curls and guns

      Александр думал, что терпеть не может всякие нежности, вроде держаться за ручки, или целоваться под дождём, или обниматься при прощании. В общем, всякое такое, как говорится, «розовое и сопливое».       Возможно, он думал, что ненавидит всё это потому, что никогда и ни с кем этого не испытывал, и мозг, которому до боли не хватало эндорфинов, решил, что так даже лучше, без всего вот этого. Защитная реакция.       Но вот он, лежит в кровати Регины, зарываясь пальцами в ее пышные волосы, в то время как сама Регина, лёжа на нём, мягко проводит пальцем по его сомкнутым векам, будто считая ресницы. Она что-то рассказывает ему, он, правда, не слушает, точнее, не понимает, что именно она говорит. Просто наслаждается голосом.       — У тебя такое странное лицо, — немного помолчав, вдруг выдала Тидеманн.       Александр фыркнул.       — Ну, спасибо.       Регина смутилась.       — Я не в том смысле, что оно некрасивое. Просто… ты вообще не похож на «крутых парней» из этих дурацких журналов для девчонок. Ты какой-то… особенный. Вот.       Александр выдохнул, приоткрыл глаза и скосил их вниз на притихшую девушку.       — Ты тоже не модель из «Play Boy», — он продолжал гладить ее волосы, — И поэтому ты мне так нравишься. Я не хочу говорить, что все девчонки, кроме тебя, тупые и страшные, но… ты какая-то особенно умная и красивая. Типа… другая.       Регина улыбнулась и прикрыла глаза. Ощущение тёплой руки в волосах было самым приятным, что она когда-либо чувствовала.       — Мне кажется, твоя мать меня ненавидит, — вдруг сказал Кёхлер и Регина нахмурилась, открыв один глаз.       — Почему ты так думаешь?       Парень пожал плечами.       — Она так смотрит на меня вечно, — он поёжился, — Полагаю, она каждый гребанный день ждёт, что ты вот-вот огорошишь ее новостью о том, что беременна.       Лицо Регины вспыхнуло румянцем так быстро, как вспыхивает бенгальский огонёк, и она закрыла свои красные щеки волосами.       — Серьёзно? — пропищала она из-под копны кудрей.       — Ага, — Александра эта реакция умилила настолько, что он не удержался и, подтянув Регину за подмышки чуть выше по себе, развёл ее волосы руками и поцеловал в губы.       Регина, выглядящая как маленькая, напуганная, кудрявая мышка большую часть времени, абсолютно преображалась, когда он целовал её. Она будто забывала напрочь все свои комплексы и загоны, все тараканы в её голове затихали, и оставалась лишь девушка, которая любила и хотела быть любимой. Они оба, будучи не особо сведущими в любви, учились всему друг у друга, и это было прекрасно. Было прекрасно исследовать языком её тёплый, мягкий, влажный рот, обводить своим языком её язык, гибкий и нежный, ловить её короткие вдохи и выдохи, слушать мягкие, кроткие стоны.       Александр обожал целовать ее. В основном, они оба не имели ни малейшего понятия, что они делают, руководствуясь тем, что видели по телевизору или читали в книгах, но даже это было прекрасно. Её губы, язык, волосы, глаза и ресницы, алые щёки, веснушки, дурацкие и очаровательные очки, её платья с цветочным принтом и её охуительно, блять, горячее тело, горячее во всех смыслах, которые только можно этому слову придать.       Он не знал, что может чувствовать столько всего одновременно, понятия не имел, что в нём живет столько любви, нежности, страсти, желания и заботы.       Он хотел её всю для себя, обожал её, боготворил её, он был настолько влюблен, что ему, порой, становилось даже больно от собственных чувств, и, чтобы унять эту боль, он целовал её. Целовал, и целовал, и целовал, пока не начинали болеть губы и не спирало дыхание.       — Я люблю тебя, — хриплым голосом прошептала ему в рот Регина, оторвавшись от поцелуя лишь на секунду.       В ответ он лишь промычал что-то нечленораздельное и опустил руки с её волос на талию и нежно, но крепко, сжал. Она выдохнула в его губы, и начала спускаться своими губами по его подбородку к шее. Александр же зарылся носом в её волосы и, максимально медленно и осторожно, как будто спрашивая, опустил руки на её ягодицы.       Регина весьма согласно простонала ему в шею, в которую впивалась уже несколько десятков секунд, явно намереваясь поставить огромный засос, который опять будет сводить с ума её мать. Александр, по этому стону понявший, что ему, вроде как, дали «Кард Бланш», сжал прекрасную, как сам долбанный Рай, задницу в своих руках и тоже простонал куда-то в кудри своей девушки.       — Алекс, — прошептала Регина, оторвавшись от его шеи и снова впившись ему в губы. Её тёплые, чуть влажные ладошки забрались под его футболку и он снова застонал, ещё громче, — Алекс…       Её руки были чем-то невероятным сейчас, они то гладили живот, то переходили на грудь, едва задевая соски и, милостивый Господь, он понятия не имел, что у него чувствительные соски, пока тонкие пальцы не обвели их по кругу, нежно и мягко.       — Регина, — выдохнул он, чувствуя, что вот сейчас надо либо остановиться, либо продолжать, продолжать, продолжать…       — Регина, детка, Регина… — словно заведённый шептал он, и, обхватив ладонями её лицо, покрыл его короткими поцелуями, — Я не могу, милая, надо остановиться…       — Нет, — прошептала она так же тихо, — Нет, нет, нет, не надо останавливаться…       — Надо, Регина, детка, прошу тебя…       — Нет, — она отчаянно вцепилась в него своими горячими руками под футболкой, так, что он почувствовал её аккуратные ноготки, впивающиеся в кожу, — Я хочу, Александр, я хочу продолжить…       — Я не могу, ты знаешь, моя хорошая, я не могу, — нежно коснувшись губами её лба, он убрал прядь кудрявых волос с её лица, — Не могу…       Регина выдохнула. Да, она знала, она понимала, но она так хотела этого, она даже сама не знала чего именно, но хотя бы чего-то. Ей буквально скулить хотелось от того, насколько сильно ей это «что-то» было нужно сейчас. Сейчас, когда Александр был под ней, весь для неё, такой тёплый, надежный и нежный, и когда она чувствовала, отчётливо ощущала, что он тоже хочет.       Ощущала это где-то в районе своего бедра и, черт подери, она хотела увидеть, прикоснутся, почувствовать, но знала, что не может.       Она разочарованно и грустно выдохнула и ещё раз поцеловала Александра. В этом поцелуе не было страсти или желания, только смирение, ожидание, надежда и безграничная любовь. Это был поцелуй-обещание. Обещание, что когда-нибудь, очень скоро, они обязательно дойдут до конца, нужно лишь подождать.       Регина скатилась с груди своего парня, легла рядом и сжала его ладонь в своей. Она слышала, как загнанно, возбуждённо он дышит рядом с ней, и это был прекрасный звук. Она знала, что дышит ничуть ни лучше чем он.       — Мы подождём, ладно? — прошептал он, посильнее сжав её руку, и повернувшись к ней лицом.       Она, на долю секунды утонув в этих невозможных глазах, кивнула.       — Мы подождём.