Save my soul

      Официально заявляю, что вторник ничем не лучше понедельника, особенно если пережить сильное эмоциональное потрясение, а потом поспать всего два часа.       Я абсолютно не помню, как собралась в универ и дошла до него, потому что всё это время в моей голове стучала одна мысль: «Я могла умереть». Когда тот кретин швырнул меня на землю, мне достаточно было посильнее приложиться головой, чтобы больше никогда не подняться. Походу только перед лицом смерти начинаешь по-настоящему ценить жизнь. Я не верю в загробную жизнь и считаю себя атеисткой. Точнее, не вери…ла… «Ну да, ну да, пошёл я нахер», — сказал научный подход и ушёл в закат, обняв почти сформированную картину мира. Демоны существуют. Даже мысленно произнести эти два слова — испытание не из лёгких. А каково слышать в голове чужой голос и понимать, что твоя жизнь теперь не в твоих руках…       Подвёрнутая лодыжка, пусть и перетянутая эластичным бинтом, явно замедляет движение. Так что в поточную аудиторию я закономерно вошла, когда все места, кроме нескольких в первом ряду, были уже заняты. Но даже таким, как я, иногда везёт: на одном из последних рядов с краю обнаружился Алекс, а возле него место, занятое его рюкзаком. «Спасибо», — прошептала я, садясь. Заславский делал вид, что усердно пишет что-то в тетради, не замечая ничего вокруг. Я достала конспект и, написав в углу простым карандашом «Надо поговорить. Пойдём на курилку после пары?», подвинула тетрадь к парню. Алекс продолжал строить из себя прилежного студента, поэтому мне пришлось ткнуть его в плечо. Заславский взял перманентный маркер и, написав на всю страницу «FUCK YOU», вернул тетрадь обратно. Пидор.       Я посмотрела на парня внимательнее. Видок у него, конечно, получше, чем мой, но всё равно не айс. Пустой взгляд, под глазами синяки, бинты на предплечьях всё ещё выглядывают из-под рукавов свитшота, большой серый шарф скрывает лилово-фиолетовые засосы. «Пожалуйста», — произнесла я одними губами, но Алекс всё же заметил и наконец повернулся ко мне.       Никогда ещё я не видела, чтобы у человека так быстро менялось выражение лица. Одним движением смахнув все вещи к себе в рюкзак, Заславский схватил меня за плечо и буквально выволок из аудитории. На ходу надевая куртку, я успела мельком глянуть в зеркало в холле и ужаснуться: губы распухли, будто на них провели неудачную операцию, на скулах синяки и ссадины, под глазами круги размером с небольшую вселенную, с одной стороны шеи красный след от укуса того придурка, а с другой, видимо, «подарок» от Дена, руки забинтованы почти как у Алекса… — Рассказывай, — потребовал парень, как только мы оказались на курилке подальше от любопытных ушей. — Это как-то связано с Серовым? — Может сначала ты расскажешь, что с тобой происходит? — достаточно сложно открываться человеку, который игнорил тебя неделю. — Я не торгуюсь с тобой, Мартынова! — Заславский был очень серьёзен. — Если ты не скажешь, что произошло, я пойду и набью Серову ебало.       Да, набить ебало — это, конечно, сильно. Это аргумент. Тем более, что Ден так-то преподаватель и после такого Алекса явно исключат. Я шумно вдохнула. Чёрт, как же сложно о таком рассказывать, как будто снова переживаешь это всё… — На меня напали возле клуба, избили, пытались изнасиловать, Ден тут ни при чём, — при звуке этого имени Заславский недовольно поморщился. — Сколько их было? Запомнила, как выглядели? — Двое. Нет, но это и не важно, в полицию я не пойду. И вообще, Алекс, что за допрос? Мне и так несладко пришлось, мог бы и повежливее… — Извини, переволновался за тебя… — прошептал Заславский, доставая сигарету трясущимися руками. Парень тяжело опустился на свой любимый бордюр, избегая моего взгляда. — Тебе в больницу-то не надо? — Нет, у меня ничего серьёзного: много синяков и ссадин и подвёрнутая лодыжка… А вот твой видок меня беспокоит. Расскажешь? — я опустилась на бордюр рядом с Алексом, заглянув ему прямо в лицо. — Это связано с Матвеем?       Заславский от неожиданности подавился сигаретным дымом и закашлялся, как пятиклассник. Значит, я попала в точку. Алекс теребил свободной рукой шарф и всё никак не мог начать говорить. — Как ты узнала? — наконец прохрипел он. — Вы встречаетесь? — ответила я вопросом на вопрос. — Я видела, как он шлёпнул тебя по заднице. Это с ним у тебя была «лучшая ночь в жизни»?       Алекс покраснел и опустил глаза. Теперь с шарфа он переключился на очки, постоянно поправляя их на переносице. Я забрала из рук парня сигарету и сделала затяжку. Заславский будто ожил. — Можно и так сказать. Он, наверное, считает меня своим парнем. Я считаю, что он звонит мне, когда хочет потрахаться… — Это всё ещё не объясняет твоего состояния, — я вернула сигарету и схватила Алекса за руку, указывая на бинты. — Я немного боюсь его… Наш первый раз был прекрасным, но потом Матвей начал переходить границу всё дальше и дальше. Он любит жёсткий секс и становится всё грубее с каждым разом. Я пытался обсудить с ним это, говорил, что мне неприятно и даже больно. Он соглашается, но каждый раз ему будто сносит крышу… — голос Заславского надломился, а по щекам потекли настоящие солёные слёзы. — Блин, даже БДСМ строится на принципе добровольности! — я схватила из рук парня окурок и кинула в мусорку. — Зачем ты продолжаешь к нему ездить, если знаешь, что он не сдержится? — Не знаю… Он зовёт, а мне одиноко… Мы пьём текилу — и я забываю обо всём. А потом… — Алекс размотал бинт на одной руке. — Это от наручников, они металлические и Матвей их очень туго застёгивает. А это я сам постарался…       Несколько алых, ещё не затянутых коркой порезов и два круглых обугленных следа от окурков стали последней каплей. Я заплакала и уткнулась лицом в плечо Заславского. Алекс неловко обнял меня, но потом сам уткнулся куда-то мне в шею, сжимая зубы от рвущегося наружу крика. — Мне страшно… — прошептала я. — Они могли меня убить. Меня били по лицу и швыряли об стену… — Мне тоже страшно, Марти… — ответил Заславский, оттягивая край шарфа и обнажая шею, расцвеченную огромными лилово-фиолетовыми цветами-засосами. — На всём моём теле его следы, у меня много синяков, болят руки, бёдра и задница, и я не знаю, что будет в следующий раз…       Минуту мы смотрели друг другу в глаза. А потом резко наклонились — и наши губы слились в истерично-рваном солёном поцелуе. Нам обоим нужно было выговориться и поплакать. И мы были друг для друга теми единственными людьми, которые в полной мере могли понять ту самую всеобъемлющую боль. Сейчас тупо болит не только тело, но и душа, если она вообще существует. Я запустила пальцы в чёрные чуть вьющиеся волосы Алекса и притянула его ближе к себе. Пусть хоть на одну минуту, но с ним я чувствую себя свободной. — Давай, пожалуйста, больше ничего не скрывать друг от друга, — сказал Заславский, глядя прямо в глаза. — Давай, — ответила я скрепя сердце.