Диалог

— Хотел спросить, — Тор задумчиво наклоняет голову в его сторону, впрочем, продолжает смотреть вперёд, на тёмные просторы вселенной. Показывает заинтересованность или наоборот? Локи решает, что разберётся на ходу, и продолжает, — тогда, когда отец умер, ты… — теперь блондин разворачивается к нему всем корпусом, напряжённо всматриваясь в глаза. — Я не хотел этого говорить, — трикстер вздергивает бровь. В памяти всплывают слова о том, что все это его вина, тяжёлый взгляд Тора и готовность с силой приложить его о землю в этих глазах. Сейчас мужчина смотрит почти сожалеюще, и этим вызывает улыбку, которую, впрочем, не увидит. Локи предельно серьёзен, и хотя этот диалог был уже месяц назад для него, он все так же ярок, — ты действительно натворил дел, но, как оказалось, ничего из этого нельзя было остановить, и, когда я сказал это, я был расстроен, — громовержец чуть дёргает головой, как будто на лицо спадают фантомные пряди, и Локи чуть хмурится. Ему шли длинные волосы. И оба глаза тоже шли. Теперь он выглядит как Один. В нем всегда была какая-то непосредственность, голубоглазая невинность, а теперь виден только бледный синий и скорбь. Одинсон не жалеет о своём решении, не жалеет о том, что позволил дому сгореть, в этом Локи не сомневается. Потому что наверняка в его глазах читается та же скорбь. Асгард. Последнее место, что связывало их, как братьев. Игры в замке, тёплые вечера в покоях Тора, куда Локи шёл, потому что там было светлее, сказки Фригги. Её больше нет. И Одина нет. И дома нет. Лафейсон никогда не признается, но внутри всегда теплилась солнцем в окне спальни Тора надежда, что однажды все сможет вернуться обратно. Да, случилось много, да, все уже никогда бы не стало, как прежде. Поэтому не стоило и говорить. Про простое желание снова ускользать с пиров, чтобы почитать, про практику магии на брате, который никогда не был против, его забавляло видеть, как иллюзии превращают его то в одного человека, то в другого, то в что-то совершенно несуразное, стоило Локи отвлечься на его смех. Который только становился сильнее и вгонял его в краску. Но дома больше нет. Да, Асгард, это не место, это люди. Но они оба знали, что братьями их делало совсем иное. И все это разлетелось по космосу. — Ты не виноват, — Локи опускает глаза в пол, поджимает губы, и рука сжимается в кулак. Не виноват? Ещё как виноват, — не в этом, по крайней мере. Я наслушался, каким ты был хорошим царём, — он удивленно замирает, — никто не заметил подмены, но изменения заметили. Наладил отношения с Норнхеймом, серьёзно? Я думал, они скорее отцу глотку перережут, чем согласятся на мир. Локи хочется вскинуть голову, одарить Тора благодарностью, такой сильной, чтобы сшибала с ног, чтобы он понял, насколько важны для него эти слова. И чёртов Норнхейм был важен, и месяцы, месяцы упорных переговоров. Этот союз был так необходим, что пару раз Локи понимал, что ходит по замку без иллюзии, слишком был увлечён. — И теперь я понимаю, что тот момент, в Свартальфахейме, был тоже тебе важен, — вкрадчиво продолжает Тор, и хочется спросить, кто тут ещё бог шалостей, — раз ты пересматривал его снова и снова. Не в самолюбии же дело. Я больше не злюсь, — доверительно сообщает Одинсон, подталкивая его плечом. Идиот, — и ты вернулся за народом, не так ли? Они тебе тоже важны, — теперь он действительно поднимает глаза, надеясь понять, к чему тот клонит, — ты за них боролся, почти отдал жизнь, — трикстер тихо фыркает. Конечно, он же их царь. Был, запоздало понимает он, но тяжело это понимание не даётся, когда он смотрит в глаза Тора и прикусывает губу, — ты был хорошим царём. Думаешь, сможешь повторить? — он удивлённо моргает. У Тора с глазом ещё и часть мозга повредилась? Да они же его все ненавидят, — ты стал их спасением. Выделываешься много, но они тебе благодарны. Они видят, что ты их любишь. А один я не хочу справляться, если честно, да и когда вообще я делал что-то без твоей помощи? — заговорщически добавляет он, и Локи готов поклясться, что Тор только что подмигнул. Они оба понимают, как этот момент важен, вокруг них словно наэлектризован воздух, все вокруг замирает. — Хотел спросить, — продолжает Локи, как будто только не что не слышал этих слов, — когда менял облачение перед Хелой, зачем ты пустил молнии? Я же накладывал иллюзию, она снималась простым щелчком, — Тор смотрит на него, слишком медленно осознавая, что происходит, — ты же просто выделывался, да? Строил из себя громовержца, потому что магии для тебя мало? Тебе надо было, чтобы со вкусом, так ведь? — у него на губах расцветает гнусная ухмылка, и Локи делает шаг вперёд под аккомпанемент чужого стона, — и это я королева драмы? Никуда без шоу не можешь заявиться? — Тебе бы только момент испортить, — Тор напоминает ему ребёнка. Он умилительно зол и расстроен, а Локи едва ли не хлопает в ладоши. И внутри все наполняется лёгкостью. — Мне? Это не я подумал, что мне нужны извинения за твои слова, я тебя всю жизнь знаю, ты всегда болтаешь, не подумав, даже сейчас. Конечно, я тебе нужен, ты объявишь войну всем мирам быстрее, чем мы найдём, где посадить эту посудину, — Локи торжествует, упивается сарказмом, улыбается, — не могу же я тебя бросить. — Не можешь? — и затихает. Трикстер на секунду теряет нить разговора или хочет притвориться, что теряет. «Ммм, что? Не понимаю, о чем ты, вот нож, вот живот, пойду, пока ты не очнулся». Тор всегда будет ему верить. Эта мысль такая же тяжёлая, как мьельнир. Локи будет раз за разом видеть открытую беззащитную спину и будет способен ударить, потому что тот никогда не потеряет веру в него насовсем. — Глупец. Какой тебе трон, такому остолопу? — зло шепчет он и в ответ получает улыбку, — куда я тебя брошу? «У меня никого нет, кроме тебя.»