Исключительные

Эта ночь для юного Люциуса была кошмарной во всех своих проявлениях. Подобно Карлу Стюарту*, ожидавшему свою казнь, он думал о совсем скором отъезде в школу. Малфой младший просыпался каждый час от одолевавших его кошмаров. Самое интересное, что разные видения имели один и тот же конец. По крайней мере шесть хорошо начинавшихся снов портил единый ужас. Как бы тот хорошо не начинался, в один момент мальчик обязательно оборачивался и видел позади лес. Деревья, похожие на страшные костлявые руки, росли прямо из рыхлой земли и были окружены плотным облаком тумана. Серые сухие ветви привлекали только черных ворон на свои острые конечности. Стоило Люциусу снова посмотреть вперед, как от недавнего прекрасного начала сна ничего не оставалось, а картинка сменялась продолжением все того же ненавистного Малфою леса, который его окружал уже со всех сторон. Теперь мальчик мог чувствовать мокрую мягкую почву под собственными ногами, будто совсем недавно ее кто-то ворошил. Это навевало на очень мрачные мысли. Он чувствовал неприятный затхлый запах. Каждый вздох давался с неимоверным трудом. Крики птиц становились все громче и отчетливее. Они летели в его сторону, а затем, проносясь над головой, удалялись в бесконечную серую даль. Люциус знал, что вороны улетали от чего-то страшного, и он под воздействием этого же чувства давал команду своим ногам бежать так быстро, как только способен бежать человек, чтобы спасти свою жизнь. Чем дальше он двигался, тем больше эти деревья казались ему костями, которые тянулись к нему со всех сторон. Сначала они легонько задевали его одежду, затем неприятные холодные ощущения оставались на коже от соприкосновения, и, в конце концов, эти, как выточенные клинки, ветви, которых становилось во множество раз больше, вспарывали его кожу, как умелый охотник делает это со своим пойманным трофеем. И уже не было сил бежать дальше, оставалось только закрыть глаза и ждать, когда деревья накроют с головой истекающее кровью тело. После этого он открывал глаза и рукой чувствовал мокрую от пота и слез подушку. Люциус очнулся в очередной раз, душной ему казалась собственная комната. Чтобы насытить свои легкие кислородом, он открыл окно, откуда по лицу словно пощечина ударил мощный порыв морозного ветра и дождя, который, по сравнению со вчерашним днем, стал еще крупнее, громче и холоднее. Постояв несколько минут у окна и почувствовав, как пальцы на босых ногах начинают неметь от холода, Люциус затворил его и лег в холодную постель, накрыв свое замерзшее, но надышавшееся тело влажным одеялом. Наконец в три часа ночи усталость все-таки взяла верх, и мальчик заснул так крепко, что ни один сон — ни хороший, ни плохой — не смог добраться до его спящего разума. Люциуса разбудили тонкие пальцы матери, щекотавшие его шею: — Люци, пора просыпаться, сегодня очень важный день! Почему ты до сих пор в постели? — мальчик боялся щекотки, поэтому, поежившись, спрятал свою голову под одеяло. Но Мирцелла, по-видимому, не собиралась мириться с желанием ее сына побыть в кровати подольше. Одним резким движением она подняла теплую ткань, которую Люциус от неожиданности даже отпустил из своих пальцев. — Мам, я не хочу никуда ехать, — умоляющим голосом он обратился к прекрасной женщине, стоящей у его кровати в красивом зеленом шелковом ночном платье, опускавшимся прямо до щиколоток. — Что случилось? Ты же так ждал этой поездки, — Мирцелла села у его ног и посмотрела прямо в лицо сына. — Ты сегодня совсем не спал? У тебя красные глаза. — Меня мучили кошмары. — Помнишь, я тебе говорила, что если ты кому-то расскажешь свой страшный сон, то он больше никогда тебя не потревожит? — Да, но он снился много раз, — мальчик опустил свои усталые глаза, — мне снилось, будто я в лесу, а деревья пытаются меня убить и похоронить под своими корнями. — Мрачно. Мне жаль, что из-за этого у тебя исчезло былое воодушевление. Мама погладила его по гладким ухоженным волосам. Ее рука в этот момент показалась ему такой теплой, такой гладкой, такой… любимой. Великая сила материнской любви заставила все дурные мысли и кошмары лопнуть в его голове подобно мыльному пузырю. Он наслаждался драгоценным теплом и жалел только о том, что ближайшие несколько месяцев не сможет почувствовать эту мягкую руку на своих щеках и волосах. — Ну что, тебе уже лучше? — улыбнулась миссис Малфой своей такой до боли родной и любимой улыбкой, в которой заключался весь мир маленького мальчика. — Я вижу, что лучше. Давай, Люци, одевайся скорее и спускайся завтракать, мы с отцом будем ждать тебя внизу. Женщина невесомой походкой вышла из комнаты, а мальчик еще долго чувствовал на себе прикосновение маминой руки. Он собрался так быстро, как только смог, и прошел в просторную столовую. Вид отца и вообще вся обстановка здесь заставили его вспомнить прошлый день, который теперь казался ему мрачным и слишком уж правдоподобным сном. — Доброе утро, отец, — поздоровался он с мужчиной, что-то очень спешно писавшим пышным пером на пергаменте. — Доброе утро, — Абраксас только на мгновение поднял свои глаза и после резко опустил взор на тот же пергамент, продолжая выводить ровные строки. Навевающие мысли о вчерашнем совсем отбивали аппетит у мальчика, и это не ускользнуло от взгляда его матери: — Дорогой, прошу, тебе нужно хорошенько позавтракать, потому что предстоит долгая дорога. Когда все уже разделались с едой, собрались, несколько раз проверили, все ли положил Люциус в свою сумку (как самостоятельному ребенку ему дали возможность самому отбирать вещи для ближайшей поездки), и убедившись, что все на месте, семья готова была отправляться в путь. Неожиданно для матери и сына мистер Малфой заявил о чрезвычайно важных делах в министерстве, к которым ему следует приступить немедленно. Он поцеловал в щеку Мирцеллу и похлопал по плечу Люциуса, а затем холодным тоном сказал: — Желаю удачи, сын, и помни, что я тебе вчера говорил об уверенности. Как ты себя поставишь с самого начала, так к тебе и будут относиться все последующие годы в школе. В тебе течет чистейшая благородная кровь Малфоев, — и подумав, не забыл ли он чего сказать, добавил: — Не забудь следить за своей невестой. Закончив свое отцовское наставление, Абраксас удалился в кабинет, а мать и сын остались вдвоем перед большим расписным камином в гостиной. Мирцелла взяла сына за руку, и они не спеша шагнули за низкую перегородку. Мальчик снова ощутил это чувство: прилив непонятной энергии, заставляющей ощущать себя таким сильным и одновременно таким защищенным. Люциусу не впервой уже перемещаться подобным способом, поэтому тошнотворное ощущение, как будто ударили прямо в солнечное сплетение, ему уже знакомо. В помещении, где они оказались через секунду, он не был еще никогда. Комнату заставляли многочисленные полки с часами. Маленькие, большие, деревянные, стеклянные, напольные во весь рост, а также круглые висящие на стене — каких только здесь не было! По всей вероятности, это магазин часов. Все кругом дополнял запах пыли и старинных вещей. Наверное, некоторые виды часов, находящиеся здесь, можно причислить к антиквариату. За прилавком стоял усатый дед. Его седые волосы сливались с не менее седой бородой, а дальше падали на сутулые плечи. Он вносил записи в тетрадь и даже не замечал пару, стоящую слева от него. — Не переживай, это волшебник, — заметив негодование сына, произнесла мама. — Доброе утро, мистер Гоф. Мистер Гоф, как назвала его Мирцелла, поднял свою морщинистую старую голову и улыбнулся гостям:  — Доброе утро, — затем, переведя взгляд на мальчика, так пристально смотревшего на предмет в руках старика, добавил: — Желаю удачной поездки в Хогвартс!  Он бросил ему в руки тот самый предмет, который вызывал такой сильный интерес. Мальчик поймал его двумя руками и повертел прямо перед глазами. Он никогда раньше не видел ничего подобного. — Что это такое, мистер? — поинтересовался Люциус. — Это шариковая ручка, сэр. Вы сможете воспользоваться ей, если у вас не будет под рукой пера и чернил. Недавнее, но весьма удобное изобретение магглов. — Спасибо, мистер Гоф, — поблагодарила Мирцелла, и пара направилась прямо к выходу. Они вышли и оказались на улице, полной прохожих. Люди здесь будто выглядели не так, как привык их видеть Люциус. Другая одежда — куда ярче, чем у людей, его окружающих. Бросались в глаза красные прямые юбки до колен, небесно-синие кофты, даже деловые костюмы разных расцветок, другая походка — более спешная, что ли. Но самым ненормальным, по мнению юного Малфоя, было это движение непонятных больших предметов по еще одной более широкой дороге. Они почти летали. Так плавно и быстро двигались, что мальчик не успевал подробно рассмотреть ни один из них. Он перевел взгляд на маму, но она, казалось, совершенно не была удивлена происходящему, между тем как Люциусу думалось, что он попал в мир хаоса, где все куда-то спешат, что-то быстро говорят. Мир, где клубы дыма поднимаются от самых ботинок и растворяются в воздухе. Кстати, и воздух тоже другой. Сложнее делать вздох, как подметил блондин. Пара поравнялась с другими людьми и прошествовала прямо. Люциус впивался глазами во все вокруг: в каждую мелочь, в каждое лицо, в каждый предмет. Ему было интересно, и он заметил, как прохожие люди тоже на них смотрят. Внешний вид мамы и ребенка отличался от остальных. Черное, до самых щиколоток платье миссис Малфой из довольно плотной ткани гармонировало с ее милой, как казалось Люциусу, шляпкой с вуалью, которая прикрывала голубые глаза владелицы. Черные кожаные перчатки, передающие все тепло рук Люциусу, на них серебряные кольца с драгоценными камнями. Сверху было накинуто белое пальто до колен, с которым сливались ее гладкие волосы того же цвета. Миссис Малфой выглядела словно королева среди штампованных прохожих. Именно так на нее и смотрели, дивясь красоте. Люциус шел по ее правую руку, также весь в черном. Черные классические, опять же идеально выглаженные брюки со стрелками, иначе и быть просто не могло, черное пальто до колен и такие же, как у матери, белоснежные волосы, спускавшиеся до плеч. Они-то, наверное, и вызывали удивление у проходящих мимо зевак. Мальчик до сих пор держал в другой руке ручку, и ему не терпелось скорее опробовать это изобретение. — Почему нам запрещено общаться с этими людьми? — поинтересовался Люциус, шагая в ногу со своей мамой, которая, несмотря на то, что несла заколдованную сумку сына с вещами, двигалась очень легко. — Видишь ли, дорогой, эти правила придуманы не просто так. Магглы созданы таким образом, что склонны ненавидеть всех, кто на них чем-то не похож. А ненависть в свою очередь порождает еще более ужасное чувство — желание лгать, сдерживать… убивать, — после этих слов сын остановился, его шокировала эта информация, а следом остановилась и миссис Малфой. — Понимаю твое удивление, но это правда. Очень давно, несколько веков назад люди объявляли охоту на ведьм. Волшебников умерщвляли самыми разными способами. Существовало немыслимое множество казней, только чтобы убрать таких же людей, как они сами, но совсем немного отличающихся. Поэтому волшебники приняли важное решение: сохранять чрезвычайную секретность. Многие из-за страха, или из-за самоуважения даже не желают сталкиваться с магглами в повседневной жизни. Теперь ты знаешь, и надеюсь, что правильно используешь эту информацию, Люциус, — она закончила и потянула сына за собой, а он не очень сильно сопротивлялся. Теперь они пошли чуть быстрее. Отныне лица прохожих стали страшно уродливыми для мальчика. В каждом взгляде приближающегося он читал животное желание разодрать его, как добычу. От этого юному Малфою стало не по себе. Кулаки обеих рук сжались, и послышался хруст. Это ручка пополам сломалась в кармане. Он вытащил оттуда свою ладонь и постарался больше не смотреть на проходящих мимо людей, опустив бледное поникшее лицо. Через несколько минут они оказались в месте под названием вокзал Кингс-Кросс. Здесь было еще больше тел, как заметил Люциус, и ему стало некомфортно от их присутствия. Как будто он находился среди стаи озлобленных собак, только и ждущих сигнала, чтобы растерзать его и маму. Он сильнее сжал ее руку. Мирцелла это заметила: — Вот, мы уже почти пришли. Видишь эту стену с табличкой «девять и три четверти»? — спросила она своим мягким тонким, как лучик солнца, голосом. — Да. — Нам нужно пройти сквозь стену, — она улыбнулась и посмотрела на сына, ожидая поймать в его лице удивление, потому что, несмотря на то, что Люциус родился в волшебной семье и видел немало чудес, через стены он еще ни разу не проходил. И она угадала: — Не бойся, она заколдованная. — А я и не боюсь, — заметив улыбку матери, он приподнял свой подбородок, чтобы выглядеть так, будто это его совершенно не удивляет. — Ну, тогда идем? — и не дожидаясь ответа, который тут и не требовался, мама вместе с сыном шагнули прямо в кирпичную стену. Люциус специально не закрывал глаза, чтобы казаться еще более уверенным. Он приметил, что стена была похожа на сгусток воздуха, имеющий цвет и текстуру, но совсем не ощущаемый кожей. Они оказались в более темном месте, будто под землей. Множество детей различных возрастов, животных, родителей, прощальных поцелуев, искренних объятий и слез расставания наполняли пространство. Так много эмоций окружало его, и это вызывало в мальчике грусть. Они остановились прямо около двери в вагон, который терпеливо ожидал каждого юного волшебника, находящегося во власти своих самых настоящих желаний. — Ну что, вот и настало время прощаться, — губы и брови Мирцеллы дернулись, она не смогла на сто процентов совладать с лицом, так же как и с дрогнувшим голосом. Женщина села на корточки, ее взгляд оказался прямо напротив серых сверкающих глаз Люциуса. — Мам, не переживай, все будет хорошо, — голос мальчика тоже звучал неестественно. — Я знаю, дорогой. Мы с папой тебя очень любим и всегда поможем, если что-то случится. — Хорошо, — он опустил взгляд и боролся с желанием расчувствоваться слишком сильно. Люциус пытался восстановить свое дыхание, но было слишком сложно. — Не забывай нам писать. Несколько раз в неделю, — шептала Мирцелла, — с тобой поедет твоя любимая сова, так что пользуйся ей почаще. Малфой молча кивал, не решаясь открыть рот, потому что думал, что если он его все-таки откроет, то случится непоправимое и он заплачет самыми душераздирающими слезами. — Запомни, что я тебе сегодня говорила о магглах, дорогой. Не забывай, что в тебе течет чистая кровь Малфоев. Я надеюсь, что в ближайшее время ты познакомишься с хорошими людьми, которые станут тебе верными друзьями, — продолжала Миссис Малфой, — а теперь тебе пора, через несколько минут поезд выдвигается. Ее объятия были такими крепкими, что на мгновение показалось, что она никогда никуда его не отпустит. Да он был бы и не против, если честно. Он обхватил ее плечи не менее крепко и зарылся в ее снежные волосы. Они пахли так вкусно. Они пахли домом, пахли вечерними разговорами, прогулками по живописному семейному саду. Эти нахлынувшие чувства были подобны волне, накрывшей мальчика. Он не удержался и выпустил из своего глаза одинокую слезу. Мирцелла поцеловала сына в макушку, подала сумку с вещами и легонько подтолкнула ко входу в вагон со словами: «Тебе пора». Она так надеялась в последний раз взглянуть в его родные серые глаза, но он не поднял их, потому что не хотел показаться слабым. Мальчик развернулся и вошел в поезд. В первое же окошко он увидел, как миссис Малфой, вытирая красные от слез глаза руками, разворачивается и движется в сторону, откуда они совсем недавно пришли. В этот момент он почувствовал себя наполовину пустым. Его чувства иссякли, оставив только горечь разлуки. Теперь он не скоро сможет увидеть ее прекрасное лицо. Люциус поклялся себе, что исполнит все наставления обоих родителей. Он задумчиво стал проходить вдоль дверей купе, заглядывая в каждое, надеясь найти пустое. Сейчас ему хотелось только побыть одному. Дойдя почти до середины вагона, совершенно не смотря вперед, а только лишь на купе, Малфой плечом почувствовал мощный удар. Это заставило его резко обернуться, и он увидел рядом мальчика чуть выше себя ростом, с ужасно недовольным лицом и вопросительным взглядом, который, кстати, тоже метал молнии. — Собери свои конечности, хорек, и разуй глаза, — отчеканил незнакомец. Эти слова заставили Малфоя забыть о недавнем чувственном расставании с семьей и залиться такой краской, что он стал похож на помидор от гнева. Его аристократичный рот сам стал открываться, чтобы вылить такую волну возмущения в сторону противного мальчишки, что тот в ней просто захлебнется.