Руки говорят «Я люблю»

      Антон лежал в объятиях Эда и думал, как же ему повезло встретить этого человека. Репер часто вытаскивал его на различные вечеринки, устраивал свидания в необычных местах, дарил кучу подарков, которые Шасту было неловко принимать, и любил его. По-настоящему, искренне, со всей страстью и нежностью. Так, как и должен один любить другого. Порой шатен просто не верил в реальность происходящего, потому что всё было похоже на сон, и из теплых объятий Выграновского его вырвет навязчивый и мерзкий писк будильника. Только сказка не кончалась, в копилку лучших воспоминаний летело всё больше моментов, связанных именно с этим черноволосым парнем.       Шасту в репере нравилось всё: его глаза серо-голубого, казалось бы, самого обычного цвета, но в которых Антону хотелось тонуть постоянно. Немного вздернутый нос, выделяющиеся скулы, к которым парень любил прикасаться, проводя кончиками пальцев еле-еле, почти невесомо касаясь мягкой, абсолютно гладкой кожи, потому что Эд знал: Антон не любит щетину. Это еще один пункт в списке из миллиона причин, за что шатен любил репера. И его губы… пухлые, теплые, которые хотелось целоватьцеловатьцеловать до головокружения, до нехватки воздуха.       Их отношения можно было назвать идеальными. Абсолютная идиллия, любовь, нежность и привязанность. Самые главные составляющие прекрасного союза. Отношения свои от друзей и знакомых они не скрывали, но каминг-аут делать тоже не спешили — не видели необходимости. Не боялись, нет. Рано или поздно это всё равно всплывёт и, честно говоря, их это совершенно не волновало. Некоторые подруги завидовали парням белой завистью, мечтая найти человека, который будет любить их так же, как Эд любил Шаста.       У обоих были тысячи поклонниц, как говорится «одна краше другой», но репер был верен Антону, а Антон в свою очередь был верен реперу. И ничто не могло разрушить их отношения.       И сомнений в правдивости чувств Эда у Антона не возникало никогда, но старался быть внимательным, потому что знал: терять парня будет больно. Причем больно не по-детски, уход Эдуарда оставит на сердце импровизатора клеймо, которое стереть будет невозможно, и которое будет вечно напоминать Шасту, что, когда-то в его жизни был человек, в котором он заключил весь свой мир.       А сам репер ревнивый был до жути, собственник тот еще, вечно ревновал своего парня к его коллеге, имя которому Арсений Попов. Хоть и знал, что причин ревновать не было вовсе, в верности шатена тот не сомневался никогда, но необъяснимое чувство страха закрадывалось в сердце Эдуарда, заставляя по-настоящему бояться за то, что у него отберут то, что по праву принадлежит ему.       Шастун мог часами разглядывать татуировки на теле Выграновского, детально изучая каждую из них, и шатен настолько часто это делал, что, казалось, мог нарисовать любую из них, если его попросят, даже если самого Эда не будет рядом. После нескольких месяцев их отношений Эдуард набил новое тату, которое посветил непосредственно самому Антону. Линия пульса. Репер любил повторять, что бросит Шаста, когда линия станет ровной. И это звучало настолько банально, забавно, и мило одновременно, что Шастун всегда смеялся, пихая Эдуарда в плечо, уже через секунду целуя последнего. Со всей любовью.       А любви было немало, потому что Антон любиллюбиллюбил Эда больше жизни. И неустанно повторял ему это, смотря прямо в глаза, чтобы репер понимал: шатен не шутит. Говорит со всей серьезностью, на которую вообще был способен. Часто они могли просто лежать рядом в полной тишине, затем парень резко вставал, брал за руку Эда, потянув за собой, и, когда оба оказывались в вертикальном положении, крепче сжимал татуированное запястье черноволосого, большим пальцем оглаживая тату, посвященное ему самому и тихо-тихо произносил «Я тебя люблю», заставляя Выграновского улыбаться своей такой, блять, красивой улыбкой и притягивать парня к себе, завлекая в нежные, полные тепла объятия. Шатен любил такие моменты и наслаждался ими сполна: вдыхал приятных аромат парфюма, которым пользовался его парень, исследовал руками каждый миллиметр его тела и крепче прижимал к себе.       И за потоком самых нежных чувств Антон не замечал одного: Эдуард никогда не признавался в ответ.