curls and guns

      Хруст гравия под подошвами давил Регине на уши. Шедший рядом с ней мальчик молчал, единственные звуки, которые он издавал были стонами боли.       Александр, так его звали.       Регина попыталась незаметно рассмотреть его лицо. Ничего особенного, конечно, в нем не было, но что-то в этом мальчике цепляло. Может то, что он, понятия не имея, в чем суть конфликта, защитил её, угрожая незнакомым людям пистолетом. Или то, как он, невзирая на собственную боль, подбадривал её.       Это было мило.       Регина нахмурилась и покраснела одновременно.       Мальчишки редко бывают милыми. Разве что Мадс, но он был маленьким. И он пропал.       — Дырку протрешь, — цыкнул Александр и зашипел от боли в плече.       — Что? — не поняла Тидеманн, и, немного испугавшись его побледневшего лица, сжала в пальцах кожу куртки на здоровом плече парня.       — Я... говорю... — Александр поморщился и обхватил повреждённое плечо другой рукой, силясь не упасть прямо тут, — будешь так пялиться — дырку во мне протрешь.       Регина покраснела до кончиков своих рыжеватых волос.       — Я... прости... просто ты так внезапно вышел из леса с пистолетом, и я даже не знаю кто ты, но веду тебя домой...       «Если мама узнает — она меня прибьёт»       — Ты очень добрая, Регина, — говорит Александр и стискивает зубы.       Дальше они идут молча.       Когда Александр в её комнате стягивает с себя окровавленную футболку, охая и морщась, Регина снова краснеет. Она говорила. Ничего особенного. Но это мальчик. Полуголый мальчик в её комнате. Как такое вышло, она до сих пор не понимала.       — Сейчас принесу бинты, — говорит она тихо и выскальзывает за дверь.       За время её отсутствия в комнате, Александр успел сесть на её кровать, закапать кровью простыни, и, обнаружив это, безуспешно попытаться оттереть сие безобразие.       Когда Регина заходит, парень чертыхается и трёт пальцами бордовое пятно, лишь размазывая кровь и ни капли её не стирая. Когда он замечает девочку в дверях, он пристыжено опускает голову.       — Прости, я тут все изгваздал.       Регина подходит ближе и садится рядом.       — Ничего страшного.       — А что ты скажешь родителям? У тебя часто все простыни в крови?       — Почти каждый месяц. Я не особо слежу за своим циклом, — просто отвечает Тидеманн, и Кёхлер, сообразив, о каком цикле идёт речь краснеет и прикусывает язык.       Регина, стараясь не делать больно, аккуратно смывает смоченным в воде бинтом кровь с раны.       — Повернись спиной, — просит она тихо и Александр послушно поворачивается.       Пуля прошла навылет, поэтому Регина стирает и эту кровь тоже. Бинт окрасился в красный, как и вода в маленьком тазике, который она принесла с собой.       — Больно? — спрашивает девочка тихо, стирая последние разводы с бледной кожи.       — Нормально, — отвечает Кёхлер, — У тебя приятные руки.       Регина снова краснеет и улыбается.       — Спасибо.       Дальше она начинает аккуратно перевязывать травмированное плечо. Александр тихо стонет, когда ему особенно больно, а Регина просит его не дёргаться.       Наконец, когда с перевязкой закончено, плечо надежно забинтовано, окровавленная майка отправлена в мусорное ведро, а на теле Александра снова была одежда, Регина, наконец, решается спросить.       — Не расскажешь, кто тебя так?       Александр долго и пронзительно смотрит на неё. Она чувствует, как от этого взгляда, от этого лица, от этого парня, у неё что-то порхает в животе и ей это совсем не нравится.       — Тебе не нужно этого знать.       Регина кивает.       Хорошо.       Не нужно, так не нужно. Не особо было и интересно. Точнее интересно, конечно, было, но если эта информация несёт в себе опасность, то не надо. Пусть останется с ним.       Они сидят минуты три в полнейшей тишине.       — Я пойду, наверное.       — Хочешь чаю?       Они произносят это одновременно, замирают, а потом смеются.       — Я бы не отказался от чая, если честно, — кивает Кёхлер, потому что уходить из этого дома не хочется от слова «совсем».       Регина помогает ему спуститься вниз на кухню. Не то, чтобы он нуждался сильно в этой помощи, но ощущать тёплые ладошки на плечах было приятно.       Они сидят на кухне и пьют чай до позднего вечера, Регина рассказывает ему о маме и её работе, об Ульрихе и Катарине, о том, как они её обижают и как однажды привязали к дереву у пещер почти на всю ночь. Александр не вдаётся в подробности о своём прошлом, но рассказывает немного о себе самом. О том, что он слесарь, о том, что не местный и прибыл в город совсем недавно и ему нужна работа. Регина тут же предлагает ему обратиться официально к её маме, ведь на станции наверняка всегда найдётся рабочее место.       Он уходит лишь тогда, когда Регина, взглянув на часы, в ужасе шепчет, что мама должна прийти с минуты на минуту, и что если она обнаружит в их кухне мальчика, она её убьёт.       Александр понимает.       Он уже подходит к двери, когда Регина хватает его за рукав и тихо говорит:       — Ты можешь заходить иногда. Когда мамы не будет. Если видишь, что машины у дома нет, а на втором этаже приоткрыто окно — милости прошу.       Александр снова смотрит на неё так, что желудок, кажется, делает какой-то кульбит внутри неё.       — Я обязательно приду, — говорит он таким серьезным голосом, что она тут же ему верит.       Он выходит за дверь и аккуратно прикрывает ее за собой.       — Я буду ждать, — шепчет Тидеманн, оттягивая шерстяную ткань свитера на рукавах.