Снег

ММ сидела в кресле, накрытом пыльным тряпичным чехлом, куталась в лыжную куртку и жалела себя. Всюду было так сыро. Мокро, мерзко. Воздух пропитался запахом пыли, талого снега и мокрой псины – это воняло от Кена, свернувшегося в углу. Кен только что вернулся с охоты, притащил полудохлого кролика, которого пришлось добивать. Отвратное зрелище. Теперь кролик жарился на сковородке без всякого масла, и судя по то и дело гаснущим, немощным огонькам, жариться ему так до скончания веков. ММ попыталась развести в камине огонь, подпалив лучину от плитки, но дрова тоже были сырые и занялись еле-еле – больше коптили, чем горели, не давая совсем никакого света. Ее рыжие волосы – и те полыхали ярче, чем проклятый камин. Как ее занесло сюда? Ее, маленькую прелестную фурию с кремовыми руками и бархатными озерами в глазах? Ее, уже в двенадцать сбежавшую из дома на поиски жизни из своей сахарной мечты. Или, может, в тринадцать. ММ запуталась, как давно это было. Мечта перестала быть сахарной и заблестела совершенно осязаемо, горстью тусклых монет, крошка Серебряная Лира, денежные глазки, детка, умница, маленькая лолита, лисица-оборотень, приходящая на запах денег. Мэгги Мартин. Молли Марч. Миранда Морриган. Марла Моравия. Мария Магдалена. Микела. «Мэм». Она разоряла казино, еще когда коленки были по-детски круглые, а голени – тонкие и неоформившиеся, когда даже лифчик не приходилось надевать. Губы мазала винно-красным, а платье – обязательно черное, пусть сидит, как мешок, так только легче чужой заскорузлой от табачного дыма руке найти ее бедро под подолом. Знай вдыхай вишневую копоть от сигар, смачивай рот горьким ликером да подбадривай шепотом: «Давай, милый, хороший мой, удача сегодня на твоей стороне, ставь на красное». Ей понравилась та фабрика под Казертой, где шили все эти красивые черные платья – и множество других платьев, шелковых, бархатных, со стразами, атласных, роскошных, стильных. На моде можно заработать кучу денег, думала ММ, заигрывая с карабинерами, пока из подвалов фабрики вывозили контейнер с мертвецами. Она знала: китайские рабочие платят каморре, чтобы их тела замораживали и отправляли домой, на родину. Однажды она видела, как башенный кран поднимал такой контейнер на баржу, а у контейнера вдруг отвалилось дно, и трупы посыпались оттуда – они разбивались о палубу, как куски льда. ММ тогда почувствовала легкий холодок в желудке, но потом напилась шампанского и забыла. Через шесть месяцев, отмечая со своей игривой рыжеволосой любовницей самый крупный в истории фабрики заказ, директор вдруг подавился бренди и долго корчился на полу, захлебываясь пеной и собственной рвотой. Сквозь желтую муть в глазах он еще видел любовницу, француженку Мадлен-как-ее-там, которая сидела в его большом вертящемся кресле, крутилась туда-сюда и смеялась. Нога на ногу, он видел ее девчачьи колени под задравшейся юбкой. Он видел ее лицо с глубокими синими глазами и непривычную бледность щек – будто холодные озера в снежных берегах. А вокруг – пожар волос, огонь, страшный, ядовитый. Вендиче не сами пришли за ней. Ее передали стражам тюрьмы, оглушенную несколькими ударами по затылку. Она даже не видела их, этих безмолвных стражей, которые вершили какое-то свое непонятное правосудие. Разве она в чем-то виновата? Она поступила так, как поступали все кругом. Она тоже хотела ужинать на Эйфелевой башне, ездить на модные показы и держать пушистую кошку с голубыми глазами, много кошек, в доме, из которого видно целый океан ночного города и из которого никуда не придется съезжать. Вместо этого она ждала, когда приготовится пожеванный вонючим мальчишкой кролик, мерзла в лыжной куртке, гнилой от старости, и не было кругом ничего, кроме мокрого, мокрого, противного снега и безликой угрозы. Самым противным было ощущение, что за ней кто-то неотступно наблюдает. ММ украдкой покосилась на Мукуро. Тот, казалось, спал. Тени от ресниц прыгали на щеках, когда в камине занималось и гасло бревно. Даже изможденный, он все равно выглядел очень симпатично. ММ находила в нем что-то чарующее – в этой чистоте лица, в нездоровой улыбке, которая обещала им целый мир. Жалко, что у него совсем не было денег – ни самой последней завалящей монетки. ММ вдруг накрыло такой острой жалостью к себе и такой жутью, что она подтянула коленки к лицу и захныкала, покачиваясь. Кен в своем углу недовольно заворчал; Чикуса шикнул на него, а потом снаружи в ставни что-то глухо стукнуло. ММ завизжала, Мукуро вдруг открыл глаза – будто ожившая кукла, которая только прикидывается неподвижной до наступления ночи. Кен прыжком метнулся к двери, распахнул ее и вернулся с дохлой вороной в зубах. – Там повсюду мертвечиной прет, – сообщил он, швырнув ворону Мукуро под ноги. – Это предупреждение, – сказал Мукуро встревоженно, одним призрачным движением перетекая в воздухе, бесшумно и стремительно. – Уходим.