OST: — Владимир Кузьмин — Белые дикие кони
Софа привыкла к подъему в семь утра. На кухне успевал воцариться запах сигар «Гавана», которыми неизменно дымил отец. Мать отмахивалась от едкого табака, и, дождавшись спасительного звонка, объявляла мужу, что труд не ждёт. Константин Евгеньевич заканчивал завтракать, накидывал на коренастую фигуру пиджак, и, коротко прощаясь с женой и дочерью, спускался по лестнице к служебному автомобилю. Марина Владленовна не забывала приговаривать в спину супруга, что «членовоз» не уедет без него. Она всегда называла чёрную «Чайку» по завету народной молвы. Но семейство привыкло к комфортной жизни, от машины никто не спешил отказываться. Но сегодня обличительные крики разбудили Софку тревожным набатом. Сразу же захотелось спрятаться под одеялом, будто двухметровый кусок ткани — укрытие от всех бед. Надоели Софе ваши семь утра. Слушать музыку куда приятнее, да ещё и в тихой комнате на солнечной стороне. Пока Бутусов пел о глазах, потерявших свой цвет, Софа пыталась сосредоточиться на себе, пытаясь не думать, что лодка её родителей дала пробоину. Папа всё чаще запирается от семьи на даче, не скрывая от супруги новое увлечение — медсестру из Кремлёвки. Мать, глубоко оскорблённая, сыпала справедливыми упрёками. Жила с обидой за душой, но уходить никуда не спешила. Константин Евгеньевич, считавший, что обеспечил семье безбедное существование, больше не мог отрицать, что его чувство к жене умерло. Показное благополучие казалось ему рациональным решением проблемы. Когда-то делегат комсомольских съездов Марина Дементьева избрала его своим распрекрасным мужем, и он не сильно сопротивлялся подобной перспективе. Партии нужны ответственные кадры, которым можно доверить судьбы миллионов и народное хозяйство. Женитьба на хорошенькой студентке позволила не сомневаться в своем верном тыле. Но со временем Константина стала тяготить жизнь с женой, оказавшейся натурой довольно деспотичной. Характерной. Софа предвидела, что однажды отец взорвется. Понимала, что родители никогда не любили друг друга, но разумно решили, что молодым строителям коммунизма лучше держаться вместе, а для протокола родить дочь. Софка инертно следовала по течению, послушно окончив школу без троек, поступив в юридический институт, но на этом её амбиции закончились. И если отец вступался за дочь, шутя, что великие гены передаются через поколение, то Марина Владленовна не знала жалости. В конфликтах родителей её имя не раз всплывало на первые места. Было так и на этот раз. — Меня не жалеешь, дурак, подумай, что у дочки за спиной скажут? Мало ли, что звёзд не ловит, а начнут говорить про кобеля-папашу! Решил, что стерплю? Времена не те, но за аморалку пожалуюсь. Так своей мадаме кремлевской и передай! — Вот теперь ответь, профессорша, а что я тебе не дал? Чем обделил? Должность у тебя есть, дочка наша разумная. Деньгами снабжаю, как будто печатаю, и родственников твоих по нужным направлениям распихал. Пашу на будущее Софки, как папа Карло. Считаю, что сделал всё, в чём ты когда-то нуждалась! — Запел, хрен моржовый! О дочке вспомнил, когда звоночек прозвенел! Где ты был, заботливый папашка, когда она Милославскому сказала, чтоб лесом шёл? А ты, занятой своей неотложкой, так и спустил на тормозах! Милуйся, дочка, с кем хочешь, с шиблотой подзаборной! Вставил бы мозги, чтобы твоя Софка пример с Павловской дочки брала! Та раскидываться не стала, та прикарманила профессорского сынка. А наша всё на этого барышника заглядывается, глаза бы мои не глядели! — Чего ещё мелешь? Дочерью попрекнуть решила? Не выйдет! Что произойдёт, Софа ко мне придёт. Потому что ты её, как и меня душишь, но хватит, кончилась песня! — Через годок дочура в подоле принесет, а ты жалей её! А дачу от слуг своих освободи. Приеду, проведаю хозяйство, дух переведу. Завтра же! — Делай, как вздумается! Если что надо — звони, не обделю, раз нужно будет. Я на службе. Буду поздно! Через минуту входная дверь закономерно хлопала, надрывно и тяжело. Мать явно бросилась в слёзы, пытаясь понять, когда упустила из вида мужнино вольнодумство, а Софа с вздрагиванием утыкалась в подушку. И всё-таки не пробоина, не течь. Ситуация грозила самыми неблагоприятными катаклизмами. В это не хотелось верить хотя бы в этой комнате с видом на заснеженный город, всегда уютной и светлой, но музыка, которая теперь лилась куда тише, убеждала в обратном:— Твое имя давно стало другим, Глаза навсегда потеряли свой цвет, Старый врач мне сказал — тебя больше нет, Пожарный выдал мне справку, что дом твой сгорел…
Кассеты с иностранными записями, принесенные Пумой, валяются где-то в столе, и поэтому тишину комнаты нарушал лишь негромкий рокот «Наутилуса». Пума знал, что сладкоголосой немке с «In the Heat of the Night» подруга опять предпочтёт «Казанову», но подачки в честь долгой и верной дружбы не прекращались. Васька присматривал за Софой с внимательностью старшего брата, и никто не имел сил прервать детскую дружбу. Пусть Быков давно забыл, что кто-то может называть его по имени, а не звучным прозвищем.— Взяла бы Сандру и не выделывалась, на неё спрос у всех о-го-го! Но ты же слушать не будешь, Чума! — в том, что Пума лучше любого студента-экономиста разбирался в категориях «спрос» и «предложение» Голикова не сомневалась. — Но ты же знал, что я буду выделываться, бычок? — кассетами Софка не разбрасывалась, зная, что может предложить их сокурсницам, с ума сходившим от западного евродэнса. — Ладно, в хозяйстве всё надо. — И это твоя благодарность, подруга? А поцеловать? По-братски, Пчёле не сдам! Он нынче такими делами в перспективе заморочит со своим Белым, да чтобы я ему указывал? — Издеваешься? — Голикова теряет задорный пыл, и взгляд изумрудных глаз тухнет. Она же знает, что Пуме не нужно долго гадать, чтобы понять чувства Софки к Вите Пчёлкину. Но советчиков она не послушает. — Мне-то ваши зоны влияния по барабану. Живите, как знаете. И ты, и Белый, а с Пчёлой я уж сама как-нибудь выясню. — Разберётся она… Ладно, я не в обиде, просто поворчал, — Пума по-доброму улыбается, и Софья вновь видит привычного беззлобного мальчика, с которым познакомилась в далеком детстве. — Только держи себя на мушке, готовься. Настороже будь. И не разочаровывайся. — Пума, послушай, — Софа остановила поток речи друга жестом ладони, — давай сама разберусь, даже если дура полная? Мне же не привыкать? Признаешь? — Не сломайся, а это и есть главное. Сама поймешь…
Пчёла не запрещал такого общения. Не лохов же бомбить её Пума зовёт, а другом детства золотого оставался. Что Пчёлкин мог запретить Софке, если и сам ходил в полулегальных ухажерах? Марине Владленовне не ко двору козёл по имени Витя. Он не обеспечит её дочери столицу капстраны. А Ник перестал смущать воображение Софы, когда понял, что Пчёлкин — не пустая графа в её биографии. У него этих дочек партийных функционеров — вагон и маленькая тележка. Но Марине Владленовне не хотелось терять связь с влиятельной семьей Милославских, и она не могла простить дочери её непростительное легкомыслие. Возмутительное!— Ты дура, Софка! Дура, как иначе? Мать права! Вон, Лизка твоя закадычная? Задницей докрутилась и сына Холмогорова на удочку подловила, бегает он за ней, возвращать поехал. Набралась бы опыта. Мы с отцом не вечные, а ты привыкла ушами хлопать. Зла не хватает! — Если тебе так нравится Никитос, то, мам, пожалуйста — разводись с отцом и шуруй в устроенную Европу. Правда, боюсь, что папа не выдержит удара, а Никите не нужна такая перспектива. А меня уволь. Разменной монетой быть не собираюсь, ясно? — Я хочу, чтобы тебе не пришлось знать нужды. Чтобы ума набиралась! — Идти по проторенной тобою дороге? Нет, мама, не надо! — Надо, не надо! А ты меня отцом не попрекай — не жила бы так злачно, как бы ни я! — А я и не жалуюсь! — Одно радует!
Без Пчёлы пусто — корень проблемы, заставляющей Софку закрыться в четырех стенах, обнаружился в этом. Софа могла бы упрекнуть Пчёлу, что он пытается втянуть свои медовые крылья в чужой улей, но она сама же проводила его из Шереметьево, снабжая обещанием — по его приезду из Ленинграда бросить всякую конспирацию. Это было не самой легкой задачей: Софка хотела сберечь нервы матери. Витя не понимал, почему Софа строит из себя виноватую. Что ему до чужих бесплодных амбиций? И ей.— Блин, о чём мы вообще толкуем, как бедные люди? И я на это, блять, соглашаюсь, по углам чужим мыкаться на свиданки, как бы ни приделах! Ты меня кем выставляешь? Уродом моральным? А, Соф? — Остынь уже. Потопить меня перед матерью хочешь? Разве я тебе не говорила, что она творит? Каждый раз, когда хочет сорвать на мне свой гнев! — Чем я теперь твоим предкам плох? Заграниц не видел? Бабла не заработаю, сдохну в канаве после очередного разбора? А стыдобно! Пацаны смеются, когда я очевидного не признаю. Бегаю за тобой, как сопливый восьмиклассник. — Уговорил! Не мелкая, разберусь, и всё нормально будет, как у людей. К Филу на свадьбу со мной пойдешь, как жених на выданье. — Хорошо сейчас сказанула, Хазанов в юбке. Лады, дочь Тритона, я на гребне волны в северную гавань, ты давай там… Не скучай, умницей будь! — Не дождешься, лукавый! Оглянись, сзади космические войска! — Эй, Пчёл! Объявляю, Вас мужем и не ной! Та-да-да-да… — идиллию разрушил Холмогоров, появившийся между Голиковой и Пчёлкиным, как третейский судья. — Ля-ля, тополя, люблю — трамвай куплю, все вы такие безголовые! Соф, я, конечно, сын профессора астрофизики, но не моей морде «Аэрофлот» задерживать. — Соф, эта махина просто достала, тудыт его за клешню, — показав Косу кулак, Пчёла на секунду почувствовал себя истинным победителем, — но мы это, правда, опоздаем так. Чё, Кос, погнали за золотом маккены? — Мне бы хотя бы поговорить с твоей сестрой, а золото потом я ей уж обеспечу, — веселость Коса стёрлась при едином упоминании Лизы. — Софа, лихом не поминай, а Пчёлу пришлю следующим рейсом! — Переговорщики фиговы, постарайтесь не переубивать друг друга в полете. — Где уж наша бы не пропадала!
Из гущи воспоминаний выводит требовательный стук в дверь. Софа бы и рада остаться неподвижной на своей кровати, но стучалась мать, и она не уйдет так просто, прежде чем не пожелает «доброго утра». В весьма специфичной форме. — Проснись и пой, хоть раз в жизни, — мрачно замечает Голикова-старшая, отворяя дверь и сразу же нажимая на кнопку выключения магнитофона. — Грустная у тебя музыка, дочка, плакать с неё будешь, а не хватало, чтобы ещё и ты туда. — Ты же сама говорила, ма? Я из поколения бездуховной молодежи. Куда мне до тебя, святой комсомолки и идейного борца с тунеядством? — Софке не жаль выключенного Бутусова, а вот за поникшую от бабского горя мать впервые по-женски обидно. — Не надо плакать. Ты ведь всегда была смелая, боевая, а сейчас подаёшь мне заразительный пример. Ну, мамка? — Мне в юности тоже пели про солнышко лесное, про зорьки ясные, в любви признавались. Был один залётный. Обманул в два счета, а потом папаша наш подобрал добро, хорошо, что не с пузом, но только сижу я, Софа, здесь. Обманутая и покинутая, всё одно. Зато с пропиской и привилегиями. — Мама, — едва слышно произнесла Софа, садясь на кровати, и подвигаясь ближе к Марине Владленовне, — а ведь ты прекрасно понимаешь, что я Пчёлкина выберу. Борись со мной, сколько влезет! — Будто я не знаю, о чём ты все время думаешь, — Марина не скрывала разочарования в голосе, но сил на борьбу не оставалось. Может, муж и вправду сказал не дурость — Софка умна, обормота не выберет. — но учти, дочка, первая любовь — разовая акция. Редко, когда свой. Через это мы проходили. Любовь-морковь, а матери потом страдай. В слезах утонешь! — Все мы когда-нибудь падаем, мам, — приятная полудрема, владеющая сознанием Софы, давно вытеснена здравомыслием Марины Владленовны, и девушка резво поднимается, не давая себе раскиснуть, — и это вопрос времени. Чему быть, того не миновать. Но с отцом помиритесь. Каждое утро выслушиваю! Или разводитесь. К чёрту ваши приличия, если вы сами себе враги! — Софа, успокойся на мой счёт, уж как-нибудь уживусь с отцом. Не могу я его оставить, как бы что не случилось. Время такое, к верхам тоже подбираются. А тебе твой рыжий прихвостень вчера вечером звонил, говорил, что приехал. Не печалься, он сам карту выложил, можешь не бегать от меня. Знаю я, в какой ты институт опаздываешь, что света белого не видишь. В институт семьи и брака? Думаешь, туда? Софка, натягивающая на стройные ноги домашние брюки, едва ли не упала на пол от слов матери. Чтобы её Владленовна спокойно, без лишних споров приняла чужую позицию, и не гаркала лишних раз, как ворон на распутье? Неужели сдалась? Или минное поле с отцом куда притягательнее для поучений, чем радужные мечты дочери? — Ма, а что ж ты молчала? Как воды в рот набрала, — на ходу натягивая белую футболку с лейблом, прокричала Софа. — Спасибо, так бы до скончания веков не узнала! — оборона пала, и Софка практически этому не верила. Она бросилась к телефонной трубке, в спешке набирая зазубренный абонентский номер. Марина Владленовна бессильно раскинулась на кровати, апатично смотря в потолок. Софка стремительно выходила из-под контроля, муж не принимает её точку зрения, а она опоздала на заседание кафедры. Везде бардак! Что ж, ей не привыкать ломиться в глухие стены.***
Пчёла приехал домой с чувством выполненного долга. Кос ещё недели две носа из Ленинграда не покажет, постигая загадки Лизы и уговаривая её вернуться в Москву, но сомнений в том, что эти двое друг от друга не отлипнут, больше не оставалось. Пусть попробуют вновь перепутать карты и не оправдать ожидания, а потом не позвать гулять на свадьбу. Он, что, зря Космоса в отпуск снаряжал? Или без толку Лизке советовал гнев на милость сменить и подумать над тем, как больших дров не наломать? С этим настроением Пчёла оставил сладкую парочку в Ленинграде, не желая чувствовать себя третьим лишним. Тётка всё равно дома не ночевала — наконец-то родимая личную жизнь устраивать решила в свои тридцать девять. А Вите просто не хотелось быть отстающим от шеренги. Тем более в Москве его ждали, он это знал. Предвкушал. И вот он с Софой наедине, без свидетелей и посторонних, которые запросто обрушили шанс Пчёлы на беззаботность. В сестринской квартире на Профсоюзной, за которой Витя присматривает, проверяя раз в неделю. Кактус, кстати, поливать обещал исправно, но раз залил и не срослось. Дело забылось. Может, Софа цветком займётся, если вспомнит, но сейчас ей куда интереснее радостно рассматривать Пчёлу во все глаза, не веря своему счастью. Ведь она не рассчитывала на то, что увидит Пчёлкина так скоро, а тут получите приз и распишитесь. Жалобы не принимаются. Не ко времени. — Ну?.. Пчёла миролюбиво разводит руки в стороны, чтобы Голикова немедленно бросилась к нему на шею. Признаться честно, пару деньков без неё он тосковал, потому что с каждым новым утром привязывался к зеленоглазой чуме сильнее. Оставив Космоса и Лизу решать инопланетные дела самостоятельно, Витя вздохнул свободно, понимая, что его скромная роль в примирении сторон сыграна, а значит, что теперь можно снова надоедать присутствием Софке. Спасать её от вездесущего родительского присмотра, лощеных дипломатов и учёбы, с которой у Софы сложились достаточно напряженные отношения. Фиолетово на то, что Витя опять забудет полить засохший Лизкин кактус. Надо жизни радоваться, пока хата свободная есть и Софу не хватились дома. Даже если бы и хватились… Пчёлкин отбрехается от грозы, ей-богу! — Баранки гну, Пчёлкин, — Софа беззастенчиво кидается в объятия молодого человека, расцеловывая его щёки и стискивая худыми ладонями плечи, — знаешь же, что если трубку берёт маман, то надо долдонить, пока я не подойду. Школа жизни! — Я думал, что ты скажешь про то, как скучала, — Пчёла бы на месте девушки себе бы точно обрадовался. — Танец приготовила, песню. Плакат, Соф, на худой конец. — Пчёл, а наивная девочка Софа думала о том, что она для тебя — и танец, песня. Ну и плакатом быть может, раз приперло, — Голикова ненавидела расстояния. Не понимает она, как обиженные Космос с Лизкой вывозили друг без друга. Надо будет у Вити спросить, как поладили, голубочки сизые, но в моменте это не столь важно. — Ладно, спасибо, что себя привёз. Мне больше ничего не надо. Нет, надо, конечно, фен сломался, но с тобой бодаться интереснее. Пчёлкин?.. — Разрисовать тебя, что ли? — ставя Софу перед собой, Витя смотрит на неё без купюр, намекая на то, что он ей и художник, и певец, и весь день готов демонстрировать ей свои таланты. Желательно, чтобы в горизонтальном положении. Для пущего эффекта он может изобразить философа в белой тоге. Обоим нравится. — А ты попробуй, крылатый, поймай! — Начинай верещать!.. Игра началась. Софка не сомневается, что Витя нагонит её, заставляя растерять по пути в спальню и джинсы, и свитер, и сам потеряет свою стильную черную толстовку и разбросает по полу содержимое карманов, но она нисколько не против подобного развития событий. Руки у него теплом окутывают и от земли отрывают, а сердце бьётся часто и громко, как будто спешит опрометью вылететь из груди. Софа не ошибается, когда принимает каждый удар на свой счёт, а Витя готов раствориться в зелени её глаз, понимая, что пропадает, но не жалеет своих чувств. Они неправильная пара, им все пути пророчат разные и дремучие, но кто сказал, что невозможно оспорить судьбу? Если уж так притянуло… И в самом деле. Безвольные ладони Голиковой проходятся по оголённой спине Пчёлы, невольно побудив теснее прижаться и забыть о том, что происходит за суетливыми московскими окнами. Он приникает к ней со всем жаром и целует долго и крепко, теряясь от трепетного и безумно влюбленного взгляда, каждой клеткой впитывая её горячие касания. С Софой хорошо, словно не было у Вити до неё идеального мира, где он добивался чьей-то пустоты и был неуязвим. Как без неё? Сжимая Софу в своих руках, он совершенно не думает, как было иначе. В любовь поверил, не ища доказательств своей искренней тяги к Софе? Всё-таки да. Пчёла долго доходил до того, осознавал и сокрушался, как же такое с ним приключилось, что за напасть, а когда окончательно принял этот факт, то не смолчал. Стало легче, стало светлее и жизнь цветами радуги заиграла в трудную годину. И Софка не смогла сопротивляться, а ответила на чувства, согреваясь от холодов одним присутствием Вити. Но о любви он не скажет, потому что не станет разбрасываться словами, а Софа и сама прекрасно ощущает, какую власть имеет над ним, стоит остаться вместе наедине. Чтобы никто не мешал, не разделял, не пытался внушить то, что они обязательно друг друга потеряют. Или однажды сломают, не сохранив привязанности, которая, чёрт возьми, вовсе не кармическая и космическая, но земная и бушующая. Море… И в душе у Софы царит весна. Безбрежная, юная и ласковая. На улице вьюгой обдает, а в укромной комнатке хорошо, что влюбленному сознанию кажется, как где-то на деревьях запели первые птицы. По-весеннему, наперебой, заливисто. Чтобы всё вокруг обязательно ожило и красками заиграло, а любящие не расставались. Софа в эту сказку верит, когда приникает к желанным губам Пчёлкина с новым поцелуем, часто двигаясь ему навстречу и разжигая внутри ещё большую страсть. Его руки блуждают по плечам, взбудораженной груди и спускаются плавными прикосновениями к животу, а сам он сливается с ней крепче, с каждым стремительным толчком теряя себя в сбивчивых стонах. Без возврата. Голову кружит и дыхание перехватывает от нахлынувшей неги, и Витя наклоняется ближе, сокращая мимолётное расстояние и расслабленно оседая в нежных объятиях. Софка обнимает его сильнее, ощущая, что удовольствие ожидаемо не даёт вздохнуть, неспеша выпускать из плена. Обеденное солнце осторожно заглядывает в окошко, касаясь лучами смятых простыней, и ни Пчёле, ни Софе не хочется размышлять о том, что ближе к вечеру им придётся разойтись по разным углам. Мыслей в голове не было, в ногах не ощущалось никакой правды, а воздух в пространстве заряжен на откровенность и спокойствие. Наедине. Это правильно. — Научилась понимать вредность Коса и Лизки, — со смехом произносит Софа, немного приходя в себя, но не поднимая темной головы с плеча Пчёлы, — место здесь особое, выходить не хочется. А друзья пить и гулять зовут, в дверь долдонят. Какого лешего? — Можно шутку про «входит и выходит» заебашить? — Пчёлкин хохочет глупо, но лицом улыбчив и расслаблен. — Блин, Пятак, замечательно выходит у тебя острить, я оценила, — Голикова могла бы смутиться, если бы не привыкла к своему насекомому. — Я не права? — Нет, лады, — отвечает Пчёла вполне себе мечтательно, предвосхищая события ближайшего года, где будет творцом феерии или полного хаоса. — Фила женим, потом Кос с Лизой пойдут. Ёпт вашу мать, сколько водки доставать? Сопьюсь! — На одну свадьбу точно свидетелями пойдем, — у Космоса и Лизы просто нет иного выбора, а Белый переживет, если уступит почетную роль свадебного генерала Пчёле. — У меня платье будет красивое. Жёлтое хочу. Представил себе? — Лично выберу, — Витя соглашается, одновременно потягиваясь к тумбочке, на которую упали его сигареты, — я сказал ему, чтобы не давил. Но как бы не приехали разными самолетами… Один хер, Соф, свидетель и свидетельница будут стараться. — Мы с тобой всегда очень слаженная команда, — от истины не убежишь, а браки что у будущих Филатовых, что у будущих Холмогоровых обещают быть крепкими. Что же до себя? Софа далеко не загадывает, а к Вите в голову не залезешь. — Но, Пчёл, звезда моя, какой-то ты купидон получаешься? — Чего, непокорная дочь? — возможно, что Софа права, но такими кликухами Пчёлу ещё не награждали. — Космонавтов приструнил, Сашке дела в Дубне решил, — наслышана Софа о симпатичной скрипачке, в которую по уши втрескался Белов, но не имела чести увидеть. — Забываю, кстати, как её зовут? — Оля, — помочь другу, разъяснив ситуацию его зазнобе, для Пчёлкина оказалось делом несложным, — и ты с такими не дружишь, Соф, заскучаешь. Там человек искусства. Культурный, понимаешь? Не мы с тобой! — Ой, Виктор Палыч, смотрите, сходу имя запомнили? — в голосе Софы нет ревности, но она пинает Пчёлу острым локотком в бок, намекая, что конкуренции не терпит. — Оля-бемоля! — Главное, что я знаю твоё, — уверенно заявляет Пчёлкин, — мудрое, греческое имя. Хорошее, важное. Но у такой чумы! — Пчеловод, дотрепишься, — Софа не скрывает от Пчёлы воодушевленности, требовательно вкладывая себя в поцелуй, снова подтолкнувший стать ещё ближе, — никуда тебя не пущу. Никуда!.. — Пропадём! И пропали… Домой Голикова вернётся поздним вечером. Мать не обратит на неё никакого внимания, занятая подготовкой очередной научной публикации, а отца на Патриарших и вовсе не наблюдалось. Но Софку не беспокоит семейная разрозненность, потому что рядом с ней Витя, который её понимает. И с ним солнце светит куда ярче. Даже в морозную пору.