Жизнь без тебя

Шури ждёт терпеливо. Ночь уже почти прошла, но Шури так и не сомкнула глаз. Потому что не может и, по большей части, не хочет ни спать, ни есть уже долгое время. Женщина подходит к старому зеркалу, что стоит тут, пожалуй, лет сто, так ей кажется, и смотрит в него. На Рамонду она совершенно не похожа, по крайней мере сейчас, та — даже в глубокой старости — была величественной, в каждой её черте были королевское спокойствие и собранность. Шури похожа лишь на уставшую от всего женщину, которая слишком многое потеряла и которой предстоит потерять ещё столько же. Причина в том, что она чувствует — всё предопределено. Причина в том, что она давно это знает. — Госпожа? — Верный слуга заходит осторожно и говорит тихим, охрипшим голосом: — Вас зовут. Из открытого окна доносятся звуки барабана, их мерный ритм всё нарастает, становится громче и быстрее. Ветер доносит запах костра и сдувает со стола сотни разбросанных чертежей и фотографий. Шури в последний раз смотрит в старинное зеркало в посеребренной раме, которое не вписывается в интерьер, куда бы его не поставили. Женщина чётко видит себя и почти видит тень, стоящую за плечом. «Забери его», — шепчет она пустоте позади себя и закрывает заслезившиеся внезапно глаза.

***

Она идёт по длинному коридору, проходит мимо небольшой группы людей и подходит к темноволосой женщине. — Ванда? — зовёт она тихим шёпотом. Максимофф оборачивается, и Шури видит её потухшие глаза, её постаревшее лицо. Видит её боль и отчаяние. — Я его не чувствую. — Иди к нему. — Шури… — Иди.

***

Как только Ванда заходит в палату, то Шури чувствует обнимающие её руки и тут же оборачивается к сыну. — От отца нет вестей? — спрашивает Т’Чамма, и в ответ она лишь качает головой. М’Вако подходит неожиданно, обнимает их и спрашивает: — А где Баки? — Шури в ответ лишь всхлипывает и вжимается в них сильнее. Они уже такие взрослые, думает она в кольце надёжных рук, а они все такие…старые? — Может, ты тоже зайдёшь? — Может, — говорит она глухо и проходит к Стиву. Он неузнаваем. Стив похож на себя и одновременно совершенно не похож, просто потому что он, казалось, никогда не менялся, всегда был молодым и крепким. Но по правильным и верным расчётам Стиву сейчас очень много лет, столько люди не живут. Вот и Стив медленно умирает. И единственное, за что можно сказать спасибо, так это за то, что у них есть время на прощание. В палате, помимо М’Баки, сидящей рядом с кроватью на коленях, и Ванды, целующей осторожно почти неузнаваемое лицо в глубоких морщинах, стоят Наташа и Сэм. Шури идёт к ним, чтобы встать рядом с Уилсоном, которому, она видит, гораздо хуже, чем той же Романофф. — Баки? — говорит вдруг едва слышно Стив, и её дочь вскидывается, а Шури почти больно от этого. Она понимает, что мужчина обращается далеко не к ней, живой и ещё недавно такой счастливой, не знающей потерь. Улыбка Стива слишком радостная, он смотрит уже не на них, на миг он отрывает взгляд от чего-то, что они всё равно не увидят, и переводит его на Ванду. Последняя улыбка Стива Роджерса обращена к женщине с тёмными волосами и самыми грустными, пропитанными любовью напополам с болью глазами. Обращена к Ванде.