина и пригласив его выпить с ним чаю. — Слышал, ты стал рыцарем-джедаем, мой друг, — любезно улыбнулся Палпатин, скользнув взглядом по правому виску Энакина, где больше не было косы. — Замечательные новости, прими мои поздравления! Ты достоин этого как никто, ведь твои заслуги перед джедаями и простыми людьми просто впечатляющие. — Благодарю, ваше превосходительство, — Энакин был польщен. — Но это также и заслуга моего мастера. Я стал тем, кто я есть, лишь благодаря ей. — О, конечно-конечно, мой дорогой. Мастер Кеноби, несомненно, очень тобою гордится. — Еще как, — туманно усмехнулся Скайуокер. Перед мысленным взором возникла картина того, как они вдвоем отметили это скромное событие, и Энакин тряхнул головой. Не время и не место демонстрировать всем и каждому отсутствующий и мечтательный взгляд. — Позволь заметить: при твоих способностях и талантах ты недолго задержишься в рыцарях. Я уверен, для тебя уже готовят кресло в Совете, и как только ты снова проявишь себя, оно сразу же станет твоим. По крайней мере, будь я на месте магистра Йоды, я бы поступил именно так. — Канцлер, — не сдержал хохота Энакин, — мне еще даже двадцати нет, а вы мне уже кресло в Совете пророчите… Смотрите не сглазьте, — хотя что толку скрывать, ему было чертовски приятно это слышать. — При таких выдающихся способностях, как твои, возраст совсем не имеет значения, — Палпатин шутливо погрозил ему пальцем. — Ты умный и смелый, талантливый и незаменимый. Ах, где бы сейчас без тебя была моя дорогая Набу?.. Ну все, мой мальчик, теперь ступай. Ступай и принеси Республике победу!