Зеркало

Петре до дрожи страшно. Петре до дрожи больно.       Руки, а особенно костяшки пальцев немного побаливали из-за столкновения с металлом роботов, но Петре на это как-то фиолетово. Уворачиваясь, а точнее пытаясь уворачиваться и одновременно наносить удары, Паркер пыталась придумать хоть какой-то план действий, чтобы вырубить робота. Остальных пятерых она уже уложила, так как они были слабее этого «босса» и имели не очень, но все же заметные слабые места. Оставалось лишь нанести удар по ним. Но тут дело другое. Тут у робота словно каждый шаг прописан, будто кто-то им управляет. Нет, ну не может робот для тренировок, как бы не было стыдно это признавать, маленькой девчонки, которая толком более менее нормально со своими веб-шутерами управляется. Когда робот нанес удар одновременно по спине и по грудной клетке, перед глазами всплыл момент, когда она была погребена под бетонной плитой. Холодной и ужасно тяжелой плитой, под которой с каждой миллисекундой становилось дышать труднее.   — Пожалуйста, помогите мне! Кто-нибудь! Пожалуйста!       Из груди вырвался сдавленный хрип, от которого ужасно заболела голова и саднило горло, но когда робот вновь попытался ударить девочку, то она произвела захват и повалила его на землю, и тот издал неприятный лязг, что еще сильнее ударило по чувствительному слуху Петры и головной боли. Рядом раздались шаги, а после макушку опалило теплое дыхание. Подняв глаза, девушка увидела обеспокоенное лицо Наташи, это было легко понять по ее глазам, в которых на дне можно было увидеть материнскую заботу.   — Ты как? — она задала вполне логичный вопрос, но тут и отвечать не надо. По ее состоянию, или хотя-бы по голосу, можно было определить, что она не очень-то и в порядке.  — Д-да-да, все хорошо, — без стеснения соврала Паркер и тяжело вздохнула, — роботы это не самое страшное, что ждет меня. Так?       Петра знает значение слова «боль». Она прекрасно понимает его, и если не во всех, то во многих смыслах. Многие думают, что в ее возрасте у подростков одно на уме — пьянки и наркотики, или еще что, но это не относится к Паркер. По крайней мере, после всего того, что с ней случилось. Потеря родителей в раннем возрасте, смерть дяди Бена по ее собственной вине и на ее глазах, панические атаки, болезнь, смерть тети Мэй, по ее вине!..       — «Да, Мэй умерла по именно твоей вине! Ты это прекрасно понимаешь. И если бы ты, блять, не была такой упрямой, такой тварью и согласилась бы на поездку в больницу, то смогла бы защитить! Так нет, упрямилась! Считала, что не помогут! Все из-за тебя! Ты, блять, всему виной!» — в голове послышался противный, писклявый голос,  —  «ты во всем виновата! Виновата! Виновата! Виновата, виновата, виновата!»  — «Заткнись! Хватит! Все! Замолчи!» — как ни странно, голос перестал раздаваться в ее голове.

***

      Чашка с кофе почти обжигала пальцы, но Петре, кажется, на это было все равно. Она уткнулась в купленную ей книгу с названием «ПТСР» и жадно впитывала в себя каждое слово. Если ее приступы тормозят и не хотят появляться сейчас, то ей стоит узнать о них как можно больше и не иметь огромных проблем. А они появятся, это точно. Просто не может быть такого, что ПТСР не настигнет Паркер, когда она, можно сказать, еще не совсем сломана. Да, смерть тети Мэй и все остальное подкосило ее, но ей есть, за что хвататься. И она пока держится. Еще не все потеряно. Ее еще можно спасти. Она еще не до конца сломана.       Достав телефон из кармана пальто, Петра увидела время. Еще двадцать минут и за ней приедут. Стоит торопиться. Взяв стакан и отхлебнув немного, девушка перевернула страницу книги и вновь принялась поглощать информацию. Кажется, что весь окружающий мир остановился, и все, что есть — это она и ее столик, за которым Паркер читает. И так всегда — стоит ей взяться за книгу, как время теряет свой ход и стрелки на часах больше не двигаются. Все замирает, и пока она не дочитает или кто-нибудь не потрясет ее за плечо — для нее время будет утеряно, и все, что она будет видеть — это аккуратные буквы, напечатанные на страницах.  — Можно? — над головой раздался юношеский голос. Петра подняла голову и увидела молодого парня, на вид не старше ее самой. У него были яркие, очень глубокие зеленые глаза, смуглая кожа и черные волосы, которые стояли вихрем. Из одежды на парне была джинсовка, черные джинсы, кеды и футболка с изображение Девушки-паука. От последнего наблюдения у Паркер в сердце потеплело, а в голове пронеслось «это так мило».  — Да. — каштанововолосая вновь уткнулась в книгу, не обращая внимания на персону на против. Но тому, кажется, это не нравилось и он вновь решил обратить все ее внимание на себя:  — Меня зовут Сэм. Сэм Александр. — и протянул руку. Петра опустила книгу и приподняла бровь, смотря на протянутую руку, но потом, решив, что это вреда ей не принесет, протянула свою руку в ответ и пожала.  — Меня Петра Паркер. — о, надо было видеть его глаза! Они округлились и стали похожи на Колобка. Но Сэм, видимо, понял, что задавать лишних вопросов сейчас не стоит и просто улыбнулся.  — Приятно познакомиться.  — И мне.       Вновь посмотрев на время, Петра схватила свой стакан, быстро допила, морщась от того, насколько кофе был горячий, закинула книгу в рюкзак и хотела было уйти, на ее остановил Сэм:  — А можно твой номер?       Вот это уже странно. Зачем ему ее номер?       Петра вдохнула и сквозь нежелание пробормотала цифры, слыша, как парень их записывает и быстро удалилась, не бросив банального «пока». На нее это не похоже.

***

      Какой бы силой Петра не обладала, она ничто по сравнению с опытом и мастерством. Спустя полминуты после начала боя Коулсон повалил ее на пол, больно придавив сверху. Все, что могла сделать Паркер в таком положении — сдавленно выдохнуть сквозь зубы и пробормотать тихое и сдавленное «черт». Да, Филипп очень силен. Если повезет, она станет такой-же.  — Поднимайся. — агент отпустил ее и позволил встать. Девушка-паук тут-же поднялась на ноги и в ту же секунду отпрыгнула подальше, встав в стойку. Кое-чему она научилась если противник дает встать — лучше отпрыгнуть на несколько метров. Мужчина хмыкнул и тоже встал в стойку.       Между ними повисло напряжение.       Паркер до последнего стояла. Стояла и смотрела Коулсону в лицо, смещая брови ближе к переносице. Ее спина напряглась, она чуть наклонилась, будто кошка, которая готовиться к прыжку. Коулсон сделал тоже самое, по его лицо было ясно — он ожидал чего угодно от такой непредсказуемой личности, как Девушка-паук.       Наташа стояла, прислонившись к косяку двери и смотрела на бой. В сердце алым цветком пылала гордость за Петру. Она, пусть, и не сможет сейчас победить в спарринге с Филипом, но она отлично себя показывает. Держит дистанцию, напряжена, готовится сама наброситься на агента, но и сдерживает себя, ожидая и вынуждая мужчину атаковать первым. Если вспомнить ее первую тренировку с ним, то Наташа повела себя куда хуже: все время бросалась на Коулсона, надеясь только и только на то, что умеет. Не помогло.       Девушка-паук, не выдержав, набросилась первой и едва смогла увернуться от удара по спине. Сделав подсечку, она заставила Филипа упасть, но тот схватил ее за ногу и потянул за собой. Выпустив паутину, Паук успела отлететь и не дать себя поймать, приклеившись к стене. Коулсон поднялся на ноги и тут-же в стойку. Петра поползла по стене, не сводя с агента глаз, как и он.       То ли звёзды сошлись в знак «тебе сегодня повезет», то ли Вселенная решила пошутить, но Петра накинулась на Коулсона, когда тот просто отвел глаза и быстро склеила его паутиной. Коулсон замер. Петра замерла. Наташа хрюкала от смеха.  — Неплохо. — раздался новый голос. Петра быстро посмотрела в его сторону и — о боже! — там стоял Николас Фьюри. Сердце Паркер учащенно забилось при его виде. А он был грозным. Особенно в этом плаще, который, как по секрету сказала Нат, он носит, не снимая.  — Она меня… уделала… — прохрипел мужчина.  — Я вижу, Фил, — он квинул, и от этого кивка Петре было не холодно, не жарко. Странно. Ведь это похвала? — ты молодец, Петра. Смогла уложить на лопатки лучшего из моих агентов.  — Я… — она хотела поднять руки, но Фьюри посмотрел на свои часы и вновь поднял голову, посмотрев в ее глаза, скрытые за маской:  — Мне надо идти.       И, развернувшись, ушел. Наташа, которая все время стояла, не смея ни вдохнуть, не выдохнуть, выдохнула и рассмеялась.