***
Она знала, что её сын не будет её как только она увидела его в первый раз. Его тело ещё оставалось хрупким и слабым, но даже сейчас — пока он плакал, ерзая и двигая короткими конечностями — она видела, что он совсем не похож на форму её мужа. Основание намного шире, его длина равна двум другим сторонам. То, на что она смотрит это совсем не Равнобедренный. Это Равносторонний. — Мефис… Голос Лу низкий и неуверенный, как и когда он обычно говорит. Он — кроткий человек, каким всегда был. Он не смеет говорить о том, что они уже оба знают, что они оба видят. Но она не может перестать, ещё немного. Она повернулась обратно к Лу. — Нет. Ещё слишком рано говорить, — сказала она, с голосом твёрдым, несмотря на боль, которую она уже могла ощутить до самого ядра. — Не говори пока никому. — Мы не сможем скрывать-- — Мы ничего не скрываем. Мы просто подождём пока его форма затвердеет, — оборвала его слова она. — Дай мне одеяло. Она обернула его вокруг новорожденного, плотно, и тихо покачивала его, чтобы усыпить. В следующие дни, она никому не давала увидеть его без одеяла. Она говорила им, что они просто осторожны, потому что ребенок был боленым и не должен был замёрзнуть. Конечно же это ложь: он был далёк от болезней, мальчик был здоров и активен и никогда не уставал. Он рос, становясь больше и крепче — и оставаясь всё также Равносторонним. Он был красив и идеален и от этого ей не было никакой радости. Ему исполилась неделя, когда Лу снова заговорил об этом. — … Его форма не изменится. Мы должны известить Комиссию, чтобы они его осмотрели. — Ты же знаешь что будет если они это сделают. — В классе Равносторонних его жизнь будет лучше. Они найдут ему хорошую семью. Его правильно вырастят. Это лучше чем то, что мы можем дать — а что если его форма изменится из-за нас? — Они заберут его. — Они в любом случае это сделают. Будет лучше если они сделают это сейчас. Будь разумна. Несколько минут она ничего не произносит и просто смотрит на дитя, лежащего в кроватке и пытающегося дотронуться до своих ног руками. На секунду, лишь только на секунду, у неё появилось желание взять что-то — что угодно — чтобы ударить его. Недостаточно сильно, чтобы убить, но достаточно, чтобы ранить, достаточно чтобы сократить его нижнюю сторону и сделать его Равнобедренным, как и они. Тогда они не заберут его. Тогда она будет выращивать её сына. Но также она заберёт его шанс на более лучшую жизнь, и конечно же она не может этого допустить. Она закрывает глаз, вздыхает и открывает его снова. Секунда безумия прошла, оставляя лишь что-то тяжело оседать внутри. Будь разумна. — Хорошо. — и всё. Лу останавливается, и когда он говорит снова его голос звучит напряжённо. — У нас всё ещё могут быть другие дети. Мы... — И у нас их так же заберут, если они окажутся Равносторонними? — прервала его она и он замолкает. Их взгляды встречаются, и он отворачивается первым. — Нет. Они заберут его и пусть будет так. Других не будет. Он кивает и покидает комнату. Она взяла на руки малыша и поднесла его ближе к себе, что вынудило его посмотреть на неё широко открыв глаз, будто он смотрел на Верховную Окружность. Назвать младенца до его первого месяца ведёт к неудаче, поэтому не все это делают, так что у её сына всё ещё нет имени. Есть одно, которое она хочет ему дать, но она оставляет его себе. Кто-то другой назовёт его, и то какое хочет она уже не имеет значения. Но может так даже лучше: если ты даёшь имя чему-то, ты привязываешься к этому, и Окружности знают, она уже слишком привязалась к нему. Проходят года, и больше никаких детей. Она никогда не забывает мальчика, которого ей пришлось отдать. Но имя, которое она хотела ему дать она забывает.***
Хуже глухого лишь тот, кто не хочет слышать.***
— Лу, кто это? Треугольник, стоящий перед их дверью не тот, кого она знает, но она инстинктивно ему не доверяет. Равносторонний Треугольник должно быть являлся купцом и он мог быть перед их дверью только ради одного: продажи. Их отсутствие образования делало их легкой добычей для мошенничества, скрытого за большими словами и это то, чем более высокие классы довольно часто пользуются в своих интересах. Равносторонний заговорил прежде чем Лу мог, снимая шляпу. И это движение сделало её ещё более подозрительной — потому что это не жест, который обычно показывают их классу — Билл Сайфер, — представился он. — Польщена, — был сухой ответ. — Чем мы обязаны визиту? — Я подумал, что пришло мне время сказать привет. … Что? Она сузила глаз, чтобы лучше видеть, потому что её зрение начинает слабеть, и она замечает, что ищет что-то знакомое в этом Сайфере, в узком зрачке, смотрящем прямо на неё с чем-то не слишком далеким от ожидания. Он смотрел, как если бы она была самой Верховной Окружностью. Что-то в её разуме переключается, и её рука цепляется за ручку двери. Все её инстинкты кричать, чтобы она закрыла дверь сейчас же, она изо всех сил пытается держать голос твёрдым. — … Мы знакомы? — Да, ты вроде меня родила. Она почувствовала, как будто мир взорвался, и Лу должно быть чувствовал себя схожим образом, потому что он пошатнулся рядом с ней. На секунду всё, что она может сделать это понять — её сын здесь, стоит прямо перед ней — это. Появилось желание, которой почти заставило её ранить его, чтобы оставить его с ней — только теперь, чтобы подойти и крепко обнять, провести его в дом, расспросить его о том, куда уже привела его жизнь. Она просто может сделать это: всё что нужно сделать это подойти. И она хочет этого. Настолько, что это причиняет боль. Но она не делает этого. Ещё раз, секунда безумия прошла и она знает что делать. Ты не должен быть здесь. Контакт запрещён. Ты зря всем рискуешь. Перед ней, Билл Сайфер переминается и говорит снова, звуча немного неловко — Наверное надо было купить шоколад или что-то вроде то-- — Вы должно быть ошибаетесь. У нас никогда не было сыновей. Это заставило его отпрянуть и моргнуть в растерянности; Лу использовал этот момент, чтобы тихо зайти дальше в дом, а она попыталась закрыть дверь. Попыталась, потому что он оказался быстрее и загородил двери путь тростью, которую от держал. — Воу, воу, погодите. Я ищу Лу Зебуба и его жену и он сказал-- — Да, это мы. Но вы ошибаетесь, сэр. У нас никогда не было сына. — прервала его она, надеясь, что он примет это, что он больше ничего не спросит. Даже его голос тяжело слышать. Она почувствовала колкое чувство и её взгляд размылся. Она моргнула, чтобы убрать это и посмотрела ему прямо в глаз, но не смогла держать её голос твёрдым. — Ты не должен тут быть. Пожалуйста, уходи. Я не смогу поднять тебя на уровень всего, что ты достиг. Он нахмурился и это намного легче переносить, чем выжидательный взгляд, которым он посмотрел на неё раньше, гораздо легче чем его растерянность. — Серьёзно? Вот и всё? Ты не видела меня с того момента, как я родился, и всё что ты можешь сказать это, чтобы я уходил-- Они заберут его. Они в любом случае это сделают. Будет лучше если они сделают это сейчас. Будь разумна. — Ты можешь всё потерять. Пожалуйста. Будь разумным! На секунду — лишь на секунду — он смотрит на неё пытаясь и встречая провал в осмыслении её слов — потом внезапно он начинает смеяться. И в этом смехе очень мало веселья, что от него по её спине пробежал холодок. Он звучит так неправильно и испорчено, что она не хочет его слышать. — Хахахахаха! Знаете что? Это хорошая причина. Да, наверное вы правы. Я не имею ничего общего с вашим видом. Вы там, где вы есть, потому что вы не заслуживаете ничего лучше, — сказал он, убирая обратно трость. Это её шанс закрыть дверь, но она заметила, что не может двинуться, не может говорить. — Разумного дня, — добавил он и повернулся, чтобы уходить. Подожди, — почти крикнула она, но ни звука не покинуло её. Она лишь смотрела как он уходил ни разу не повернувшись. Идеальный Равносторонний. Её сын. Билл Сайфер, — сказал он. Это не твоё имя, — думала она, но не могла вспомнить как звучит его настоящее и ничего не говорит. Она может лишь смотреть и надеяться, что он поймёт. Но он не делает этого. Даже с бесконечными знаниями в своём распоряжении, с глазом, который мог видеть все секреты вселенной, Билл Сайфер откажется видеть вещи в отличном от его взгляде.***
И нет хуже безумца чем того, кто не желает понять.