Письма в Рай

      Яркий белый свет бьёт в глаза, при попытке их открыть. Горло неприятно режет от сухости, но Антон упрямо делает вдох через рот. Вокруг пахнет хлоркой и медицинским спиртом, тишину палаты нарушает лишь звук монитора, отслеживающего сердцебиение.       Шастун осматривает своё тело, затем комнату, где он проснулся, пытаясь понять, что же произошло и как он вообще тут оказался. Память подкидывает обрывки воспоминаний: Оксана, трудный разговор на его кухне, алкоголь, жуткая боль в животе. Парень, сложив два и два, понимает, что он упал в обморок, и Оксана не нашла ничего лучше, чем отвезти его в больницу. Интересно, а Арс в курсе?       Арсений.       Детали разговора с Фроловой всплывают в голове, и Антон хмурится. Но он откладывает мысли об этом, решая сначала разобраться в том, что произошло после того, как он потерял сознание. В вене на руке обнаружился катетер, подсоединённый к капельнице. Подняв белоснежную простыню, которой он был накрыт, Антон видит повязку в районе паха, на которой выступили пара капелек крови. Видимо, ему сделали операцию раньше срока. И Шастун был готов поставить все деньги мира на то, что делал её Попов.       Мысли снова вернулись к хирургу. Мозг словно издевался над своим хозяином. Все дороги вели к Арсу, на нём свет клином сошёлся что ли?!       Сейчас появилось время и возможность всё обдумать с новыми вводными, которые выявила его больная дедукция.       Возможно, что Арсений — это Рай. И ведь не прикопаешься к собственным выводам. Всё так логично, так идеально гладко ложилось на эту версию, но нельзя было отметать тот факт, что Антон судил лишь с одной точки зрения — своей. Потому что с точки зрения Арса всё могло прекрасно объясняться, и все эти схожести с анонимом могли быть действительно совпадением. Ну и что, что они оба главврачи?! В стране куча клиник, где могут быть молодые главные врачи. А как он называет Шаста? Господи, да каждого первого Антона в его жизни хоть раз называли Тошей. Вон, Катя его постоянно так называет, она что, тоже Рай?! Бред.       Песня тоже легко объяснялась — услышал где-нибудь, она вон из каждого утюга играет! Арс вообще мог её знать задолго до Антона.       А вот автокатастрофа с потерей семьи — единственное, что не вписывалось в картинку совпадений. И это было самое грустное.       Поэтому Антон всё же принял эту версию как рабочую, и начал раскручивать её у себя в голове, чувствуя себя Шерлоком Холмсом, не меньше.       Почему же тогда Арсений промолчал? Не сказал сразу? Не пришлось к слову? Бред. Тут что-то другое, что-то глубже. Шастун вспомнил последнее сообщение Рая. Как там было? «Тишка, прости, всё это заходит слишком далеко…»       Может здесь и кроется ответ? Ответ и на уход Рая, и на молчание Арса. Может, испугался? Когда-то давно, сидя на балконе, он отмёл эту идею, а сейчас ухватился за неё вновь. Потому что сейчас она казалась как никогда правильной. Антон вспоминал их ночные переписки и фразы, брошенные Раем. Рай, 03:27, 26.02 «Я так долго горевал по своим близким, что не заметил, как воспитал в себе боязнь к привязанности…» Рай, 21:50, 04.03 «Я не боюсь подпускать к себе людей. Привязанность стабильна и проста. Я боюсь людей в целом, они слишком непостоянны, Они могут уйти.» Рай, 15:10, 9.03 «Я говорил с психологом, но он так и не смог дать мне ответ на вопрос: Как отпустить эту ситуацию, если я вынужденно вспоминаю о ней каждый месяц?» «Так и живём, никаких чувств, кроме вины.»       И удивлялся. Всё же лежало на поверхности. Он ему прямым текстом писал, что не любит привязываться, что он побаивается людей, не хочет подпускать их близко. Да с его ситуацией Антон бы и сам закрылся. А Рай открывался ему, хоть и не охотно.       Получается, он привязался к Шастуну?! Ведь это объяснило всё, абсолютно всё, при условии, что Арсений и Рай один человек. Может, он действительно начал чувствовать симпатию, возможно даже не просто дружескую к своему собеседнику, как это случилось с самим Антоном. Но вот здесь кроется другой вопрос, а что чувствует сам Шастун?       К Раю однозначно были претензии и обида. За то, что трусливо сбежал, оставив его одного со своими мыслями. Была благодарность, потому что он был рядом, хоть и недолго, и развеивал скуку и грусть своими сообщениями. Была безответная влюбленность, мёртвым грузом лежавшая на дне сердца, и тихо поскуливая, потому что медленно, но верно погибала под гнётом обиды.       К Арсению же Шастун чувствовал безмерную похоть. Его хотелось до дрожи в коленках, Антона даже не смущала мысль о том, что Арс делал ему операцию и видел все внутренние подробности его репродуктивной системы. Попов был безмерно красивым, с его глазами-омутами и вечно смущённой улыбкой на пухлых губах. А их вкус до сих пор снился Антону тёмными ночами. К Арсу было чрезмерное уважение, потому что он врач, да ещё и главный. Была и нежность, когда Антон вспоминал, как Арс отвечал на его поцелуй. К Арсению тянуло, к нему хотелось прилипнуть и не отпускать никуда.       И из-за этих противоречивых чувств было непонятно, как же всё-таки реагировать на то, что такие разные, казалось бы, образы в голове Антона, могли оказаться одним и тем же человеком. Первое негативное впечатление, которое заставило Шастуна напиться и оказаться на операционном столе, прошло. Осталось лишь подвешенное состояние; неопределенность, которая слегка подбешивала. Если бы Рай оказался рядом прямо сейчас, Антон бы вряд ли этому обрадовался, по понятным причинам.       Но и у того, что Арсений и есть Рай были свои плюсы. Во-первых, блаженные определённость и ясность. Все точки над «И» и тому подобное. Во-вторых, то, что Рай ушёл, не отменяет того факта, что Антон был влюблён в него и обожал разговоры с ним. Они знают друг друга очень хорошо, а главное — понимают. В-третьих, это бы решило проблему с началом отношений, отсутствием уверенности в партнёре и так далее. Они бы сразу знали, что делать и проскочили этот неловкий период.       Окажись Арсений Раем — сбылась бы мечта. Казалось бы, радуйся. А вот не нужна уже мечта эта, он её пережил, перерос и отпустил.       Но, в любом случае, нужно сначала выслушать Попова, что же скажет он. Потому что все мысли Антона могли быть лишь фантазией его воспалённого сознания. Вздором, несусветным собачьим бредом. И все те минуты, когда он обдумывал все варианты, могли быть потрачены впустую.       Дверь его палаты открывается, и в неё заходит сначала медсестра, а сразу за ней молодой, очень худой мужчина, с крючковатым носом и задорной улыбкой.       — О, проснулись, молодой человек, — он опускает взгляд на планшет, который держит одной рукой, — так, Шастун Антон, прооперирован сегодня утром, лечащий врач Попов А.С. Будем знакомы, Антон, я Добровольский Павел Алексеевич, дежурный хирург. Арсений сегодня в ночь, так что днём с тобой буду я. Как себя чувствуешь?       — Нормально, вроде, — хрипит Шаст, — только пить хочется.       — О, ну это поправимо, — улыбается врач и поворачивается к медсестре, — Оля, принеси нашему Антону воды.       Медсестра кивает и удаляется, а внимание хирурга снова возвращается к Шастуну.       — Болей в голове или в животе нет? Может швы побаливают? — Добровольский подходит к кровати, нажимает на кнопку, приводящую пациента в полусидячее положение, и поднимает белую простынь, укрывающую пациента, — так, посмотрим… Ну повязку нужно поменять, это точно.       В палату возвращается медсестра с большим стаканом воды и протягивает его Антону, и он буквально за пару секунд осушает его. Пить ему хотелось нещадно ещё с момента пробуждения.       — Что, сушняк замучал? — хохотнул Павел, — оно и понятно, с учётом того, в каком состоянии тебя привезли, — он снова смотрит в планшет, — Ольга, нужно поменять повязку, промыть швы, а также добавьте к назначениям Арсения ещё витамин С и поставьте Антону капельницу с глюкозой и питательными веществами, чтобы организм хоть немного насытился. Нам же нужно выводить тебя из голодания, да, Антон?       — Да, нужно, — тихо кивает Антон.       — Когда ты последний раз ел, чудо? — прямо спрашивает хирург.       — Два дня назад, вроде.       — Точно чудо, причём в перьях! — сокрушается мужчина, записывая что-то в планшет. — Оль, Антону сегодня двойную порцию ужина. А Арсению я сам всё расскажу, и по головке его я точно не поглажу!       — Не надо, Арсений Сергеевич не знал ничего, — возражает Шастун.       — Не за это, а за твой отменённый приём пару дней назад! — отмахивается Добровольский.       В этот момент в палате появляется человек, которого Антон точно рад был видеть — Оксана.       — О, пришёл в себя! — восклицает девушка, подбегая к кровати Шаста, — как же я за тебя переживала, шпала!       — Окс, — улыбается Антон.       — Кстати, привет, Пашка! — брюнетка обращает внимание на врача, стоящего по другую сторону кушетки.       — Привет, привет. Так это твоё чудо?       — Моё, моё, чьё же ещё! — кивает Фролова и снова поворачивается к другу, — ну и потрепал ты мне нервы ночью!       — Прости, малая, — Антон опускает глаза на свои руки, лежащие на животе.       — И не только мне! Арсений тоже за тебя переживал. И Серёга, он, кстати, передаёт привет и сказал, что забежит к тебе вечером.       — О, это так мило, — разводит руки Добровольский, нацепив на лицо самую умилённую гримасу, — но Антошке нужно поменять повязку на швах, так что, Оксан, подождёшь в коридоре? Или вы насколько близки?       — Да, конечно подожду! — кивает девушка и уходит из палаты.       — Я тоже пойду, но оставляю тебя в хороших руках, — он кивает Ольге. — Вернусь к тебе ближе к ужину, чтобы проконтролировать твой приём пищи, чудо.       — Как скажете, Павел Алексеевич, — улыбается Антон.       Врач покидает палату, и медсестра начинает перевязку. Она обрабатывает швы, а Шастун не может не подглядывать. Он удивляется насколько же отличная работа проделана руками Арсения: никаких безобразных кусков кожи, всё аккуратно и ровно. Парень улыбается, и Ольга замечает, что он наблюдает за ней.       — Да, Арсений Сергеевич у нас очень талантливый. Даже шрама у тебя не останется, я уверена! — проговорила девушка.       — Чёрт с ним, со шрамом, — хмыкает Антон, — главное, чтобы зажило побыстрее.       — Заживёт! Ты парень молодой, быстро встанешь на ноги! — соглашается медсестра и клеит на место операции заживляющую повязку, — теперь поменяем тебе капельницу и до вечера я от тебя отстану. Сейчас девушку твою позову.       — Она не моя девушка, — поправляет её Шаст, — просто хорошая подруга.       —Не важно, — отмахивается Ольга и направляется к двери, чтобы выйти самой и запустить в палату Фролову. Та входит и ухмыляется.       — Ну что, болезный ты наш, жалуйся! — она устраивается в кресле около кровати, в котором спала сегодня утром.       — Всё нормально, жажда только мучает, — пожимает плечами Антон.       — Вот и хорошо. Теперь моя очередь жаловаться! Ты напугал меня до чёртиков ночью! Я первые пару секунд не понимала, что делать и куда податься. В итоге позвонила Арсу, он примчался, раздал мне указания, я собрала твои вещи, и мы поехали сюда. По приезде тебя сразу увезли, а я спала тут, ждала Серёжу с Арсением.       — Серёжу? — уточняет Антон.       — Да, он ассистировал Арсу. Должен был Пашка, ты его только что видел, но Арсений настоял, чтобы Серёжа был рядом. Не знаю почему, но слово главврача закон, так что… — развела руками Оксана, — содержимое твоих трусишек видел ещё и мой жених…       — Чёрт, — смеётся Шастун, закрывая лицо рукой, — теперь же подъёбов не оберёшься…       — Ага, так что готовься! — кивает девушка, ухмыляясь, — а теперь серьёзно: ты помнишь о чём мы говорили перед всем этим?       — Да, помню, немного размыто, но суть помню.       — И как, было время поразмышлять об этом на трезвую голову?       — Было, ещё как. И я понял, что какие бы теории не строила моя безумная голова, всё упирается в то, что это нужно обсудить с Арсением. Потому что пока он не выскажет свою точку зрения, картина не будет полной. И рановато делать какие-либо выводы.       — Вот, уже здоровые рассуждения. И вот тебе ещё один мой совет: повремени с разговором хотя бы до выписки. Когда всё уляжется, у тебя всё заживёт и ты будешь готов, свеж и здоров. Просто, если решать это сейчас, то между вами будет странное напряжение и неловкость, ибо я уверена, что у вас не получится всё решить за один присест. Особенно, если твои догадки окажутся верными.       — Да, Окс, ты права, — вздыхает Антон, — так чертовски права. Как же хорошо, что ты у меня есть! Хоть с кем-то можно обсудить всю эту муть, что крутится у меня в голове.       — Кстати, об обсудить! Я тут тебе кое-что привезла! — Фролова начинает рыться в сумке, — ну, кроме ключей от твоей квартиры, — девушка кладёт Шастуну в руки связку ключей, а сверху пухлый коричневый блокнот. Тот самый блокнот, где Антон писал свои письма, — решила, что тебе он пригодится. После всех этих перипетий то…       — Ты — золото, а не девушка, — просиял Антон.       — Знаю, знаю.

***

      Арсений поспал всего пару часов перед дежурством. Он не мог перестать думать о том, что сказала Оксана в кафе.       Антон знает. Знает его секрет.       Но догадывался ли Антон о чувствах, которые Арс испытывал к нему?       Попов метался от одной мысли к другой и не мог зацепиться ни за одну.       Он боялся быть отвергнутым, боялся, что Антон просто исчезнет из его жизни, оставив лишь боль напоследок. Но и того, что Шастун может ответить взаимностью, он тоже побаивался. Потому что понимал, что, скорее всего, не сможет дать парню то, чего тот заслуживал, только ящик загонов из своей головы.       Да и как вообще объяснить Антону то, что творится в его голове?! Как объяснить ему то, что Арсений его всей душой любит и промолчал лишь из-за глупого страха? Страха, который брал над ним верх, который заставлял топить все свои тёплые чувства, который запрещал привязываться, лишь бы не потерять вновь кого-либо близкого. Страха, от которого столько проблем и недосказанности перед людьми.       Арсений осознавал то, что какие бы аргументы он не привёл, чтобы хоть как-то оправдать себя, этого будет мало. Слишком мало. Всех слов мира не хватит, чтобы он перестал чувствовать вину перед Антоном и перед самим собой.       Ведь тот поцелуй, он же был не просто так? Да и Оксана подтвердила, что чувства взаимны. Но то, что Антон всё знает, весьма меняло ситуацию. Симпатия-то может и есть, но она легко может испариться. Да и эмоции, которые Шастун чувствовал к Раю были противоположными. Так что результат этого уравнения мог быть очень непредсказуемым.       Всё это сплеталось в непонятную картину, написанную невидимыми чернилами, и разгадать её не получалось, как бы Арсений не старался.       Но работа есть работа, и Антон всё ещё оставался его пациентом, так что Попов собрал все силы в кулак и поехал в клинику.       Здание практически опустело, дневная смена врачей уже почти вся сменилась, и только дежурный хирург терпеливо ждал Арса у кабинета.       — О, какие люди, — наигранно ухмыльнулся Попов, увидев Добровольского, — что-то случилось?       Павел сначала придирчивым взглядом прошёлся по внешнему виду главврача: немного взъерошенные волосы от открытого окна в машине, голубая рубашка с расстёгнутой верхней пуговицей, в руках большая банка Редбулла, с ними Попов обычно вообще не расставался, потёртые чёрные джинсы и серые кроссовки на ногах. Оценив собеседника, хирург начал свой монолог:       — Я просто хотел перед тобой лично отчитаться. Девушку из третьей палаты я сегодня перевёл в терапевтическое отделение, из девятой мужика выписал и отправил домой, а пациентов из одиннадцатой и семнадцатой осмотрел и добавил пару назначений.       — Какие назначения? — на автомате уточняет Попов, открывая дверь своего кабинета ключом.       — Женщине из одиннадцатой назначил антоциды, она жаловалась на изжогу. А парнишке из семнадцатой добавил Витамин С к твоим назначениям, плюс одну капельницу с глюкозой и питательными веществами.       — Ладно витамин С, у него иммунитет понижен, но глюкозу-то с чего? — удивляется Арсений, кидая на стул сумку и подходя к шкафу.       — А с того, что он не жрал два дня. И неизвестно сколько до этого, — буднично объясняет Добровольский.       — С чего это ты взял? — спрашивает Арс, расстёгивая рубашку, чтобы сменить её на обтягивающую белую футболку.       — Он сам мне сказал. А ты что, не знал?       — Нет, последний приём у него отменился из-за той лапароскопии. Она слишком затянулась, и я в тот день вообще все дела отменил. Шесть часов в операционной провёл, — вздыхает Попов, переодевая джинсы на свободные хлопковые штаны, которые обычно являлись частью формы интернов.       — Да, помню. Ну короче из-за того, что на тот приём Антон не приехал, не выяснилось, что он голодает целыми днями. Отсюда и голодный обморок, — разводит руками Паша, наблюдая, как коллега зашнуровывает чёрные беговые кроссовки. Они все в таких работали, ибо за смену по клинике так можно набегаться, что на целый марафон потянет. А бегать нужно с комфортом.       — Чёрт, — только и может ответить Арсений, — теперь получается, что я виноват.       — Не переживай, главное, что его вовремя привезли и прооперировали, — махнул рукой хирург, — он, кстати, прикольный такой. Оксанкин друг, да?       — Ага, он самый. Пару лет назад ему Варикоцеле второй степени поставили, ну он пропил курс антибиотиков и забил, прикинь? Ну типа бесплоден и чёрт бы с ним. А тут всё снова воспалилось из-за стресса, и Оксана пристроила его к нам.       — Ну да, а нам с ним мучайся, — Добровольский усмехнулся.       — Вот, а я о чём, — Попов натягивает белый халат и подходит к столу за своей банкой энергетика, — ладно, пошли, пора работать.       — Ну ты иди, а я домой, — поправляет Павел, — с тобой сегодня Матвиеныч.       — А, точно, — хлопает себя по лбу Арсений, — всегда забываю, что в клинике я один пашу как скаковая лошадь!       — Я маленькая лошадка, и мне живётся несладко, — начинает напевать Добровольский, посмеиваясь.       — Мне трудно нести мою ношу, настанет день и я всех вас брошу! — заканчивает за него Попов, ухмыляясь. Он разворачивается и направляется к стойке медсестёр, чтобы забрать свой планшет.       — Куда мы без вас, Арсений Сергеевич! — кричит ему в след Паша, уже откровенно смеясь.       Проверив все бумаги, Арс отправляется на обход. В одиннадцатой палате женщина очень обрадовалась ему, заверила, что чувствует она себя прекрасно и двусмысленно улыбалась. Попов привык к вниманию со стороны женского пола, понимая, что этого не избежать, но сегодня это немного подбешивало.       Он натянуто улыбнулся пациентке и покинул её палату, направляясь к более важному для него пациенту.       Арсения всегда учили сначала в интернатуре, затем в ординатуре, что кем бы ни был твой пациент — нельзя выделять кого-либо. Все пациенты равны и им всем нужно помочь. Но сейчас он не мог противится тому, что Антон был действительно особенным для него.       Перед дверью палаты номер семнадцать сердце забилось быстрее. Сделав глубокий вдох, а затем такой же глубокий выдох, Арсений открыл дверь в прошёл внутрь.       Антон мирно спал, опустив спинку кровати. Монитор тихо пищал в такт его сердцебиению, к вене была подсоединена свежая капельница. На тумбочке стоял недоеденный ужин, как потом оказалось, Шастун не доел лишь вторую порцию. Арс медленно подошёл к кровати и невольно залюбовался Антоном. Он казался таким беззащитным, таким светлым и чистым в окружении белых больничных простыней.       Арсения захлестнул приступ нежности. Он порадовался, что Шастун спал, потому что он не был морально готов к тому, чтобы поговорить с ним, не важно на какую тему. Слишком мало времени прошло, в голове ещё не всё уложилось.       Забирая поднос с посудой, чтобы отдать её медсёстрам, он задел ещё что-то, что упало с тумбочки. Тихо выругавшись, он потянулся за вещью, коей оказался раскрывшийся блокнот. Глаза зацепились за написанное размашистым почерком слово Рай. Сердце пропустило удар. Не справившись с собой, Арсений начал читать.