Последняя дискотека

      Маленькую комнату в одинокой квартире осветил голубым лучом экран разбитой NOKIA. На толстых шторах, не пускающий любой поток фотонов, зайчиками запрыгали отблески входящего звонка. Тихая трель, как из детских мультиков, напоминающая больше блуждания ёжика в тумане, настойчиво просила ответить. Ваня сел в кровати и разлепил пальцами тяжёлые сонные веки.              Леопардовый плед из далёких восьмидесятых соскользнул с голых плеч, и Светло поёжился от застоявшегося ночного холода. Он, не глядя, протянул руку и нащупал на низкой тумбочке очки и успокоившийся телефон. Ваня заморгал от яркого экрана и различил на электронном табло часов 03:17. Светло нажал кнопку обратного вызова, уже заранее зная, что там услышит. Голос слишком весёлого Славика (кто ещё мог звонить в такое время?!), который будет пояснять за очередной розыгрыш.              Ваня, предчувствуя, что ему уже не уснуть, спустил ноги в пушистые тапочки с помпонами и поплёлся на кухню. По пути он успел наткнуться на острый дверной косяк своей комнаты, запнуться об обувь в узком коридоре и чертыхнуться о высокий кухонный порог. Он ещё не смог окончательно проснуться, но неприятные гудки в трубке настойчиво просили его закрыть дверь в сладких сон и вернуться в реальность.              Светло открыл холодильник в поисках лимонада и вместе с бутылкой вытащил полупустую коробку с яйцами и сливочное масло. Жрать-то хотелось. Он отложил телефон на кухонную столешницу, вздохнул, отсылая Славе тысячу признаний за такой ранний подъём, и стал готовить одинокий завтрак.              Из единственного окна на маленькой кухне, где невозможно было развернуться вдвоём, были видны старые пятиэтажки в жёлтом свете занимающегося рассвета. Бесцветное небо готовилось принять в себя золотой шарик, который будет целый день ползать по нему. Из открытой форточки лениво расползалась тишина. Светло посмотрел на этот безрадостный вид через тонкую занавеску и вернулся к плюющейся сковородке. Он на автомате разбивал яйца, попутно зевая, и поглядывал краем глаза на телефон. Неприятное чувство недосыпа и примешивающееся к нему волнение за Славу прочно вцепились в голову.              Ваня закрыл сковородку крышкой и завалился на табуретку. Спину обожгло неприветливым холодом. Он посмотрел в окно и попытался вспомнить, что же ему снилось. Но после непродолжительной ночи в голове осталась только пустота. В очередной раз после пробуждения ему нечего вспомнить - видимо, это проклятье будет преследовать до конца жизни. Зато Ваня прекрасно мог вспомнить ощущение свободы после выдачи его блестящего троечного аттестата. Тогда у него щёлкнула мысль, что теперь его ничто не держит, и можно катиться на все четыре стороны. Но что ему теперь делать? Время казалось ненужным ресурсом, который некуда приткнуть. Можно, конечно, серьёзно заняться текстами, втянуть в это Карелина, но Ваня не был уверен, что у их андеграунда наберётся хотя бы сотня поклонников.              Он видел Славу в последний раз, когда уходил с дискотеки, отговорившись тем, что забыл покормить Гришу. На самом же деле кот был накормлен на неделю вперёд (он питался лучше, чем его хозяин). Ване не хотелось оставаться на дискотеке, потому что не с кем. Слава, скорее всего, с лёгкостью найдёт себе девчонку и будет развлекаться с ней. В этих отношениях на несколько часов Карелин был асом. Замаю же достанется её страшненькая подружка. Так было всегда. Всё по-братски, всё по-честному.              Вот только Ване такие развлечения были не по душе. Он однажды пытался сказать Славе, чтобы тот был разборчивее в связях, но в ответ получил лишь Карелинскую отмазку.              Светло вторил своим невесёлым мыслям тяжелым вздохом, но тут же воспрял духом с мыслью о том, что раз он уже выпускник, то жизнь обязательно изменится к лучшему. И тексты у них будут получатся, и найдёт он себе какую-нибудь шибанутую любительницу котов, а пока…              К нему осторожной и красивой походкой подбирался Гриша. Тёплый и мягкий кот, который составлял единственную Вани в жизни без родителей, запрыгнул на стол и теперь тыкался своей мордочкой ему в лицо.              Светло засмеялся и почесал за ушком. Тот преданно заурчал и пошевелил усами. Идиллия посреди ночи.              Неожиданно кот развёл уши, прижал хвост и умотал со стола с громким цоканьем коготками. Ваня засмеялся такой реакции на звонок от Славика. Как только он услышал знакомую мелодию NOKIA, то выдохнул от облегчения. Значит, Слава жив. Значит, Слава в порядке.              Светло плечом прижал телефон к уху и пошёл проверить яичницу.              — Алло, Слав, да. Ты мне звонил. Предупреждаю, если ты опять с какой-то ерундой.              Ваня подцепил лопаткой яичницу и хлопнул её на другой бок. Довольный собой, он снова накрыл сковороду крышкой, убавляя газ и забарабанил пальцами по подоконнику в ожидании ответа.              А Слава всё молчал и только тяжело пыхтел.              — Слав, ты меня слышишь?              — Да, — безжизненно ответили на том конце. Ваня только по одному слову, по интонации определил, что Слава не бухой и не звонит с очередным приколом.              — Что случилось?              — Вань, — протянул Карелин и шмыгнул носом. Потом в трубке раздалось шуршание, Слава обо что-то запнулся и тихо выругался. — Ты можешь прийти?              Светло покосился на яичницу, которая уже не будет съедена. Живот заурчал. Но Ваня сначала кивнул самому себе, а потом ответил:              — Да, конечно. Куда?              — Знаешь, за школой красный домик? Мы в тех парадных ещё курили между уроками. Помнишь?              — Да.              — Приходи, — голос Славы дрогнул, — потому что я не знаю, что мне делать.              Потом он отключился.              Ваня выключил газ, потом вернул уже тёпленькую бутылку лимонада в холодильник и поплёлся одеваться. Светло порылся в шкафу и шикнул на Гришу, который улёгся на его футболках и теперь сонно моргал глазами. Ваня надел на озябшее тело любимую серую толстовку, влез в чёрные джинсы и затолкал телефон в задний карман.              Он босыми ногами прошлёпал по линолеуму в коридор и щёлкнул по кнопке света. Без особого энтузиазма зашнуровал кроссовки, взял ключи и подмигнул своему отражению в кепке FALLEN.              Дверь хлопнула, и в одинокий светлый коридор выбежал Гриша.              Ваня прекрасно помнил, где находился этот красный домик - курилка. Свои первые и последние сигареты он выкурил там со Славой. Им было двенадцать лет, насколько он мог вспомнить.              Шагая по лабиринту питерских сталинок, Светло вспоминал Карелина, все их отношения «от и до». Они познакомились на какой-то футбольной площадке. Ваня сразу сказал Славику, что тот телебашня. Долговязый Карелин улыбнулся, так по-доброму, что у Вани до сих пор замирало сердце от одного только воспоминания, и предложил сыграть смельчаку в тайм.              Так и завязалась их дружба с разбитых носов и вывихнутых лодыжек. Ваня всегда был совестью Славы и вытаскивал его из всяких луж, в которые Карелин очень любил садиться.              Слава смеялся над желанием Светло писать тексты, но иногда приносил и свои. Тогда уже была очередь Вани измываться над Славой, беззлобно, по-дружески.              Ваня всегда внутренне ликовал, когда бухой Славян на сложных щщах высказывал всё, что думает о нём.              — Понимаешь, ты из нас самый умный, хоть и проёбываешь часто, — с отеческой заботой в глазах вещал Слава, наливая себе очередной стаканчик. После такого вступления он обычно предлагал Ване выпить вместе с ним, но Светло, скорчив страдальческую гримасу, отворачивался.              — Ты меня всегда из всякой хуйни вытаскиваешь, — продолжал Слава. — И вообще ты классный.              Тут Карелин закидывался тем, что было в руке.              — После шести лет общения можно это и признать, — кивал Ваня в ответ.              Их откровенные разговоры всегда шли по одному плану, но Ваня был не против. Он нужен Славе — это главное. Именно поэтому он сейчас шагал к красному домику.              Потом Слава из вежливости снова предлагал Ване стаканчик:              — Выпьешь?              — Ты же знаешь, что нет.              Светло держал себя в руках уже два года и не пил. Он объяснял всем посторонним, что не хочет спиться раньше Карелина, которого ему ещё придётся в последний путь провожать и всякое такое.              Но Слава-то знал, что Ваня не пил, потому что боялся.              Боялся закончить прозаично: спиться в одиночестве однокомнатной квартиры. Ваня жил с котом и больше ни с кем.              Светло однажды сказал Карелину за очередной такой душевной беседой, что ему страшны две вещи: позволить одиночеству накатить и алкоголь.              Его отец закончил именно на поезде маршрутом «одиночество-алкоголь». Мать уже несколько лет жила с кем-то за границей, не особо интересуясь, чем там занимается её сын. Она оставила Ваню на попечение старой бабки, которую два года назад вынесли вперёд ногами из их квартиры. Ежемесячно матушка Светло высылала деньги (вполне приличные) и все были довольны такой «заботой».              Он подходил к знакомому подъезду заброшенного двухэтажного дома из красного кирпича и услышал тихий крик. Ваня обернулся. На пустом дворе никого не было, кроме покосившихся качелей и сожжённых покрышек. Значит, скулили из этой самой парадной.              Светло толкнул дверь и оказался в тёмном подъезде, где пахло крысами и могилой. Он знал, что его правого плеча касаются пыльные почтовые ящики с номерами опустевших квартир. Почтовики раскрыли свои железные рты в ожидании писем, но в них давно обживались только пауки со своей резной паутиной. Три шага по скользким ступенькам, и Ваня оказался на лестничной клетке первого этажа. Под ногами хрустела разбитая плитка. Открытые деревянные двери старых квартир приглашал заглянуть в жизни их бывших хозяев. Номер 1. Номер 2. Цифры блёкло ловили в себя случайный свет. Дальше вверх, минуя десять ступенек, освещённых небом из широкого окна промежуточной лестничной клетки с мусоропроводом.              Ваня смотрел себе под ноги, чтобы не споткнуться на кривой и покосившейся лестнице, и чувствовал, что над ним копошатся тени. Он поднял голову и замер на ступеньках, вцепившись в железные перила. Ужас от увиденного парализовал все мышцы. К горлу подкатил ком страха. В голове разматывалась белая пелена ступора и непонимания.              На шахматной чёрно-белой плитке были двое. Один стоял спиной к Ване и смотрел с высоты своего роста в окно на утренний розовый порох неба. У Славы в ногах лежал человек, прислонённый к стене. Его голова была неестественно закинута. Руки тяжёлыми канатами валялись на полу. Ноги вытянуты и смешивались в мутную пестроту на фоне мозаичной плитки с алым цветом, который был размазан на каменных остроугольных кусочках и серых стенах.              Слава не обернулся, даже когда Ваня уже оказался у него за спиной и дышал в затылок, а Светло не знал, что можно сказать.              «Я не знаю что мне делать», — раздались в голове слова Карелина из трубки, но Ваня и предположить не мог, что найдёт в этой паршивой парадной.              Его лучший друг молчал, как рыба, лишь изредка подавая признаки жизни судорожным дыханием, а Андрюха Замай лежал в луже крови с выкатившимися глазами. Светло подошёл к трупу и снял свою кепку. Он мял её в руках, всё ещё не в силах взглянуть на своего бывшего товарища.              На друга, который умер навсегда.              Навсегда. Какое страшное и невыносимое слово. Невозможно было представить реальность без его безобидных шуточек, неловких движений, громкого басистого смеха и твёрдой дружеской руки, которую он протягивал всем без исключения.              Ваня захлёбывался наплывшими воспоминаниями, даже не предполагая, что их было так много. И они были такими яркими. Живыми, потому что в них был Андрей, а тот, кто лежал сейчас на расколотом полу…              На белой футболке засыхало алое пятно. Кровь остановилась на дорожках сильных вен на руках. Глаза голубым потухшим светом смотрели на Ваню. До дрожи пробирала одна мысль, что ещё недавно это тело было живым, говорило и смеялось. Ваня переступил с ноги на ногу и наклонился к Андрею. Он трясущимися пальцами прикоснулся к его лицу и закрыл его веки.              В горле забурлили очередные воспоминания, обида на весь мир и на того, кто убил.              — Кто его убил? — хрипло, с силой в голосе спросил Ваня и повернулся к Славе.              Тот всё ещё упрямо смотрел в окно, скрестив руки за спиной в замок.              Светло подошёл к нему ближе и потряс за плечо.              — Ты ответишь мне или нет?! Кто это сделал?! Слава! — Ваню трясло от злости, как в лихорадке. Он готов был размножить Карелину башку за то, что это случилось. Интуиция подсказывала, что Славина вина тут есть, иначе он бы не пытался отвернуться.              Карелин со стеклянным глазами оторвался от окна и такими же посмотрел на Ваню. Ещё никто не видел Славу в таком состоянии - белки были разбиты красной сетью капилляров, под глазами глубокими синими тенями лежали синяки, светлые дорожки бороздили худые щёки, волосы падали на лоб страшным вихрем. Слава будто постарел в одно мгновение, осунулся и умер внутри.              Он открыл было рот, но снова сжал губы и стиснул челюсти. Ваня всё ещё стоял рядом, когда Слава вдруг вскинул руки и его пальцы замерли в считанных сантиметрах от лица Светло.              Ваня инстинктивно сжался, как под ударом, но когда угроза миновала, расслабился и раскрыл глаза. Перед его носом маячили длинные пальцы, измазанные в крови. На стёртых подушечках были видны раны, откуда всё ещё сочилась кровь. По ладоням, пересекая короткие линии жизни, стекала красная жидкость. Худые запястья оплетал кровавый браслет. Глаза Славы блестели, а руки были напряжены так, будто их свела сильнейшая судорога.              Он в тупом молчании сжимал и разжимал кулаки, пока наконец не опустил руки и не выдохнул:              — Я. Я это сделал.              Ваня замотал головой и тихо сказал:              — Нет. Ты не мог.              — Я мог! — закричал Слава ему в самое лицо.              От его крика на них посыпалась мелкая штукатурка с потолка. От вибрации плитка поплыла под ногами. Карелин был страшен. Он метался по лестничной клетке от одной стены к другой и кричал:              — Это я его убил! А ещё я убил еврея! Я! Только я!              Слава закатился в истеричном припадке смеха и обхватил голову руками. Потом затих также неожиданно, как начал кричать. Он сползал тихо по стенке, невидящим взглядом скользя по всей мизансцене.              Ваня стоял, как вкопанный, всё ещё не зная, что ему делать. Он одновременно и боялся Славу, и не верил ему, и понимал, что друга надо спасать. Поэтому когда Слава угомонился, он осторожно к нему подошёл и присел рядом. У Карелина в судороге сжималась грудная клетка, пальцы беспорядочно скользили по лицу и мазали кровью. Он не плакал, а только стонал от боли, которую уже нельзя выплакать.              — Что тут было? — спросил Ваня и придвинулся ближе.              Слава снова не ответил. Он закусил губу и вдруг вскочил на ноги. Его лихорадило. Он снова шагал из угла в угол, не поднимая взгляда на третьего свидетеля. Кусал губы, и свежая кровь струйками спускалась на подбородок.              Скоро Ване показалось, что он и сам тонет в этой крови, захлёбываясь этими же ощущениями и чувствами, что и Слава. Глаза устали от нервных движений Славы, который что-то шептал себе под нос, как умалишённый. Светло решил, что если не действовать активными методами, то можно просидеть на этом полу до очередной смерти.              Он перегородил Карелину дорогу на его очередном пути «угол левый — угол правый».              — Ты должен мне рассказать. Слава, ты должен, — твёрдо сказал Ваня и сурово посмотрел на Славика. Тот жалко стоял, припёртый к стене и больными глазами побитой собаки посмотрел на друга. Он беспомощно протянул свои длинные лопасти к Ване, а тот вздохнул.              Эта раздражающая привычка Карелина: вот так по-детски, по-бабски просить объятий. Ваня всегда недолюбливал эту единственную сентиментальность в Славе. Но он всякий раз кивал головой в ответ, и друг с благодарностью падал на него.              Они сидели на алых кусочках колкой шахматной плитки. За их спинами лежало мёртвое тело. В пыльном окне поднималось солнце.              Карелин разлепил губы и теперь говорил и говорил. А Ваня слушал и слушал. Про дискотеку, про Мирона, про стрелы, про драку в туалете, про предсмертный совет Мирона и думал, что это всё не с ним.              Слава не был пьян, не был под колёсами, но вся история звучала как из дешёвого ситкома. Изредка он с силой сжимал руки, на особо плачевном моменте, а Ваня сдерживал вздох, уже предвкушая какого размера гематомы найдёт под утро на своей спине. Он изредка гладил Славу по голове, иногда пожимая плечами на красочных описаниях того, как Карелин мутузил Мирона.              В спины били первые лучи холодного питерского солнца, а они сидели. В молчании было тяжелее отлепиться друг от друга.              — Пойдём отсюда, — сказал Ваня.              Он честно не представлял, куда можно деть тело. Оставить его просто на заброшке, куда никто не придёт — пока лучший вариант в его голове после «спалить эту парадную».              — А у тебя ёжики есть? — спросил Слава, по-детски вытирая нос рукавом.              — Есть, — кивнул Ваня и помог ему подняться.              Они одновременно обернулись в последний раз и застыли в немом шоке. Тела Андрея Замая не было. Только на полу расползались алые цветы недавнего