Oh Lord won’t you save me, Save me from my soul? Oh Lord won’t you forgive me For I have lost control? Oh Lord won’t you tell me Am I the righteous or the damned? Oh Lord won’t you please hear me Do I obey or do I command?
In This Moment - Oh Lord
Округ Хоуп, Монтана, США, июнь 2018 Я знаю, ты не доверяешь мне. Боишься, сомневаешься. Считаешь, что я стремлюсь подчинить твою волю и отнять свободу. Твоё недоверие объяснимо. Мы смирились с несовершенством мира, в котором были обречены родиться. Приняли за чистую монету истину о том, что люди коварны и жестоки. Позволили самим себе впустить в наше бытие равнодушие и грех. Иллюзия стала для нас реальностью. Поэтому сейчас ты не веришь в благие порывы человека, который так искренне стремиться помочь тебе: защитить от несправедливости, объяснить верные принципы и направить на нужный путь. Ты всё ещё боишься меня? Я ведь не причинила тебе вреда, не так ли? Почему ты веришь словам людей, поступки которых ни на толику не соответствуют их убеждениям? Неужели твоя прежняя жизнь доставляла тебе удовольствие и приносила счастье? Неужели страдания стоят того, чтобы продолжать существовать в реальности? Ненавистная работа, единственная цель которой — пополнить кошелек богачей? Семья, члены которой никогда не любили тебя? Здесь у тебя появится новая семья, новая работа — служить во благо великой цели. Скоро настанет конец твоей бессмысленной жизни, и начало новой — светлой и радостной, окруженной любящими и заботливыми людьми, но только если ты сам того захочешь. И я обещаю тебе, что отныне и до конца своих дней ты будешь счастлив. Все, кто когда-либо встречал Фэйт Сид, говорили о том, как она прекрасна. Это была красивая, молодая женщина с рыжими, словно солнце, волосами и ярко-зелеными, как лепестки лилии, глазами. В лёгком белоснежном платье и в перламутровом венке из полевых цветов она походила на ангела. Её невозможно было не любить: любого смертного Фэйт могла окутать блаженством, подарить ему покой и безмятежность. Если человеку суждено судьбой повстречать Фэйт, то его жизнь отныне никогда не станет прежней. "Я люблю Вас" — молодая женщина так часто слышала в свой адрес эти слова. Вот и теперь после очередного разговора с потенциальным последователем религиозного культа "Врата Эдема", девушка поймала на себе очарованный взгляд. Фэйт с теплотой относилась к нежным чувствам, что дарили ей послушники, но в глубине души она понимала, что только один человек по-настоящему любит её. Он восхищался не только её внешностью или вкрадчивой, невинной натурой — он любил её только за то, что она существует на этом свете, и Фэйт отвечала ему взаимностью. В каждом монологе она упоминала его имя. Имя своего создателя. Своего спасителя. Джозеф. Разве имеет значение твоё прошлое, если ты совершаешь выбор в настоящем? Прошлое изменяемо твоим решением здесь и сейчас: отрекаясь от былой жизни или принимая себя таким, какой ты есть, ты можешь изменить себя и всё сущее. Изменить будущее. Отец знает наше будущее. Твоё, моё. Он видит сущее насквозь. Когда-то я была такой же, как и ты: сломленной и запутавшейся. Я не знала, кем являюсь и ради чего живу. Отец показал мне, что прошлое не имеет значения. Благодаря ему я забыла обо всем плохом, что случилось в моей жизни. Он дал мне выбор, и я сделала его ради своего будущего. Я не представляю, кем бы была без него. Накануне Джозеф Сид объявил о том, что скоро произойдёт Коллапс, и что его началом станет тот, кто явится забрать Отца. Теперь ни у кого не было пути назад. Лидер секты, узурпировавший территорию и власть всего округа Хоуп, действительно знал гораздо больше, чем кто бы то ни было. Его влиянию и авторитету могли позавидовать многие политики. Удивительно, как за десятилетие культ “Врата Эдема” набрал такую популярность, что из не представляющей угрозы религиозной организации он смог превратился в тоталитарную коммуну. У Джозефа Сида были все шансы на успех: его старший брат Джейкоб — бывший военный умел принуждать людей к согласию при помощи оружия, путем насилия. Младший брат Джон — высококвалифицированный юрист и по совместительству жуткий садист. Он заверял и оформлял все сделки от имени “Врат Эдема” по скупке ферм и общественных заведений в собственность секты, договаривался с полицией и политиками о прикрытии своих дел за деликатные регулярные суммы. Джон любил шутить о том, что они переплюнули сюжет Марио Пьюзо. Братья Сид действительно были самыми влиятельными мафиози в штате сокровищ. Действительно ли их было лишь трое? У тебя красивая брошь. Бабочка прикована к твоему пиджаку булавкой. Она наверняка так хочет воскреснуть и вырваться на свободу, расправив свои маленькие крылышки. Давай попробуем её оживить! Я касаюсь пальцами её крохотного тельца, и вдруг — гляди — она затрепетала! Она больше не пленница, она может взмыть в небеса и парить над землей так легко и безмятежно. Хочешь ли и ты парить также, как эта бабочка? Идём со мной, и я дам тебе крылья. Я подарю тебе веру... Округ Колумбия, Вашингтон, США, апрель 2009 — Мистер Сид, ваша дочь уже в пятый раз была задержана патрулем по причине нарушения комендантского часа. Вынужден предупредить, что если рецидивы не прекратятся, размер штрафа будет увеличен. Всего наилучшего. Всего наилучшего. Стандартная фраза прощания, сказанная офицером полиции, вызвала у меня чувство отчаяния и страха. Отец грубо сжимал моё плечо во время разговора с сотрудниками правопорядка. Я увидела злость на лице Майкла Сида: пятьсот долларов, отданные в качестве штрафа, он планировал просадить куда угодно, только не на конченную суку-дочь. Как только дверь за полицейскими захлопнулась, мужчина с силой оттолкнул меня: я, будучи в алкогольном опьянении, не смогла устоять на ногах и рухнула на пол, загородив лицо руками. — Когда ты уже сдохнешь, маленькая тварь?! — неистово закричал отец. Он склонился надо мной, и огромный кулак глухо опустился на мою скулу. Последующие удары сопровождали каждую брошенную фразу. — Так ты мне хочешь отплатить за всё, что я тебе дал?! За дом? За заботу? За твою никчемную жизнь?!.. Несмотря на то, что избиения продолжались на протяжении долгих лет, я так и не смогла привыкнуть к ним. Я прекрасно понимала, что истошные вопли только больше разозлят отца, но крик вырывался сам по себе — от жуткой обиды и боли. Мать в последнее время в связи с обострившейся болезнью сердца не принимала участия в истязании дочери. Она в принципе никогда не спешила наблюдать за взрослением и воспитанием своей маленькой девочки. Разве что в силу религиозности своего мужа она заставляла меня учить наизусть утреннюю, обеденную и вечернюю молитвы. Сейчас она лежала в спальне с мокрым полотенцем на лбу: женщину мучила мигрень, и когда крики супруга ей окончательно осточертели, она озлоблено крикнула: — Майкл, твою мать, заткнись уже!!! Мистер Сид не принял бы во внимание эту фразу, если бы не успел к этой минуте вызвериться на дочь. Было тяжело сказать, что он питал больше любви и уважения к своей настоящей жене, нежели к бывшей. Более того, тяжело сказать, что он вообще питал к кому-либо любовь и уважение. Я помню его как вспыльчивого, своевольного и сурового мужчину шестидесяти лет, считавшего себя правым по любому вопросу. А потому не приведи Господь кому-нибудь сказать что-то поперёк слову мистера Сида — несчастная жертва была обречена утонуть в бесконечном потоке ярости и гнева. — Запомни, Фэйт, — с усталой одышкой произнес отец, удаляясь из зала. — Бог видит всё, и он позволяет мне наказывать тебя за твои грехи. Я лишь инструмент в его руках. Если ты не покаешься, то будешь гореть в Аду, как твои братья. Несколько следующих минут я провела в темноте на полу гостинной. Моё тело горело и ныло от тяжелых ударов отца, из носа и разбитой нижней губы тоненькой струйкой бежала кровь. Мне оставалось лишь тихо рыдать, но всё равно я была счастлива тому, что всё закончилось. Я медленно приподнялась, встав на четвереньки. Затем, аккуратно двигаясь к лестнице на второй этаж, я перематывала в сознании последние слова отца: “Будешь гореть в аду, как твои братья”. Братья. Я могла лишь догадываться об их существовании. Я знала о втором браке отца, знала о том, что до меня у Майкла Сида были дети. Мне об этом не рассказывали, но однажды я наткнулась на старый фотоальбом, который был похоронен в глубине темной антресоли. Внутри него оказалось несколько старых фотографий, включая снимки старших отпрысков мистера Сида. На одном из таких были отображены три фигуры с подписями на обратной стороне: “Джейкоб, Джозеф, Джон”. Я была поражена. В детстве я так мечтала о братике, и в один момент Господь послал мне весть о том, что у меня уже есть не один, а целых три старших брата. Но знали ли они о моём существовании? Добравшись до своей комнаты, я бросила взгляд на зеркало. Когда полицейские привели меня домой, на мне была короткая майка черного цвета, на поясе завязана куртка-косуха, едва прикрывающая до неприличия изодранные джинсы, а поверх шеи для полной комплектации — кожаный чокер. Рыжие волосы с зачесом на бок растрепались, помада ярко-красного цвета после побоев размазалась по лицу, слившись со стекающей кровью. Жалкое зрелище. Панк-неудачница — так можно было охарактеризовать меня, глядя со стороны. Я слушала тяжелый рок не потому, что наслаждалась агрессивной мелодией или платиновым баритоном солистов, а потому что в этой субкультуре можно было найти прикрытие для своей изолированности от общества. В подворотнях столичных высоток я не рисовала граффити с надписью “Independent”*, не посещала пафосные демонстрации ЛГБТ или новоявленных феминисток с громкими лозунгами о требовании соблюдения своих прав, ни разу не отрывалась на рок-концертах. Я никогда не была бунтаркой. Максимум — закинуться кокаином, забиться куда-нибудь в забытое Богом место и ловить кайф. Меня часто принимали за шлюху, и какие-то конченные отморозки пару раз присвистывали мне вслед, пока я добиралась домой. Через пару месяцев у меня будет выпускной. Поражаюсь, как я могла столько лет терпеть этих тупых ублюдков — одноклассников. В младшей и средней школе у меня не было друзей: думала, что детей отталкивала моя излишняя религиозность. Отец разрешал носить исключительно закрытые блузки и длинные, серые сарафаны. Дело было не только во внешнем виде. Я была довольно закрытым и молчаливым ребёнком с хмурым и тяжёлым взглядом. Разумеется, это всех настораживало. В старшей школе моё положение лишь ухудшилось. Новый коллектив состоял из пафосных ребят-спортсменов, которые были членами сборных команд школы по баскетболу и американскому футболу, а их девушки — черлидерши, модницы и первые красотки школы. Как всё до тошноты стереотипно. Я заблуждалась, думая, что если начну копировать их поведение, то смогу примкнуть к их клану. Кроме обидных подколов и непрекращающихся издевательств я ничего не получала взамен своей открытости к общению, пускай даже такой недолгой. Не зря говорят, что детская злость — самая жестокая. Теперь на выпускной они наверняка готовят мне очередную пакость себе в развлечение. Нет, к чёрту школу! К чёрту выпускной! Я включила ноутбук и врубила первый попавшийся трек. Старое-доброе ретро — “Sweet Dreams” группы Eurythmics. На часах было далеко за полночь, а на душе так херово, что от пустоты и тоски хотелось завыть. Из подобной депрессии тебя можешь вытащить лишь небольшая доза спидбола. Резким движением сдёрнув матрас на пол, я достала спрятанный между ребёр кровати тайник: небольшую железную коробочку. В ней покоились шприц и ампула с прозрачным содержимым. Далее проходил обычный ритуал стягивания ремнём плеча, наполнение шприца жидкостью из ампулы и аккуратное введение раствора в вену на предплечье, на которой пару лет назад отморозки набили татуировку: “C17H21NO4”. Когда-то в компании, состоящий из наркоманов, я находила отклик и понимание. Мне было хорошо под воздействием кокаина: ещё никогда в жизни я не была такой счастливой и беззаботной, как в те мгновения. Всё продолжалось ровно до того момента, пока они в апофеозе кайфа не начали меня избивать и насиловать. Не помню, почему я сразу не сбежала оттуда, но после того случая мне начали снится кошмары. С иглы я не смогла слезть, поэтому, добывая кокаин у знакомого дилера, приходилось закидываться прямо дома. Сейчас я ввела в вену больше обычного. Мной управляли мысли о том, что я получу передоз и сдохну. На утро меня найдут родители, будут рыдать, вымаливая у меня прощение за грубое и безразличное отношение, а вместо новенькой двустволки отец организует пышные похороны. В открытом гробу я буду лежать в белом платье, словно невеста, держа в руках букет из светлых лилий, а потом мой гниющий труп будут медленно пожирать опарыши. Вдруг что-то заставило меня вздрогнуть и отбросить шприц прочь. Смерть была одновременно и желанной, и безумно страшной. Ведь я была ещё так молода. — Боже, — с отчаянием срывалось с моих пересохших губ. Я взглянула в окно, пытаясь зацепиться расфокусированным взглядом хотя был за одну звезду. — Боже! Я так не хочу умирать! Мне страшно! Если ты есть, если ты меня слышишь, пожалуйста… Пожалуйста… Спаси мою никчёмную жизнь. В глазах помутнело: в пределах зрения вспыхнули зеленоватые искорки. Всё растворялась, словно в кислоте — стены, окно, кровать. Мой мир треснул пополам, и тело моё было разорвано вместе с ним. Всё кончено. Прощай, Фэйт.***
Первое, что я вижу, лёжа ниц на деревянном полу, как рядом с моим лицом медленно ползёт черный паук. Увидев его, я вздрагиваю и забиваюсь в дальний угол комнаты, поджав под себя ноги. Вокруг стоит мертвая тишина, и только звон в ушах причиняет огромную физическую боль. Я жмурюсь, прижимаю ладони к своей голове. В дальнем окне не было стёкол, потому в комнату врывался прохладный ночной ветер. Я не понимаю, что происходит. Это же не Вашингтон. Я сплю? Но если я сплю, то почему так безумно больно?! Я пытаюсь встать на ноги и осмотреться вокруг. Пустота, лишь старый дубовый стол и несколько стульев стоят в центре комнаты. Вдруг откуда-то издали до меня донеслось. — Паскуда - Рэйчел снова обкололась! Я научу эту тварь уму-разуму. Не знаю, почему, но по моей коже пробежал холод. Я понятия не имела о том, кто такая Рэйчел, но мне стало безмерно страшно за неё. Слышу тяжёлые шаги по скрипящей лестнице. — Где бы ты ни была, Рэйчел! Спасайся! Я не хочу встретиться лицом к лицу с этим человеком. Подбежав ко входной двери, я распахиваю её настежь: меня ослепил яркий, зеленоватый свет. Безо всяких сомнений, я, раскинув руки, бросаюсь в пучину этого спасительного сияния, словно у меня вдруг выросли крылья. В эту ночь Рэйчел смогла спасти свою жизнь.