Жизнь, написанная набело.

      Ранее утро в Токио — самое оживленное время. Толпы пешеходов движутся в направлении транспортных узлов, тысячи автомобилей, сверкая фарами, несутся по дорогам, велосипедисты старательно крутят педали, один за другим открываются офисы и магазины, принимая посетителей. А районы с увеселительными заведениями — наоборот — затихают и ненадолго, буквально на пару часов, погружаются в дрёму, распуская своих работников по домам.       Осанаи Казума всё еще работал хостом, а после «ночных бдений» ехал в Накано, где снимал небольшую квартиру в старом здании рядом с вокзалом. Тем хмурым декабрьским утром он вернулся усталый и встревоженный: деньжат перепало меньше, чем обычно, да и вечер накануне прошел не особенно удачно. Хост окончательно удостоверился, что Восьмой начал какую-то новую игру, выслеживая странную угловатую девчонку из службы доставки, но в чем суть этой игры, он так и не смог понять. Бывший коллега с ним даже разговаривать толком не стал, когда Казума позвонил ему в кафе, так как номер сотового Эйта сменил, когда ушел из профессии.       Казума бросил взгляд в своё «святая святых» — комнату без окон, где каждый сантиметр стен был увешан фотографиями Восьмого. Старыми — еще в бытность его хостом в Роппонги, и новыми — с последних фотосессий для глянцевых журналов. Казума никак не мог насмотреться на это удивительно гармоничное лицо с красивыми чувственными губами, благородным длинным носом и дерзким взглядом больших бархатных глаз.       Сам Казума тоже имел приятную наружность, и его рост превышал среднюю отметку, но на Эйту он взирал, как на некое божество. Прекрасное и распутное языческое божество, Афродита в мужском обличье, воплощенный соблазн, ядовитый цветок, источающий манящий, но губительный аромат — вот кем был Эйта для Осанаи. И он страстно мечтал заполучить этого идола себе, желал почувствовать над ним свою власть, но… на любовь этого жестокого и холодного кумира надеяться не приходилось. И тогда он пошел по другому пути: если не любовь — то смерть. Не доставайся же ты никому! Казуме даже снилось, как он вонзает лезвие ножа в тело Эйты, которое оказывается таким же беззащитным, как и тело любого другого человека. Он ощущал потоки теплой крови на своих руках, слышал жалобный плач поверженного бога и его мольбы о пощаде. Во сне хост упивался чувством всемогущества, возможностью казнить и миловать, пьянел от слез и страданий того, кто столь недосягаем, но кем он так жаждал обладать…       Казума бросил последний взгляд на рекламный постер популярного бренда мужского парфюма, с которого соблазнительно улыбался Восьмой, прижался губами к холодному глянцу и собрался идти спать, но ему помешал громкий стук в дверь.       Кто бы это мог быть в такой час? Пожав плечами, Казума поплелся открывать, а увидев гостя, остолбенел на пороге. К нему в квартиру ввалился предмет его грез и мечтаний — Эйта собственной персоной — источая резкий запах алкоголя и держа за горлышко почти пустую бутылку дешевой и убойно-крепкой китайской водки.       — Эйта-сан… — ахнул Осанаи, непроизвольно отшатываясь от него в сторону. — Как ты узнал мой адрес? Додзима дернул углом рта, что, наверное, должно было олицетворять улыбку и махнул рукой, теряя равновесие:       — Да какая разница? Я многое знаю. О том, об этом… Ты же давно охотишься за мной? Хочешь, чтобы мы умерли в один день? Давай умрем! Давай, давай только скорее… Его повело к стене, и он ухватился за Казуму, чтобы не упасть. Но Казума не оценил такого шага навстречу своим желаниям.       — Восьмой-сан… Ты пьян. Если хочешь, можешь лечь у меня, проспишься, потом поговорим…       — Я пьян? — Эйта вдруг выпрямился и посмотрел на своего врага абсолютно ясными глазами. — Неправда. Я очень хорошо понимаю, что делаю… Ты же спишь и видишь мою смерть! И даже предлагал умереть вместе! Я согласен. Давай умрем. Убей меня, Казума, где там твоя заточка? Скорее, пока я не передумал! — в еще секунду назад чистых глазах заплясали бесы, Восьмой двинулся вперед, заставляя хозяина квартиры пятиться все дальше вглубь.       — Я… я не говорил тебе, что тоже хочу умереть… — хост потихоньку начинал паниковать. Не о таком он фантазировал… Совсем не о таком.       — Как же не говорил? Ты же клялся, всадив в меня нож, что мы умрем вместе! Так давай! Чего ты ждешь? Ищи свой нож, черт бы тебя побрал! Или я все сделаю по-своему! — Эйта грохнул бутылкой о стену и с «розочкой» в руке попер на Казуму, улыбаясь, как сумасшедший джокер.       И вот тогда Осанаи испугался по-настоящему. Такого Эйту он еще не видел. Растрепанная челка падала тому на лоб, закрывая брови и отбрасывая дьявольскую тень на и без того горящие безумием глаза с темными кругами. А в его ухмылке вообще не было ничего человеческого. Кровожадный демон восстал из преисподней и пришел к тому, кто его так страстно призывал.       — Пришло время избавить мир от таких, как мы! Ты же всегда хотел видеть мои страдания, правда, Казума? О-о-о, в аду у тебя будет такая возможность!.. Если, конечно, тебе там еще будет до меня дело… А в рай нас с тобой грехи не пустят! Так давай пойдем к чёрту вместе! Все равно оба там будем, но вдвоем не так страшно… А может, там и нет никакого чёрта, а Казума? Готов это лично проверить? — Додзима взмахнул рукой, в которой была зажата разбитая бутылка, и острое стекло глубоко вспороло плечо Казумы немного ниже рукава футболки.       Брызнула кровь. Хост вскрикнул и попытался зажать рану. Блуждающий взгляд Эйты упал на распахнутую дверь в «тайную комнату», а потом сфокусировался на алых струях, стекающих по руке бывшего приятеля. Он задумчиво произнес:       — Ты столько времени молился своему богу, и твои молитвы не остались без ответа. Твой бог сам к тебе явился. Ты блуждал в романтических фантазиях, мечтая умереть вместе со мной, но понимаешь ли ты, что это такое — умереть? — его голос поднялся и зазвенел. — Ты когда-нибудь чувствовал, как немеют и перестают слушаться руки? Как парализует легкие, и они прекращают качать кислород? Ты имеешь представление о том, каково это — когда останавливается сердце? Это страшно, Казума. Умирать — страшно! А знаешь ли ты, как больно падать с крыши? Чпок! Твой череп раскалывается, как яичная скорлупа, а ты еще жив, ты слышишь этот противный звук, и ощущаешь, как твои мозги вытекают на асфальт… Но твой бог не настолько жестокий… пока. Пока что я намерен продемонстрировать тебе лишь «романтику» смерти. Ты ведь жаждал этого? — После этих слов Додзима твердой рукой притянул к себе ослабевшего от страха и потери крови хоста и… поцеловал.       И Казума испытал на себе то, о чем только что говорил Эйта. Тело онемело, грудь пронзила страшная боль, удушье петлей перехватило горло… Он с ужасом понял, что умирает и отчаянно забился в стальных объятиях своего внезапного убийцы. Но… Смерть оказалась сильнее.       …Он открыл глаза и не сразу понял, что жив. Дико закричал, натолкнувшись взглядом на зловещую улыбку жуткого «гостя», который всё еще был здесь. А тот танцующей походкой прошелся по прихожей, сделал глоток из принесенной с собой неразбитой бутылки и небрежно спросил:       — Ну как? Понравилось? Может быть, хочешь еще? Осанаи мелко затряс головой, что, видимо, означало категорический отказ.       — О! — воскликнул вдруг Эйта, развернувшись к нему всем корпусом. — Чуть не забыл! Казума, как там твоя рана? Казума машинально опустил взгляд на порезанное плечо… Порезанное? От раны не осталось и следа. Хост, не веря, ощупал гладкую, неповрежденную кожу, посмотрел на бутылку в руке Восьмого и осел на пол. С воплем отполз в угол, когда Эйта нагнулся к нему и больно ущипнул за щеку.       — Это я к тому, чтобы ты убедился: я тебе не снюсь! — пояснил тот. — Но, на всякий случай, можно повторить… — Додзима опять (?) ударил бутылкой о стену и присел на корточки, держа перед собой сверкнувшее острыми стеклянными зубцами оружие. Его губы растянулись в очередной улыбке, не коснувшейся холодных непроницаемых глаз. И, заглянув в эти глаза, Казума завыл.       Рухнули в единый миг все его иллюзии, придуманный образ Эйты, а связанные с ним мечты и желания рассыпались в пыль. Знакомая почва уплывала из-под ног Осанаи, оставляя его барахтаться в пучине суровой и совершенно нереальной, похожей на кошмарный сон, реальности. А Эйта, непостижимо превратившийся из жертвы в палача, встал, дунул на «розочку», как если бы та была дулом пистолета, и вручил ее плачущему от страха хосту:       — Держи на память. А вздумаешь забыть всё, что сегодня пережил — я тебе напомню. Живи пока. Жизнь достойна того, чтобы собственными глазами увидеть всё, что она тебе приготовила — ведь другого шанса для этого не будет! — и он летящим пружинистым шагом вышел из квартиры, оставив за спиной осколки разбитого вдребезги убогого мирка, куда однажды заточил себя парень с красными волосами…