Плоские Разумы (Flat Minds)

Билл не мог сказать точно, когда начал забывать детали о Лиаме, но мог точно указать, когда он понял что это произошло: на тринадцатый день рождения, прочитав снова книгу, изменившую все, которую его брат так никогда и не прочитал. Спустя годы после того как Лиама забрали он не мог пересчитать сколько раз перечитывал эту книгу, и по ней было видно. Корешок книги начинал разваливаться, а некоторые страницы пришлось приклеивать обратно при помощи клея. Он мог закрытым глазом пересказать её всю слово в слово, но не хотел терять ни единой страницы. С небольшим исключением. Пусть адвокаты ложно трактуемой филантропии, выступающие за отмену законов о смертной казни для Неправильных фигур, говорят что хотят. Лично мне не доводилось встречать ни одной Неправильной фигуры, которая не исполнила бы роль, отведенную ей природой: не была бы лицемером, мизантропом и в пределах своих возможностей источником всяческих бед. Билл нахмурился и посмотрел на страницу, он крепче взял книгу. И что бы Лиам подумал, если бы у него всё же вышло прочитать книгу? Увидел что кто-то настолько просвещенный — апостол Третьего Измерения! — видел на него как и все остальные? — Ты никогда не знал Лиама, — плюнул он на страницу. Конечно же: тот кто написал эти мемуары, квадрат, чьё имя было потеряно сотни лет назад. Если бы он был знаком с его братом, говорил себе Билл, он бы никогда не написал такого бреда о Неправильных. Только вот он бы всё равно это сделал, как и всё в этом тупом мире. Таким образом, целесообразность, конкурируя с природой, ставит свою печать одобрения на Правильных фигурах. Закон также не одобряет отклонения от этих предначертаний. «Неправильность фигуры» означает для нас почти то же, что для вас — моральная нечистоплотность, попрание нравственных устоев и совершение уголовного преступления… С хмурым видом Билл взял и вырвал эту тупую страницу и скомкал её в кулаке. Внезапно он не мог больше терпеть мысль, что Лиам бы почувствовал прочитай он это. Не то чтобы он никогда не слышал о таком, но прочитать об этом в книге — пока он мечтал о Третьем Измерении, месте, где его Неправильность просто не будет иметь значение — было бы просто жестоко, с треском возвращая его обратно в реальность. Было не важно каким был Лиам, насколько он был умным и добрым и просто был лучше чем какая либо тупая Окружность, даже надеяться стать — его фигура не была верной, и больше ничего не имело значения. Никто кроме него увидеть другое не мог. Они бы просто увидели его разные стороны и углы, как он наклонялся на левую сторону… и… погодите, он наклонялся на левую или правую сторону? Нет, должно быть левую, верно? Я не помню. Понимание этого заставило его почувствовать будто он проглотил что-то очень очень холодное. Он пытался вспомнить, правда пытался, но он просто не был уверен точно. Какая из сторон была у у Лиама короче, а какая длиннее? Какого он был роста? Выше или ниже чем он сейчас, одного с ним роста? … Как звучал его смех? Я не помню. — Нет! — взвизгнул Билл, уронив на пол книгу. Он закрыл глаз и прижал к нему свои сжатые в кулаки руки, пытаясь вспомнить всё. Он не начинал с пустого листа, потому что он, конечно же, помнил Лиама, но вот детали — столько мелочей, о которых он так долго не думал, мельчайшие вещи, которые почти не имели значения — никак не мог вспомнить. Какие движения он делал пока рассказывал ему сказку? Какую руку он использовал? Он делал закладки или просто использовал уголок страницы? Какую книгу он всегда держал рядом, когда засыпал? Какое было его любимое блюдо? Из разума Билла появлялись расплывающиеся далёкие образы, и он не мог точно сказать правильно ли он помнил. Одну секунду он помнил, что тот наклонялся на левую сторону, но также и наоборот и не мог сказать что было правдой, а что нет. Но как это может быть? Как он мог забыть? Прошло пять лет. Нет. Тебе было восемь. Нет! Дети забыва– — НЕТ! Его крик заглушил грохот от открытой двери, и он выбежал из комнаты, даже не закрыв её, не думая, что та книга, о которой никто не должен знать была прямо на полу. Но это не имело значения, ведь отец был на работе, а его тупая мать даже не умела читать, она была… где она? — МА! Она была возле камина в гостиной, подкладывала в камин дров и повернулась, услышав его визг. Она обрадовалась увидев его. — Твой праздничный торт почти готов, милый. Когда твой отец вернётся– — Где фотографии? Она замолчала и удивлённо посмотрела на него, моргнув. — Фотографии? — С Лиамом. У нас когда-то были, — сказал Билл. — Где они? Непонимание стало чем-то другим, замученный взгляд, который умолял его не продолжать дальше, но Билла это никогда не заботило. Вы дали им забрать Лиама! — У тебя они ещё остались, да? Я хочу их увидеть! — потребовал он, нельзя было забыть совсем все, конечно, всё осталось где-то, глубоко у него в сознании, но он не мог это достать — но может, если бы он получил что-то что напомнило бы ему, он бы вспомнил и остальное, верно? Верно? Его мать прикрыла глаз и отвернулась. –… У меня их больше нет. — Ты их выкинула? Сначала Лиама, а потом и всё что осталось? Она дёрнулась, и этого Биллу было достаточно, чтобы понять что это была ложь, что фотографии ещё остались: они должны быть где-то, и она держала их у себя. От него, как она держала его подальше от комнаты Лиама. — Ты этого не сделала, — надавил Билл, наступая ближе, от чего его мать отошла, как будто от страха. — Я хочу посмотреть на них! — У меня их больше нет, Билли, я– — Ты сказала что у меня будет желание на день рождения, да? — взвизгнул Билл, прерывая её. Что-то где-то у него в центре болело, зрение помутнело и говорить он мог с трудом. Свободной рукой он вытер глаз, в другой он всё ещё крепко держал скомканную страницу. — Но у меня никогда не будет того что я хочу и ты даже не можешь– даже не можешь сделать хоть одну вещь для меня, тупая, бесполезная… — он замолчал, не зная какое оскорбление ещё сделать, чтобы показать все что он хотел крикнуть ей, отцу, Окружностям и остальному тупому миру. — Билли… — слабым голосом окликнула его мать, но ничего больше не смогла сказать. — Билл, — отрезал он, посмотрев прямо на неё, она отошла будто пораженная молнией. Её глаз был мокрым от слез, которые она старалась не сморгнуть. — Ты не можешь продолжать ненавидеть меня всю свою жизнь. Только до конца твоей, хотел сказать Билл, но то что он сказал было совсем другое. — На какую сторону он наклонялся? Я не помню. Почему я не помню? — он крикнул и бездумно со всей силы кинул скомканную страницу в камин. Старый лист упал прямо в центр камина и ярко загорелся, но он не увидел как тот превратился в пепел: его мать оказалась рядом, и притянула к себе. Это был не последний раз, когда Мельпомена обняла своего выжившего ребёнка. Это был последний раз, когда он это объятье вернул. Раньше она наклонялась, чтобы его обнять, как помнил Билл, но теперь нет. Он был слишком высоким и быстро рос дальше. Ещё пара лет, и он будет того же возраста что и Лиам. Ещё год, и он будет старше чем его брат когда либо был. Сколько ещё времени осталось, прежде чем он ещё больше забудет о нем? — Я хочу фотографию, — он услышал собственные слова, сказанные сломанным голосом. Это было требование — он хотел чтобы это было требованием — но в итоге оно не было на него похоже. И всё же этого было достаточно: Билл покинул свою комнату со скомканным листом в руке, а вернулся держа фотографию — которую он никак не хотел даже помять. Она уже немного испортилась, на неё попали капли воды, но она всё ещё оставалась хорошей: Лиам был на ней и Билл мог рассматривать её сколько ему захочется, снова запоминая каждую деталь. Этого было недостаточно, потому что некоторые вещи он просто не мог вернуть, а фотография не могла напомнить ему как звучал смех Лиама, но это было только начало. Он начал регулярно думать обо всем, что только мог вспомнить о брате — мелочи и причуды, которые раньше казались ненужными — и записывал их все, стараясь держать всё, что мог вспомнить. Они забрали его брата, и он не мог допустить чтобы ещё что либо, даже время забрало у него ещё что-то. До того дня, когда помнить было больнее, чем забывать, и он стёр всё, что осталось.