Путевые рассказы

— Мы на месте, — тихо произнес мужчина. Машина остановилась. Я открыла глаза и вяло улыбнулась водителю. Мы ехали медленно, поэтому, задремав, я не заметила, как мы прибыли. Белые холмы и тихий напев ветра усыпили меня. Водитель вышел и направился к багажнику, и я, накинув шубу, неохотно последовала за ним. Стоило мне открыть дверь, как меня обняла зима. Не колючая, европейская, обжигающая лицо и руки, а мягкая и нежная, отчего хотелось улечься на землю и укутаться одеялом из снега. — Подождите здесь. Я пойду сообщу дежурному о нашем приезде. Я кивнула и осмотрелась по сторонам. Меня окружали фьорды, устланные белым покрывалом, внизу стелилась река, уходящая за поворот. У самой воды блестели огни гостиницы Драгсвик, ее белая облицовка сливалась со снегом. Я закурила. От вида такой красоты, сотканной природой, становилось не по себе. Даже взирая на пирамиды или небоскребы Нью-Йорка, я не испытывала такого страха, восхищения и одиночества, какие испытывала при виде запорошенных фьордов, хвойных лесов и тумана, парящего над рекой. Несмотря на то, что здесь не было привычных огней большого города, ночь была светлой. Она словно дымкой затянула все вокруг, украсила тенями эту сказочную землю. Вокруг царили тишина и спокойствие. Вскоре недалеко раздались шаги, и передо мной появились водитель и мужчина. Последний был одет в белый халат и добродушно улыбался. — Добрый вечер, Сакура, я доктор Какаши. — Очень приятно, — я протянула руку, и мы тепло поздоровались. — У вас здесь так... — Одиноко, — подсказал он. — Да, когда я вышла из машины, почувствовала себя такой маленькой среди всей этой красоты. Какаши улыбнулся и ничего не сказал. — Проходите, только осторожнее, здесь скользко. Я поглубже укуталась в шубу и направилась за ним. Водитель попрощался и пошел отогнать машину. Мы шли медленно, я осторожно взбиралась по крутой лестнице, чтобы не упасть, доктор иногда меня поддерживал и добродушно улыбался. — Не думайте, что здесь так безлюдно. Обычно здесь много туристов и местных. — Я и не думала. Просто тут все такое огромное, красивое. Но как больным? Ведь нам профессора всегда вдалбливали, что на больных такие пространства действуют угнетающе, пугают, увеличивают частоту припадков. Да и разве они оценят все это? Доктор поддержал меня, когда я чуть ли не упала, и издал ироничный смешок. — Я скажу вам одно, Харуно: забудьте все, чему вас учили. Практика и теория — совершенно разные вещи. Фрейд, Юнг. Не имеет значения, чью школу вы предпочитаете. Каждый больной требует особого отношения. По крайней мере, у меня в больнице так, а она — одна из лучших. Я натянуто улыбнулась. Вряд ли я смогу забыть ночи, проведенные за книжками, и испорченные вечера. Ветер подул сильнее. Хвойный лес, росший вокруг, закачался. Где-то взлетела ворона и, каркая, исчезла в монотонных «куплетах» ветра. Медленно падал снег, и передо мной постепенно вырисовывался силуэт больницы. Большой ухоженный дом с собственным садом и скульптурами эпохи Ренессанса. Перед лечебницей располагался фонтан, вокруг него — запорошенные скамейки, дорожка, выложенная морской галькой. В особняке горел свет. От него веяло теплом и уютом. — Проходите, — Какаши открыл дверь, пропустил меня вперед и помог снять шубу. Мы переобулись в махровые тапочки. В доме было тихо и ухоженно. Большая деревянная лестница, ведущая наверх, зал с охотничьими трофеями, дубовый пол, красивый камин, возле которого, усевшись в кресла, сидели две сестры. Одна из них читала, другая занималась вышиванием. В южной стороне комнаты располагалась большая застекленная ложа, там стояли рояль и пара мольбертов. — У вас здесь очень уютно, — я внимательно рассматривала окружающую обстановку. Честно говоря, когда я ехала сюда, я ожидала что-то вроде тюрьмы, только для душевнобольных. Решетки на окнах, мягкие палаты и смирительные рубашки, но к обычному, красиво обставленному особняку я не была готова. — Все как-то странно. Я точно туда попала? — Вы именно там, Сакура. Не забывайте, что у нас семьи хотят вылечить своих родных и платят за это немалые деньги. В том числе и за все это — комфорт, заботу и желание сделать этих людей прежними. — И вы не боитесь больных? Они же могут быть опасны, покалечить себя. А меры предосторожности? Вся эта беспечность удивляла меня, вызывая во мне некий протест. Ведь я готовилась к совершенно иному. Несколько лет подряд нам внушали, что эти люди больны и к ним нельзя относиться беспечно. Выпусти человека, который считается себя Бэтменом, и он расшибется об асфальт с ближайшего небоскреба. — Сразу столько вопросов, — доктор добродушно улыбнулся. Я собралась возразить, но он остановил меня: — Еще успеете, а пока отправляйтесь в свою комнату. Сестра Тен–Тен вас проведет, — он внимательно смотрел на меня, и я устыдилась своей поспешности. Возле меня появилась брюнетка невысокого роста и, смущаясь, попросила проследовать за ней. Ее голос был тихим и немного похожим на детский. Мы поднялись на второй этаж, прошли по коридору, увешанному репродукциями Ренуара и Констебля, и направились в самый конец. — Не волнуйтесь. У больных здесь специальные двери, и на ночь им дают успокоительные травы. У нас здесь нет буйных, некоторые с шизофренией, но они безобидны. Это люди, потерявшие себя или не способные вернуться к нормальной жизни после душевной травмы. Она замолчала, как будто ожидая чего-то. Мне же было нечего добавить. Комната была восхитительной: большая двуспальная кровать, камин, дубовый стол у окна и шкура белого медведя на полу. Мои вещи уже стояли здесь. Единственное, что мне оставалось, — это выпроводить надоедливую сестру, запрыгнуть под одеяло из овечьего меха, взять ноутбук и поделиться впечатлениями с Саске и отцом. — Располагайтесь. Если что-то понадобится, я в комнате напротив. Это крыло для служащих, так что не бойтесь незваных гостей, — сестра сконфуженно улыбнулась и поспешила выйти. — Спасибо! — крикнула я, но она уже исчезла. Я быстро распаковала вещи, разложила конспекты и литературу, потом принялась за гардероб и туалетные принадлежности. Словом, я управилась быстро. Посмотрев в окно, я улыбнулась. Отсюда открывался прекрасный вид на горы и хвойный лес. Все еще шел снег. Большие ватные снежинки все падали и падали, превращая маленькие деревья в сугробы. Некоторые из них клонились к земле, не выдерживая массы, облепившей их. — Ну и как, вам нравится? Я резко развернулась и увидела доктора. Он стоял в дверном проеме с двумя чашками чая. — Простите, не хотел вас напугать. — Ничего страшного, просто у вас тут так тихо. Ни криков больных, ни шума за окном. Только ветер и тихий стук часов, — я указала на большие старые часы, и мы оба заулыбались. — Я понимаю. Не все сразу привыкают к такой обстановке. После большого города здесь непривычно. Нет огней, шума, машин. Только пара человек, я и больные. Он подал мне чай, мы сели на кровать. Я внимательно рассматривала его. Симпатичный, с благородными чертами лица и творческим беспорядком на голове. Одет просто: джинсы, свитер, очевидно подаренный женой, и халат, накинутый сверху. Я бы дала ему лет тридцать, хотя ему намного больше. Таким мужчинам, как он, возраст только к лицу. Он отпил немного чая и внимательно посмотрел на меня. — Надеюсь, комната вам нравится. — Она просто восхитительная, я ожидала совсем другого. — Но зато теперь приятно удивлены. — Да, — только и ответила я. — Что ж, тогда она будет вашей. Туалет в конце коридора, дверь слева. Завтракаем и ужинаем мы вместе, поэтому не удивляйтесь. Кухня открыта всегда и для всех, не считая больных. У них особые диеты. Я понимающе кивнула, внимательно слушая. — Что касается вашей практики и дежурств, выберете для себя наиболее удобное время. Будете проводить по четыре часа на дежурстве и два как ассистент, то есть присутствовать при моей врачебной практике. И конечно, можете вести заметки. Я это не запрещаю. Он замолчал. Я сделала пару глотков, обдумывая, когда мне будет удобнее дежурить. Хотя здесь, я думаю, это будет не такая уж и проблема. Роскошный дом, домашняя кухня. — Приступить к работе можно уже с завтрашнего утра. Только сообщите мне относительно дежурств, чтобы я в последний момент не стеснял сестер. — Хорошо. — Ну, тогда доброй ночи. — Доброй, — улыбнулась я, порадовавшись, что наконец останусь одна. Какаши вышел и тихо притворил за собой дверь, я же поставила чай на пол и взяла ноутбук. — Ну и как там? — Саске сидел перед камерой, сонный и уставший. — Холодно, одиноко, но красиво. — Вполне ожидаемо, я же говорил. — Хм, я же сказала, что еще красиво. — Но это не меняет того факта, что там холодно и одиноко. И бог знает где, — он зевнул и потянулся. Вряд ли он разделял мое восхищение. — Вот не надо бог знает где! Это Норвегия, и я в Согне Фьорд. — Мне это ни о чем не говорит. Иногда он меня просто выводит. Нет чтобы порадоваться! Вместо этого я вижу его полнейшее равнодушие к происходящему. Даже когда я рядом, я чувствую, что я что-то вроде трофея, но когда он говорит: «Люблю», я верю ему. Он мне нравится, нравится моему отцу. Он говорит, Саске успешный молодой человек и далеко пойдет. У него вся продукция «Apple», биография Джобса и дорогая машина. Мы познакомились в клубе, а потом все как-то закрутилось. Каждый раз после секса он откидывается на другую сторону кровати и засыпает или смотрит на меня с таким выражением лица, как будто доставил мне внеземное удовольствие, а меня одолевают мысли, не фригидна ли я. Но, видно, такова любовь, и я должна смириться. Мне с ним комфортно, мы ходим по дорогим ресторанам, встречаемся с умными людьми. Они говорят о политике и «Apple» и сильно удивляются, когда я говорю, что учусь на психолога. Ведь я дочь основателя, а сейчас гендиректора «HarunoComunication» — Не будь скучным и скажи, что скучаешь по мне, — я гримасничала в камеру. — Скучаю, — вяло ответил он, и мне сразу перехотелось продолжать эту игру. Саске это заметил. — Очень, очень скучаю. Просто сейчас ночь, а мне завтра на работу. Поэтому прости, что не разделяю твоего энтузиазма насчет деревни, психов и так далее... — Во-первых, не деревни, а Норвегии, во-вторых, это пациенты, и они больны. — Хорошо, хорошо. Просто я не понимаю, зачем надо было ехать так далеко. Ты могла пройти практику у нас и сейчас бы грела мою постель, а не находилась за тысячу километров на другом конце планеты. Конечно. Это сейчас ты так говоришь. Обычно ты приходил поздно и падал за ноутбук. Иногда целовал меня, а потом мы занимались любовью. Где искра? Почему ты относишься ко мне как к воздуху? Ты дышишь мной, но не замечаешь. — Ладно, я все поняла, пока. — Не обижайся. Пойми меня, я устал. Мы же еще поговорим? Я ничего не ответила и просто вышла из скайпа. Это ничего бы не изменило, будь я там или здесь. Если бы он хотел, он бы настоял. Заставил бы меня остаться, поднажал. Но я не видела никакой инициативы с его стороны. Что же мне было делать? Ему всего лишь надо было сказать: «Останься». Тем более, отец постарался ради меня, нашел это место. Отец. За окном задул ветер, затрещали поленья. Кто-то прошел по коридору. Я выпила чая и залезла под одеяло, поставив ноут на коленки. — Привет, пап, — я улыбнулась в камеру. — Привет, мое солнышко. Как долетела? — Хорошо, правда, немного устала. Мне стало легче, когда я услышала голос отца. Он — единственное, что у меня осталось.Единственный близкий мне человек, ради которого я бы пошла на все. Ему было шестьдесят три, белые негустые волосы, всегда гладко выбрит, в костюме. Возрастные морщины такого мужчину, как он, только украшают. Его полуулыбка, внимательный взгляд. Я никогда не видела его кричащим или злым. Он всегда обнимал меня, улыбался, иногда он был задумчив и совершенно не слушал меня, но я ему прощала. Ведь он любил меня, а с тех пор как не стало мамы, сделал все, чтобы я пережила это не так болезненно, как он. — Еще бы, ты ведь пролетела полмира. Мы заулыбались. — Спасибо, место восхитительное. Когда я впервые увидела эту красоту, мне показалось, что я попала совершенно на другую планету. — Так оно и есть. Как больница? — Хорошая, тут все так по-домашнему. Надеюсь, я не забуду, зачем я здесь. Доктор Какаши тоже очень приятный. — Вот и славно. Значит, твой старик может спать спокойно. — И вовсе ты не старик. — Ах, с тобой нет. Мы замолчали. Отец о чем-то задумался, я немного расслабилась, ощутив чью-то заботу. Почему любовь между мной и Саске не может быть такой? Почему у меня не бегут мурашки, когда я слышу его голос? Почему меня не обволакивает тепло, и сердце не стучит чаще, как с отцом? Он как будто почувствовал мои мысли и внимательно, с заботой посмотрел на меня. — Как у тебя с Саске? Я промолчала, я не знала, что ответить. Он не стал настаивать, лишь внимательно смотрел. Его серые, задумчивые и полные заботы глаза смущали меня. — Как это было между тобой и мамой? — тихо спросила я. Его взгляд потускнел. — Ну, до того, как она заболела, — я уже пожалела, что начала это. Что я хочу знать? Было ли у них все по–другому? — Мечта, — спокойно ответил отец. Он смотрел куда-то в сторону, как будто вспоминая. Неожиданно улыбнулся своей полуулыбкой. — Мне не хватает ее во всем — в воздухе, в доме, на кухне, в холодной постели. Не хватает ее улыбки и запаха волос. Я вижу ее везде и нигде. Он вяло улыбнулся и притих. — Как вы встретились? Мне просто хочется услышать, отец. — Она была в голубом платье и балетках. Светило солнце. Я был одет бог знает как, а она сидела и читала на скамейке. Я подумал: «Ангел». Стоял как дурак, не зная, что делать, что сказать. И тогда она посмотрела на меня своими большими сияющими глазами... — он замолчал, натянуто улыбнулся, утерев слезу, он все еще не смотрел на меня. Я же внимательно слушала, пытаясь представить эту картину. Солнце, парк, отец и мама. Она читает, он стоит и просто смотрит на нее. Разве этого достаточно, чтобы родилась любовь? Каждый раз, когда я говорю о матери, отец расстраивается. Будет ли Саске вспоминать обо мне так же? Ведь мы познакомились по–другому. Клуб, спиртное, танцы, красивый черноволосый брюнет. Я была слегка подвыпившая, секс у него в квартире. Но сейчас двадцать первый век. — Ты любишь Саске? Отец внимательно посмотрел на меня, слегка опустив очки. Я знала этот взгляд. Заботливый, пытающийся сказать мне что-то. Я промолчала. — Ты любишь Саске? — Так, как ты любил маму? Он вздохнул. — Речь не о нас с мамой. Я молчала, уставившись в клавиатуру. Что же я ему скажу? После его откровения мне было стыдно за свою любовь. И вообще, любовь ли это? — Послушай, мне он нравится, — заговорил отец, — он умен, напорист, знает, чего хочет. — Тогда... — Это устраивает меня, но ведь мы говорим о тебе? Дело не в том, что мы не обсуждаем твою личную жизнь, дело в том, что ты вообще не говоришь о нем, — он замолчал, внимательно глядя на меня. — Ты просто не слушаешь. — Слушаю, поверь. Я не вижу ни капли восторга, трепета, а главное, — страсти. Ты ведь должна сходить с ума, летать, петь от экстаза... и танцевать. — Всего лишь, — я натянуто улыбнулась, пытаясь скрыть свое замешательство. — Ты должна испытывать счастье или хотя бы сиять. — Значит, сиять, — я запнулась, не зная, что сказать. — Хорошо, я постараюсь. Отец заулыбался и посмотрел куда-то в сторону. Он всегда так делал, когда я говорила какие-то глупости. Чтобы не обидеть, он просто улыбался. — Можешь считать меня старомодным, но, по-моему, любовь — это страсть, одержимость, тоска и пустота без человека, который дополняет тебя, делает полноценным. Это словно часть тебя, которую когда–то отобрали, и ты нашел ее. Ты должна перевернуть мир, но найти того, кого будешь любить до беспамятства, а он будет отвечать тебе взаимностью. Кто не любил, тот не жил. Открой себя, слушай своей сердце. Слушай свое сердце? Ведь я вроде бы открылась и люблю, а он любит меня. Мы спим вместе, занимаемся любовью, ходим по ресторанам, гуляем. Разве это не любовь? — А я не слышу твоего сердца. Прожить жизнь и не любить — это ужасно. Я слушала его, но все равно не понимала. С чего он взял, что я не люблю. — Надо искать. Отец замолчал. Он все еще видел во мне ребенка, объяснял, рассказывая про высокие чувства. — Отец... — Не закрывай свое сердце. — Хорошо. — Как знать, когда тебя пронзит стрела. Я ничего не ответила, только смотрела в его глаза и не хотела обманывать, не хотела расстраивать. Он просто не понимает, что сейчас любовь немного другая. — Хорошо, я постараюсь. — Правда? — Да. Мы засмеялись. Я так хотела взять его за руку, обнять и поцеловать. Успокоить и сказать, что люблю его. Мне всегда становилось хорошо после разговора с ним. Даже если он говорил о чем–то заоблачном, то всегда попадал в точку. — Люблю. — Я тебя тоже, дорогая. *** С утра я отправилась в кабинет к доктору, сообщила об удобном мне времени для дежурства, затем поработала как ассистент при докторе Какаши. Он задавал вопросы, пытался понять пациента, вникнуть в его проблему. Мне нравилось, как он работал, отдавался тому, что любил. — Я ищу «якоря», Сакура, и зацепки среди осколков сознания. Чаще человек создает себе новую личность. Это защитная функция мозга. Представьте себе компьютер, он подхватил вирус или не смог справиться с операцией. В первом случае — отключается, удаляя всю зараженную информацию, во втором — виснет. Так и с человеком: кто-то зацикливается, кто-то создает себе новое «я». Моя же методика основывается на памяти тела. Я пытаюсь найти «якоря». Помешательство чаще всего связано с каким-то потрясением, определенными обстоятельствами. Вы еще не устали? — Нет, — я отрицательно покачала головой, записывая некоторые его мысли. Он сидел в своем кабинете в большом кожаном кресле. За окном светило солнце. Я иногда отвлекалась и рассматривала его библиотеку. — Так вот, я ищу их, ведь тело помнит. Когда вы касаетесь огня, вы отдергиваете руку, потому что вам больно. Так и с психикой, как только я подхожу поближе, я сразу это вижу. Заметьте, когда я общаюсь с пациентом, даже если он считает себя Джоном Кеннеди, я постепенно ищу раздражители. Я пробую все виды музыки, отношения, разговор, окружающую обстановку и постепенно сужаю этот круг. Это долго, но я вылечиваю людей. И конечно, не будь у меня ресурсов, я бы не смог позволить себе такую роскошь. Но здесь и соответствующие клиенты. Я лечу людей, а не содержу лишь бы угодить кому-то или облегчить совесть. У меня богатые клиенты, которые любят своих родных и хотят видеть их вновь нормальными. Я согласно кивала, делая заметки. По потолку бегал солнечный зайчик. За спиной доктора сверкали вершины гор с чернеющими прожилками камня. Они уходили в небеса, такие величественные и красивые. А я, иногда слушая, улетела туда к птицам , парящим высоко над землей. — Думаю, на сегодня хватит, — улыбнулся Какаши, заметив, что я отвлеклась. — Идите прогуляйтесь, погода отличная. Вы и так мне помогли. — Спасибо, — я улыбнулась, спрятала айпад и решила пройтись. День и вправду был восхитительный. Я вышла в сад. Снег немного подтаял, обнажив зеленую траву. Дорожки прибрали. Пахло молодой травой и лесом. Слегка запорошенные статуи, деревья, облепленные снегом, покатый склон. Вода, искрящаяся под солнцем, переливающаяся золотом. Одинокая лодка, пришвартованная к берегу. Гостиница, возле которой бродят маленькие фигурки людей, а потом вновь фьорды и водопады. Сад был пуст (очевидно, все были в доме), не считая одинокой фигуры, это был юноша. Он стоял спиной ко мне, в черном костюме и туфлях. Желтая копна волос блестела на солнце. Одна рука в кармане, в другой, наверное, сигарета. Я подошла к нему и сильно удивилась, увидев вместо сигареты мороженое. — Красиво, — я остановилась возле него, глядя на долину. — Простите, — он повернулся и посмотрел на меня. Симпатичный, благородные черты лица. Теплый взгляд голубых глаз. Во мне что-то екнуло. — Красиво, — повторила я, растерявшись. — Ааа, — как-то спокойно протянул он и облизал мороженое, продолжая «летать» где-то далеко. — Вы приехали к родным? — Наверное. Я засмеялась. — Наверное? — Я собирался возвращаться, но увидел все это и забыл, зачем здесь. — Я вас понимаю. Такого не увидишь в больших городах. — Больших городах? — переспросил он. — Ну да, Париж, Нью-Йорк. Вы сами-то откуда? — Пока еще не определился, но мне нравится здесь. Я улыбнулась. Он облизал мороженое и перевел свой взгляд на меня, такой чистый, словно у ребенка. Он смотрел прямо и спокойно, отчего мне стало не по себе. Я занервничала, поправила прическу и уставилась на бегущие водопады. — А теперь нравится еще больше. Я посмотрела на него, немного удивленная и смущенная. — Минуту назад я смотрел на солнце и воду, а потом появилась ты, такая же красивая, как и все вокруг. Я растерялась. Что ответить на это? В клубе я бы послала его куда подальше, выслушивая что-то похожее миллион раз. Но сейчас это звучало как-то странно и непривычно. Я смущалась от его слов, робела, словно девчонка. Была не в силах отвести взгляд от его голубых и таких чистых глаз. В них не было и капли порока, и я верила его словам, как будто он сама правда. В нормальной жизни эти комплименты обесценились и преследуют только одну цель. Что здесь со мной происходит? — Вы говорите это всем женщинам? Или только незнакомкам, которых только что встретили? — Я думал, вы одна такая. — Какая? — Прекрасная и нетронутая, как эти водопады и долина. Он говорил так просто и искренне, что совершенно обезоружил меня. Я не знала, что сказать. Все равно, что спорить с ребенком. И еще это мороженое. — Спасибо, но мне надо идти. Я натянуто улыбнулась и, опустив глаза, направилась обратно. Что же это? Мне страшно, руки дрожат, и сердце бьется сильнее. И куда я бегу? Почему я убегаю от него? Обычный мужчина с красивыми глазами и мороженым. Я просто была обезоружена его наивностью, его комплиментом, таким простым и странным. Я вернулась в свою комнату и занялась конспектом. Надо было привести мысли в порядок, заняться работой. Ведь я приехала сюда не отдыхать. На ужин я не явилась, решила побродить по просторам интернета и отвлечься. Саске я не дозвонилась, он как всегда был весь в работе. Отца решила тоже не тревожить, у него и своих забот хватало, помимо надоедливой дочки. Вышла я лишь около двенадцати, мне надо было заступать на дежурство, поэтому я прокралась на кухню, перекусила, набрала сладкого на десерт и пошла сменить Тен–Тен. Девушка как всегда застенчиво поздоровалась, рассказала, что надо записывать в журнал, сколько раз делать обход и в каких случаях будить Какаши. Я все внимательно выслушала и заступила на дежурство. Время шло медленно, я бродила по дому, заглядывала в крыло к больным. Все восемь дверей были закрыты, стояла тишина. Я рассматривала картины, возвращалась обратно, читала. За окном шел снег, мягкий и пушистый, если такой бывает. В камине трещали поленья, раздавался стук старых часов. Мне вновь захотелось сладкого, и я обчистила кухню еще на пару пирожных. Неожиданно меня заинтересовало застекленное крыло, и я направилась туда. Там я обнаружила бассейн. Голубая прозрачная вода, мраморный пол. Немного поколебавшись, я решила поплавать. Три часа ночи, все спят. Почему бы и нет? Через час заканчивается дежурство, никто и не заметит. Я разделась — здесь было немного прохладно — и сразу же нырнула. Вода была очень теплой. Я сделала еще пару кругов, затем вновь нырнула, вспоминая, как купалась с отцом. Не работа, а сказка. Конечно, все это благодаря ему. Вот что бывает, когда человек любит свою работу. Он заботится о больных, о служащих. Здесь действительно лечат людей, а не пытаются избавиться от них, запихнув в сумасшедший дом, чтобы забрать наследство или скрыться от правосудия. — Вы? — стоило мне вынырнуть, как я увидела юношу, которого встретила сегодня. Он стоял возле бассейна в костюме и с мороженым, задумчиво глядя на меня. — Что вы здесь делаете? — Я заблудился. — В три часа ночи? — Да — Что-то вы часто теряетесь, — я скептически посмотрела на него. Да, неловкое положение — я, голая в бассейне, а он стоит и смотрит. Может, это сон? — Извини. Я подплыла поближе. — Отвернись и подай, пожалуйста, полотенце. Он молча подал мне его, как-то странно посмотрел и отвернулся, облизывая мороженное. — От тебя не спрячешься. Ты остался здесь? — Извини. Это не входило в мои планы. Я удивленно посмотрела на него, закутываясь в полотенце. Странно, почему я чувствую неловкость? — А что же входило? Вскружить женщине голову? Что это? — Мороженое, — спокойно произнес он, — с карамелью. — Видишь, я не отрицаю, что ты вскружил мне голову, — я замолчала. Господи, что я говорю незнакомцу в три часа ночи, с которым познакомилась только утром, услышав от него комплимент, впервые тронувший меня до глубины души?! Казалось, такой простой, но... — И теперь я чувствую себя идиоткой. Я просто не понимаю: сначала ты в саду, теперь здесь. Он внимательно смотрел на меня, кивая и облизывая мороженое. — Господи, ты так увлеченно его ешь! Как будто впервые. — Так и есть. — Сложное же у тебя было детство. Я начала собирать одежду, чтобы как-то скрыться от его проникновенных голубых глаз и бархатного голоса. Он присел и подал мне кофточку, я взяла ее, растерявшись. — Ты живешь здесь? — Нет, я просто... — посмотрев на него, я опять растерялась. — Забудь. — Ясно, вообще-то я хотел сказать, что был бы рад, если бы мы подружились. — У меня много друзей, — тихо ответила я. — А у меня ни одного, — он внимательно смотрел на меня и говорил вполне серьезно. — Мне почему-то так и показалось. Между нами воцарилось неловкое молчание. — Прости, если я обидел тебя утром, — он задумался. — Я просто иногда теряюсь в присутствии незнакомых мне людей. У меня нет привычки к общению, особенно рядом с такими. — Такими? — машинально переспросила я. — Прекрасными людьми. Что это? Мое сердце забилось сильнее. Почему меня смущает этот незнакомец, обстановка? Может, он маньяк, но что я могу поделать, если мне хорошо? Я покрылась мурашками, хотя не замерзла. — Ты странный. Он промолчал. — Спокойной ночи. — Наруто, — он перестал есть мороженое, поколебался, думая, куда его поставить, пока не поставил на пол. — Наруто, — повторила я, взяла одежду и направилась обратно. — Спокойной ночи, — тихо произнес он, провожая меня взглядом. *** — Не забывайте отмечать в журнале, если ночью больной покидает свою комнату, — улыбнулся Какаши, сидя в кресле, когда я уже собралась выходить после очередного диалога. — Так никто и не покидал своей комнаты, я всю ночь была здесь. Он внимательно посмотрел на меня и широко улыбнулся. — Не стоит покрывать больных, если они захаживают на кухню. Она всегда открыта для них, а вот для моих наблюдений это важно. Один из «якорей», если вы помните. Вы можете не волноваться, для Наруто у нас припасено много мороженного с карамелью. Мы специально оставляем два–три на ночь. Наруто? Меня ошарашила эта новость. Значит, он пациент? Конечно, это все объясняет. Но как? Он казался таким нормальным. Хотя нет, я просто ослепла. — Наруто? Какаши перестал читать и внимательно посмотрел на меня. — Не все сумасшедшие Наполеоны, Терминаторы или вампиры. У него шизофрения. Его прошлая личность стерлась из-за какого-то сильного переживания. Сюда его сдала мать, когда он уже никого не узнавал. Он помнит свое имя, помнит слова, разговаривает, высказывает мысли, но настоящее его «я» где-то далеко. Он сложный пациент, и я только начинаю догадываться о его «якоре». — Пациент, — повторила я. Но доктор не расслышал. — Спасибо, Сакура. Надеюсь, сегодня вы придете на ужин. — Конечно, — машинально сказала я, но не пришла. Я не могла поверить, что он болен. Это невозможно! Неужели надо быть шизофреником, чтобы говорить такие комплименты? Есть мороженое и восторгаться красотой? Всего две встречи, а я хочу увидеться с ним вновь. Но что за мысли? Он ведь болен, он опасен. Ведь это неправильно, в конце концов. Целую неделю я старательно пряталась: не ходила на ужин, не гуляла, просиживая все время в интернете или читая. Иногда говорила с Саске, но он был все так же равнодушен или занят. Я ловила себя на мысли, что с ним все по-другому. Я не испытывала рядом с ним того, что испытала за две встречи с Наруто. Мне казалось, что я обманываю его, себя. Но сердцу не прикажешь. Неужели отец говорил правду? Чем сильнее я замыкала в себе это новое для меня чувство, тем с большей силой оно рвалось обратно. *** — Великолепно, не правда ли? — У меня нет слов. Мы плыли вдоль фьордов, смотрели на ниспадающие водопады, блестящую воду и разноцветные домики, примостившиеся вдоль побережья. Какаши правил яхтой, его жена сидела и читала книгу. — Интересно, каково это — жить здесь? Вставать и видеть эту красоту каждое утро, кататься? Я завидую вам, хотя никогда этого не хотела. Доктор заулыбался и мечтательно посмотрел на жену. — Я тоже. Я никогда не думал, что меня занесет в Норвегию. Я ведь был японец до мозга и костей, впрочем, как и сейчас. Но когда я увидел страну, я влюбился в эту землю, горы, воду. Я понял, что мое место здесь, и остался работать, основал клинику. Все это, конечно, не без помощи моей жены, она помогала мне, поддерживала. В том числе и финансово. У нас были трудные времена. Иногда я терял веру и был не столь радостным, как сейчас. Но они прошли. Человеку свойственно все забывать, — он посмотрел на жену, она отвлеклась от книги, почувствовав его взгляд. Ветер стал сильнее, и мы повернули назад. Перед нами раскинулся остров с запорошенными деревьями. На нем было пару домиков и причал с двумя лодками. Мы обогнули его и решили возвратиться обратно. Я смотрела на дорогу, бегущую вдоль побережья, облака и горы. На людей, занятых хозяйством или просто отдыхающих на воздухе. Пахло морем и лесом. Солнце приятно согревало лицо. Иногда на меня попадали прохладные брызги. И в эту секунду я поняла, как хорошо разделить свою радость с кем-то близким. Показать ему горы и сказать: «Смотри, какая красота, давай побываем там вместе». Но, конечно, это лишь мечты. Саске не уезжает далеко, он полностью поглощен работой и новшествами — новый айфон, новая машина, новый клуб. Он просто посмеется, если я заикнусь про поездку. И в это мгновение мое сердце скрутили тоска и одиночество. Я поняла, что у меня нет близких, только отец. После этого я замкнулась, я пыталась заглушить тоску, пыталась поговорить с Саске, но теперь он стал каким-то чужим. Он ни разу не сказал «люблю», ни разу не сказал, что скучает. Так я провела всю неделю в больнице, выполняя работу и просиживая все свободное время в комнате, пока в конце недели я не решилась выйти. Снег растаял. Я спустилась к самой воде и направилась вдоль побережья. Среди фьордов плавали катера. Туристы гуляли у гостиницы. Я шла, приуныв, думая обо всем и ни о чем. Плескалась вода, облизывая камни, слышался шум падающих водопадов. Дойдя до дерева, нависшего над водой, я остановилась и подобрала серый камушек. Такой гладкий и холодный. Я покрутила его в руках. На душе было грустно. Почему я здесь? Поступаю ли я правильно? Почему я постоянно думаю о нем? — Красиво, — раздался голос позади меня. — Простите? — я вздрогнула и обернулась. Это был Наруто в костюме и с мороженым. — Я давно не видел тебя, а потом увидел, что ты гуляешь, и мне захотелось спуститься. — Только и всего, — тихо ответила я. — Нет, я много думал о тебе, искал. Во мне все задрожало, было трудно говорить. Голова говорит одно, а сердце — другое. Неужели я так изголодалась по любви, что кинусь на него? Отдамся чувству, которое одолевает меня. Ведь он болен? Я отошла к дереву и перевела взгляд на Наруто. Он был похож на ребенка, не растерянного и неуверенного в себе, а любопытного и задумчивого. Такого чистого и нежного в своем любопытстве. На меня никогда так не смотрели мужчины. Он подошел поближе. Ветер подул сильнее, зашумела листва. Мои волосы немного растрепались. — Мне нравится твой запах. Он встал ближе, отвлекся на шум листвы. Я нерешительно посмотрела на него. Что же я делаю? Может, я такая же сумасшедшая? Но разве любовь не делает нас сумасшедшими? Где же грань? — Мне тоже нравится твой запах, — мы стояли молча, глядя друг на друга, иногда отвлекаясь на плеск воды и шум ветра. — Наруто. — Да? — Можно тебя поцеловать? — Глупый вопрос... — Можно. Легкая улыбка заиграла на его лице, но он остался таким же спокойным. Я не контролировала себя, мне было плевать, что говорит голова и что подумают. Всю неделю я была полна лишь им. Этим парнем, которого едва знаю, который очаровал меня. Были лишь я, он, дерево и горы. У меня в голове пронеслись слова отца о страсти, желании, что тебе хочется парить и танцевать. Я осторожно поцеловала его. Мягкие, чуть влажные губы. Он не знал, что делать, поэтому стоял, словно пробуя меня на вкус. Когда я открыла глаза, Наруто облизал губы и улыбнулся. — Спасибо, — прошептал он. — Пожалуйста. Я прислонилась к нему щекой. И мне показалось, что я улетаю куда-то далеко. Чистая энергия разлилась по моему телу, которого будто не было. Сердце билось, с каждым ударом наполняя меня трепетом и удовольствием. Мы вновь поцеловались, только на этот раз увереннее. Он робко отвечал, я чувствовала вкус карамели. — Странное чувство, слабость в коленях. — И сердце бьется, — заулыбалась я. — Чаще... — Кто ты? — Наруто, а ты? — Сакура, — я вновь прислонилась к его щеке. Время замерло вокруг нас. Как замерла и я, стараясь не упустить это мгновение, впитывая в себя каждый трепет сердца. Я словно пустыня, изголодавшаяся по воде. Любовь? Сколько заключено в этом слове? Кто не любил, тот не жил. Слова моего отца. Почему сейчас мне не кажется их встреча с мамой столь фантастической? — Где ты был? — Здесь. — А я? — Далеко. — А теперь? — Ты близко. *** Мы встречались почти каждый день. Я специально подбирала такие места, чтобы нас не видели, а он был словно ребенок, такой чистый в своих чувствах и намерениях. Я не хотела думать, зачем и что дальше, я просто «прыгнула», не оглядываясь. Когда он был рядом, для меня он не был болен. Я не могла смотреть на него так. Он был Наруто, мужчиной, которого я полюбила. За его страсть к мороженому, искренность и робость, за взаимное чувство и подаренные им мгновения. Было около трех. Я снова улизнула в бассейн. Небо было чистым. Звезды и молодой месяц сияли. Я плавала, когда почувствовала его присутствие. — Привет. Он был как всегда в костюме и с мороженым, внимательно наблюдая за мной. Он присел и потрогал воду. Я подплыла и коснулась его руки. — Привет, — мы улыбались как дураки, глядя друг на друга. Я поднялась к нему. Меня не волновало, что на мне ничего нет, здесь не было никого, только я и он. Наруто немного растерялся, но я прижалась к нему, взяла у него мороженое и поставила на столик. Затем помогла развязать галстук, снять пиджак. Мы неуверенно поцеловались. Я начала снимать его рубашку. Он нежно поцеловал меня, робко коснулся плеч, рук, потом талии. Все вокруг замерло. Я даже не заметила, как мы оказались в бассейне, наслаждаясь друг другом, впитывая каждое мгновение. Мы занимались любовью робко, словно впервые. По телу разлилась приятная нега, мне хотелось, чтобы он лежал рядом со мной и никуда не уходил, чтобы эта ночь длилась вечно. Неужели это любовь? Если это она, я готова нырнуть еще глубже, я не хочу возвращаться в реальный мир. Я заплакала, уткнувшись ему в плечо. — Мне нравится заниматься с тобой любовью. Все так, словно я до этого ее и не знала. — Спасибо, — он гладил мое лицо, я смотрела в его задумчивые голубые глаза. — А тебе было хорошо со мной? — Да — Лучше, чем мороженое с карамелью? — Намного, — мы улыбались, глядя друг на друга. На небе сверкали месяц и звезды. Они были так близко, что, казалось, их можно достать. В городе я редко смотрела на небо, а здесь впервые увидела, как оно прекрасно. Над большими городами оно блеклое и неживое, а тут прямо светится и блестит. *** — У меня намечается успех, Сакура. Я думаю, вскоре мне удастся вылечить одного из пациентов. У Какаши было приподнятое настроение. Он жестикулировал, показывал мне свои очерки, словом искренне радовался. — Еще один, и у меня будет приличная врачебная практика! Он улыбался и даже закурил сигару, погрузившись в свои мысли. Впрочем, как и я. Последнее время я летала где-то далеко, после ночи с Наруто я не могла спуститься на землю. Я сходила с ума, мне хотелось петь и танцевать. Я была влюблена. — Кстати, надеюсь, у вас есть вечернее платье? — Что? — переспросила я, не сразу осознав, о чем именно он спрашивает. — Вечернее платье, — широко улыбнулся доктор. — Для чего? — Ну как для чего? Ведь завтра праздник. — Праздник? Я была удивленна и немного «спустилась» на землю. — Ну да, вечер, когда все родные приезжают навестить пациентов. Мы устраиваем танцы, банкет и салют. — Впервые слышу. — Странно, я думал, сестры вам рассказали. — Нет. Я все еще недоумевала. — Ну, тогда готовьтесь. Я уверен: вам понравится. У нас юбилей. *** Вечер, я в черном облегающем платье. Все празднество устроили в гостинице. Здесь много родных, приехавших к своим. Накрыты столы, играет музыка. Всех объединяет одна забота. Тут нет привычной фальши. Некоторые искренне радуются улучшениям, некоторые стоят расстроенные, грустно глядя на родных, которые не узнают их. Я не чувствую, что я среди сумасшедших. Некоторые из них бродят вдоль побережья, некоторые стоят у столов. Вон доктор и его жена. Семья. Может, мир, в котором я живу, обезумел, ведь здесь у людей совершенно другие ценности? Они не говорят об акциях, о новинках моды. Они смеются. За улыбкой не скрывается ненависть, за поздравлением не прячется зависть. За грустью не стоит месть. Я выпила шампанского. Так хорошо: легкий ветерок, на небе ни облачка. — Можно пригласить вас на танец? Я неуверенно развернулась, услышав знакомый голос. Голос, который я очень люблю. — Отец? — Привет. — Что ты тут делаешь? — Меня пригласили, — широко заулыбался он. — Что же еще делать старику, как не разъезжать по приемам? — Папа. Я обняла его крепко-крепко. Прижалась, словно не видела тысячу лет. — Не так сильно, — рассмеялся он, — я уже не в том возрасте. — Брось, — я утерла слезы. — Я вижу, мне надо почаще отсылать тебя на другой конец Земли. — Перестань. Он осторожно взял меня за руку, и мы пошли танцевать. — Когда ты прилетел? — Вчера, добрался только сегодня. Решил сделать тебе сюрприз. — Я не хотела беспокоить тебя по таким пустякам. — Это не пустяки, когда это важно для моей дочери. Тем более, я один из инвесторов, — он улыбнулся, внимательно рассматривая меня. — Ты вся сияешь. — Так заметно? — Еще бы, ты затмила здесь всех. — Как и ты, отец. Играет музыка, я прижимаюсь к отцу. Возле нас танцуют другие пары. Все в черных фраках и при галстуках, женщины в вечерних платьях. Вокруг блеск и сияние. — Похоже, меня пронзила стрела, пап, — я не смогла сдержать улыбки и счастья, переполняющего меня. — Я вижу. — Это прекрасно, я теперь так же влюблена, как и вы с мамой. Я где-то высоко, я схожу с ума, мне хочется танцевать и любить. Я знаю: я сейчас говорю глупости, но не могу ничего поделать. Но я боюсь, ты меня не поймешь. Я задыхалась от счастья, прислонившись к его плечу. Весь этот вечер, отец, прием, Наруто. Я жила, я любила. И я должна была сказать ему об этом. — Я знаю, и я рад за тебя, Сакура. Он замолчал. — Пойдем, пройдемся к воде, мне нужно передохнуть. Я отстранилась и внимательно посмотрела на него. Я помню этот тон, тогда умерла мама. Мы спустились вниз. Сюда доносилась музыка, пели сверчки. Меня «обнял» легкий холодок, отец заметил и накинул свой пиджак мне на плечи. — Я здесь не просто так, родная. Я знаю, в кого ты влюблена, и не мне судить. Он прекрасный парень. Я промолчала. Странно, мне даже не страшно, хотя я ожидала хотя бы тревоги. — Какаши позвонил мне несколько дней назад и рассказал о сложившейся ситуации. — Ситуации? — Да. Я посмотрела на небо. По нему плыли облака, маленькие, бегущие на восток. Мне почему-то стало холоднее. Я перевела взгляд на отца. — Но ведь здесь все просто. Я люблю его, он любит меня. Ты ведь об этом мне говорил. — Я не осуждаю за то, что ты влюбилась в него, и не жалею, Бог мне свидетель. Видя, как ты сияешь, я даже не хочу говорить о том, что должен. Он зажег тебя, разбудил мою спящую красавицу. Я всегда хотел, чтобы ты влюбилась. — И? — Завтра Наруто пройдет последнюю ступень лечения. — О чем ты? — Он все забудет, ему вернут его прежнего. Как мне объяснил доктор, ты стала его «якорем». Благодаря тебе, он нашел корень. — Любовь, — глухо произнесла я, не веря своим ушам. Нет, этого не может быть! Внутри меня появилась дыра, я ощутила тревогу, неприятное чувство, подкатившее к горлу. — Я не хотел, чтобы так вышло. — Ты не виноват, — холодно ответила я, уставившись в воду. Я еле сдержала подступившие слезы. Любовь. Кто бы мог подумать? Я нырнула с головой, я полюбила, а теперь это будет кто-то другой. Будет ли он любить мороженое? Будет ли смотреть на меня также? — Отец, — я заплакала, уткнувшись ему в плечо. — Я здесь. — Он сегодня будет? — Да, он искал тебя. — Я тогда пойду. Я должна, — слезы медленно стекали, но я постаралась сдержаться. — Подожди, — отец утер мои слезы. — Иди. И я пошла медленно, не помня себя, высматривая знакомое лицо среди толпы. Меня увидел Какаши и сочувственно кивнул, я кивнула в ответ. Кто-то смеялся, кто-то грустил. На небе сверкал одинокий месяц. Играли музыканты. Наруто сидел на каменной скамейке, стоявшей на небольшом зеленом холмике, недалеко от гостиницы. Сидел, одинокий и обворожительный, глядя на воду, переливающуюся серебром в холодном свете месяца. Что же это? Прощание? За что? Ведь я не хочу его отпускать. Зачем становиться прежним, когда можно навечно остаться таким же чистым? Я глубоко вздохнула, чтобы унять дрожь и слезы. Я сейчас явно не красавица: глаза покраснели, бледная. — Привет, — я присела рядом с ним. — Привет, — он просиял, увидев меня. — Я тебя искал. Пытался найти, но тут столько незнакомых людей. Я растерялся, надеялся, что увижу тебя где-то здесь, — он улыбнулся. — Вот и нашел. — Да. — Здесь красиво. — А теперь и светлее, ведь ты принесла свет. Я был один среди мрака, тени тянулись ко мне. Я видела наши отражения в воде. По ее поверхности неожиданно прошла рябь. Я придвинулась к нему поближе. В небесах загалдели чайки. — Я люблю тебя, — тихо сказала я. — Странно, мне почему-то страшно от твоих слов. — Не бойся. — Почему ты плачешь? — От счастья, — ответила я, сдерживая рыдания. Тишину неожиданно нарушил резкий взрыв. Салют, словно гром, огласил о своем появлении. Рассек ночной небосвод и рассыпался на тысячи огоньков, озаряющих ночное небо. А затем вновь и вновь. Все новые и новые огни появлялись в небе и рассыпались, падая на землю. Золотые, красные, голубые. Гости подошли ближе к побережью. Сполохи иногда озаряли долину, деревья, водопады. Он придвинулся ко мне и нежно поцеловал. Его мягкие, нежные губы, теплое дыхание со вкусом карамели. Прохладный воздух и салют. Я так хотела остановить время. Разве я жила раньше? — Мне кажется, что я тебя больше не увижу. — Я здесь, не думай об этом. Он обнял меня, поцеловал. — Я тоже тебя люблю, — тихо произнес он. — Что? — сдерживаться было все тяжелее. — Я не понимаю до конца, что значит это слово. Но мне захотелось сказать тебе именно это. Я засмеялась сквозь слезы. — Почему это так странно звучит именно от тебя? — Не знаю. Он был как всегда спокойным и улыбался. Наруто не может быть болен. Нет, он не должен забыть меня, ведь между нами что-то большее. Отец говорил, что надо перевернуть мир, чтобы найти свою любовь. Я хочу перевернуть его. С детства тебе говорят: «Любовь, любовь». Потом, с возрастом, она обесценивается. Ты растешь в мире, где произносят громкие фразы, но поступают иначе. Ты проживаешь определенный отрезок времени и думаешь, что знаешь мир, но и одновременно чувствуешь себя обманутым. Ведь с возрастом твое мировоззрение меняется. Грань между добром и злом стирается, точно так же, как и грань между симпатией и любовью. И ты живешь, идешь на вечные компромиссы и перестаешь верить в любовь. Поддаешься чужому мнению не любящих людей, а их гораздо больше. Ты ищешь утешение в работе, в случайных связях, думая, что ты взрослый, знающий жизнь. Но это полная чушь. Сейчас я сижу с человеком, которого люблю, и который любит меня. Перед нами салют, позади горы. Я прижалась к нему и летаю где-то высоко. Кто не любил, тот не жил. Только сейчас я понимаю слова моего отца. Любовь. Сколько всего заключено в этом слове, когда оно значит для тебя столько много. И как дешево оно звучит от людей, не знающих его. — Ты попрощалась с ним? — Да. Отец стоит рядом, глядя на салют. Почему-то теперь мне гораздо теплее. Я многое поняла и многое решила. — Красиво. — Очень. — Где я была раньше, пап? Он улыбнулся, спрятав руки в карман, посмотрел по сторонам, вздохнул. Ветер подул сильнее. — Жалко отпускать? — Да. Почему мне так больно? Играет музыка, салют. Отец, в черном фраке, внимательно смотрит на меня. Я не чувствую, что это конец, но необыкновенно чутко ощущаю окружающий мир. Теперь я не тень. Краски ярче, запахи приятней. Я уже не плачу. — Ты живешь, родная, ты живешь. *** Сейчас утро. Солнце еще не слишком высоко, но уже согревает. Легкий ветерок принес запах моря. Я стою в нерешительности, глядя на сидящего Наруто, в костюме и с легким беспорядком на голове. Он прошел лечение. Это его первое утро после долгого сна. Кто сидит на этой скамейке — мой любимый или совершенно чужой человек? Я колеблюсь, я боюсь подойти, но и одновременно хочу подбежать, обнять и никогда не отпускать его. Шум воды, далекое эхо, прилетевшее с гор. Он смотрит на остров, мимо которого я плавала. Наруто, я иду к тебе.