Глубокий вдох, Дэнни. Вдохни, а затем выдохни. Не смей отвечать этой мрази. Просто держись и оставайся живым.
Как-то так вышло, что эта мантра привести в норму Дэна не смогла. Кровь в жилах всё ещё закипала, а он всё ещё хотел содрать кожу с лица этого подонка. — Говорить чё-нибудь собираешься? Я знаю, что ты не немой или ещё что, так что, давай. Скажи мне, как это здорово, пробыть целую неделю с боссом. Я бы убил за эту возможность. А, поверь мне, я убивал и за меньшее. Дэнни попытался сглотнуть подобравшийся к горлу гнев. Руки сжались в кулаки; он чувствовал, как неровные, ломанные ногти прорываются в ладони, но останавливаться он не думал. Надеялся только, что боль вернёт его на землю раньше, чем он сделает что-нибудь глупое и безрассудное. Шанса не было никакого. Устав ждать, Джей кинулся к нему на колени, да ещё и с такой силой, что вбил того в лежачее положение. Пленник застонал, ощутив, как чужие колени, вжатые в матрас, стиснули его бёдра. Джеевы руки прижимали мурильевские плечи, удерживали прогнувшуюся у того спину и прижавшуюся к кровати голову. Он наклонился, уставившись на него сверкающими похотью глазами. Наклонился так, что губы его маски почти касались новой игрушки. — Знаю, что ты у нас дерзкий, — сказал он прозаичным, отягчающим тоном. Затем чуть поддался назад, позволив Дэну выдохнуть. Потом вскинул руку, чтобы снять маску. А после откинул её на пол, впервые демонстрируя своё лицо. Оно было удивительно привлекательным. Тёмные волосы, карие глаза, приятные, мягкие щёки.Погоди, что? Нет, Дэнни, фу. Прекрати. Ради всего святого, он ведь преступник! Он не симпатичный, не привлекательный и не какой-либо ещё!
Джей упёрся ладонью в стену и на этот раз Дэнни почувствовал, насколько сильно, блять, близки они были. Независимо от того, как крепко он вжимался в кровать, чтобы скрыться от своего мучителя, он всё ещё чувствовал его дыхание на своих губах. — Ну давай, покажи мне свою дерзость, — потребовал тот, прежде чем прижался к губам Дэнни. Он был резким, кусался, стучал зубами. Что ж, если брать в расчёт любую ситуацию, что могла бы сейчас происходить на земле, тогда то, что происходило в стенах этой комнаты сейчас, было довольно сексуальным. Дэнни счёл этот факт более чем приводящим в бешенство, но на этот раз сдержаться не смог. Он начал сопротивляться, чего, казалось, Джей и добивался. Он целовал в ответ, не упуская возможности сцепить зубы в болезненном укусе, и ощутимо в руках Дога стал напрягаться. — Вот он ты какой, — выдохнул Джей. — Попробуй ещё дерзнуть мне, шлюха. Дэнни не был горд сказать, что сдался. И не был горд сказать, что его всё ещё насиловали; Джей всё просил расслабиться, но чувства, которые испытывала его жертва, были хуже самого ада. Джей был собственником, кусался и избивал чужое тело, не оставляя на том не более дюйма живого места. После удовлетворения собственных потребностей, он не проронил ни слова. Велел Дэну лишь надеть чёрные хлопковые трико, которые дал ему Дьюс, и отправил униженного обратно в свою камеру. Это буквально был путь стыда, ещё большего стыда, чем по-человечески вообще возможно. Слёзы градом норовили хлынуть по холодным щекам, когда Мурильо вновь оказался в своей «комнате». Дверь не запиралась, во всяком случае, с его стороны точно. Он не был в безопасности; в любой момент один из оставшихся преступников мог войти и сделать с ним всё, что захотел бы. Дэнни отчаянно застонал, приземлившись на грязный матрас, который, несмотря на тепло, исходящее от тела, по-прежнему оставался до невозможности холодным. Состояние пленника было приблизительно сравнимо с состоянием этого матраса. Он сделал то, что пообещал себе ни в коем случае не делать, он уступил одному из этих ёбаных отморозков. Да только как бы он не жалел о содеянном, он не мог отрицать, что тот миниатюрный катарсис, который был направлен против Джея, на самом деле повлиял и на него тоже. Однако это по-прежнему была мелочь по сравнению с тем, что у него отобрали. Он вдруг задался вопросом, улучшилось ли его положение. Он знал, что завтра вечером снова отправится к Джею или, например, пойдёт к Джонни, но не был уверен, кого бы из них он предпочёл бы меньше всего. Джонни был определённо больше по масштабам, чем Джей, и ему, казалось, было наплевать на Дэнни как на человека гораздо больше, но бедняга не хотел переживать ещё одну ночь, полагая, что у него есть шанс взбунтовать хотя бы против одного из этих преступников, и только для того, чтобы у него в который раз отобрали достоинство. С осмысляющей ситуацию тишины прошло несколько минут, прежде чем дверь в его камеру открылась. В проёме стоял Джей, вновь в маске, но на этот раз с чем-то в руках. Запах жареного мяса, разнёсшийся по комнате, мгновенно достиг мурильевских ноздрей, а вместе с тем и его желудка, который тут же отозвался протяжным гулом, чуть ли не пробивающим кости. Он не помнил последний раз, когда ел. Дьюс не доверял ежедневному питанию. Дэнни приподнялся и прислонился к стене, когда дыхание перехватила острая искра боли. — Можешь сидеть, — сказал Дог. Тот ответил молчанием и, поёрзав, примостился поудобнее на грязном матрасе. Медленно, очень, сука, медленно Джей стал вышагивать в противоположный угол комнаты. Присел на корточки рядом с пленником. Опустил алюминиевый поднос на холодный пол, но, как только Дэнни потянулся к еде, тот мгновенно вскинул руку. А после, воспользовавшись свободной рукой, под пристальный свой взгляд приложил её к щеке бедняги. Дэнни внезапно почувствовал смущение из-за красных пятен от слёз, когда тёплая рука человека в маске, контрастно всем его действиям, осторожно держала его лицо. Но вспомнив то, что произошло около получаса назад, он захотел эту руку нахуй откусить. — Дьюс был прав, — пробормотал Джей, расплываясь в улыбке на вид покусанных и всё ещё кровоточащих чужих губ. — Ты ахуенный, так что я принёс тебе ещё еды. Кушай, котёнок. Оставишь поднос у двери, когда закончишь. Не проронив больше ни слова, он встал и, выходя из комнаты, тихо закрыл за собой дверь. Дэнни не задумывался о словах ублюдка, когда вцепился в пищу. Она казалась абсолютно божественной; жареная говядина с картофельным пюре и зеленой фасолью. Лучшая еда за всё это блядское время. Эти ребята хоть и чёртовы отморозки, но по крайней мере один из них знал, как готовить. Или, возможно, это был лишь голод, говорящий за него. Так или иначе, еда была вкусной. И горячей. Что было очень и очень хорошо, особенно учитывая то, что она находилась в металлической посуде. Через какое-то время Дэнни закончил с пищей. Наевшись, он почувствовал, как его клонит в сон, но, с другой стороны, мозг не успокоился бы так быстро, как всё остальное тело. Теперь он не мог перестать думать о том, что сказал Дог. Очевидно, пребывание хорошей жертвой приносило ему больше еды. Что ж, лучше, чем голодовка… наверное. Ещё Дэна поразило прозвище. У него хоть и была база кое-каких прозвищ от клиентов, в основном от постоянщиков, которые были дружелюбнее остальных, но именно это «котёнок» его нехило взбесило. Джей не заслужил называть его так. Дэнни не был каким-то там милым и приятным созданием и что-то ему подсказывало, что такая отвратительная мразь не имеет права называть его нечто подобным. Это было превозношение в самом ужасном виде, Дэнни не собирался принимать его. То замечательное чувство, которое охватило его после приёма пищи, теперь стало рассеиваться быстрее, чем ожидалось. Он чувствовал, как начал замерзать ещё больше, поскольку его оставили наедине с отвращением и ненавистью. Однако сейчас он не мог сказать точно, направлены они были на человека в маске или же на самого себя. Он пнул поднос в другую часть комнаты. Поёжился, сидя у стены; звук разносился бесконечным эхом, добавляя это в список мировых недочётов. Ему на руку упало что-то мокрое и горячее; он понял, что заплакал из-за того, что чувствовал, вероятно, на протяжении не одного года. После первых капель, последовал ливень. Опустошающие рыдания нещадно крушили его истерзанное тело, пробирая аж до самой глубины души, когда он, наконец, смог вновь вернуть контроль над ним; именно в этот момент он испытал весь спектр эмоций. Он провёл руками по волосам, дёргая их у самых корней, и продолжил бесконтрольно рыдать. Это было единственное, что он слышал; теперь внешне слышная боль отражалась в голове, заглушая любую другую существующую мысль. Он смог остановиться только тогда, когда глотка, казалось, скоро воспылает. Смог остановиться только тогда, когда он ощутил, что лёгкие вот-вот могут просто высушиться и задушить его. И остановился он только тогда, когда почувствовал, что больше не может продолжать, потому как был лишён всяких сил. И всё же тишина была куда хуже, чем пробивающий воздух крик ужаса. Тишина была гнетущей и собиралась в стенках его и без того истерзанного разума, пока тот не стал слишком маленьким местом для множества расходящихся мыслей, пытающихся прорваться наружу. Он попытался отыскать что-то, на чём сможет сосредоточиться, но всё было безуспешно. Обычно он выбирал в качестве цели какой-нибудь повреждение, навроде, может быть, пореза или синяка, а затем фокусировался лишь только на той боли, которую причинял себе сам. Но любое повреждение, которое он имел сейчас — было простым, но жестоким напоминанием о том, что для начала ему нужно обосноваться в этом месте. — О, хорошо, ты, наконец, закончил. Дэнни качнул головой в сторону двери и замер, увидев стоящего в проёме Джея. Его руки были скрещены на груди, а нога постукивала по металлическому полу. — Мы поняли, у тебя есть лёгкие и всё такое, но не пользуйся ими так громко. Это пиздец как бесит, лады? Если это повторится, то нам придётся заткнуть тебя, и не совсем тем способом, которым бы мы хотели. Будь, блять, тише или отправишься завтра к Дьюсу, усёк? Дэнни сглотнул, а затем опустил взгляд на ботинки одного из своих мучителей. То были ахуенно хорошие ботинки, которые защищали ступни их владельца от ледяного пола. — Ответь мне, котёнок. Снова это блядское прозвище. Боже, как же он его ненавидел. — Да, — прохрипел он. — Я понял. — Трудно было? — Нет. Мурильо не поднял глаз даже тогда, когда услышал, как Джей поднимает с металлического пола поднос, а после уходит. Он не поднимал глаз до тех пор, пока не услышал, как закрылась дверь, и не осознал, что теперь находится в комнате один. — Блять, — прошептал он. Он больше не мог плакать. Если он продолжит, то будет наказан. Никаких больше слёз. Никаких всхлипываний. Он может сделать это. Ему ведь удавалось жить до этого, ни разу не заплакав, поэтому он сможет и сейчас. Кроме того, мужчины же не плачут. Мужчины — крепкие, сильные существа, которые не плачут. Верно? Дэнни мысленно вернулся в детство, в один определённый момент, когда он, упав, разодрал себе коленку, и когда его, рыдающего, обнаружили друзья. — Мальчики не плачут, — говорили они. — Плакать — это для девочек. Если ты мальчик и ты плачешь, значит ты слабак. С того раза Мурильо не плакал больше одного или двух раз. Он, очевидно, делал это, когда узнавшая о его профессии семья отреклась от него, но ни единого случая после он вспомнить не мог. Он сможет пройти через это без слёз. Он сможет пройти через этот… период. Он должен.~
Следующей ночью, перед передачей «эстафеты», Джей решил снова взять Дэна к себе. Всё то, что происходило вчера, повторилось вновь; Дог издевался над пленником до тех пор, пока тот не сдался, уступив порочности, за что был награждён большой порцией еды. Тот сомневался, получал ли он питание лишь за то, что был «отличной маленькой жертвой», как в тот раз говорил Джей, но, в любом случае, от горячей еды он отказываться не собирался. За сегодняшний вечер Джей трижды назвал Дэнни котёнком. Тот возненавидел это прозвище настолько, что ему буквально приходилось считать всякий раз, когда слышал это слово. Все три раза тот хотел ударить мучащего его ублюдка, но не мог. Всю оставшуюся часть дня, когда Дэнни не находился в комнате одного из мужчин в маске, он был заперт в собственной клетке. С невозможностью занять себя чем-либо. И если он дальше продолжит жить в таком темпе, то определённо сойдёт с ума раньше, чем у кого-нибудь будет хоть малейший шанс спасти его. Пустые металлические стены, казалось, лишь придавали его тоске ещё большую издёвку. Им ведь не было знакомо понятие скуки, потому что они, блять, очевидно, являлись ёбаными стенами; неодушевлёнными объектами с одной определённой целью. Единственная их простота закипала кровь в мурильевских жилах от зависти. От зависти того, что он этим неодушевлённым предметом не был. Ведь… никакой тебе скуки, никаких страданий, стой себе да служи цели, о которой даже не подозреваешь. Но это, во всяком случае, давало Дэну время, чтобы обмозговать всю его жизнь; все его выборы и решения, вплоть до юношеских лет, в воспоминаниях о которых он поступал как-то нечестно или несправедливо. Ему нравилась мысль о том, что у него было хорошее детство, но… потом просто что-то пошло не так и ему пришлось прибегнуть к тому, к чему он итоге прибегнул, оказавшись одним из множества шлюх на улицах Голливуда. Его мать, отец, все, кроме одного единственного брата, отказались от него. Просто выкинули его из семейного древа, сказав, что он больше не является его частью. Единственное, что его связывало с теми людьми — юридические формальности, типа, фамилии и свидетельства о рождении. И всё же, думая о них сейчас, всё, чего он хотел, это обнять их и сказать, как сильно по ним скучал. Но он не мог. Да и не сможет никогда. Чувствуя приближающиеся слёзы, он пару раз моргнул. В данный момент у него было гораздо больше проблем, чем сожаление из-за жизненного выбора. Или, например, к числу этих проблем относился тот факт, что к ушам снова пробрался звук, как один из «маски-шоу» отворил его ебучую дверь. Опять же, без стука, разумеется — эти люди никогда не стучались, они, вероятно, действительно были полными идиотами; плевать, дверь, во всяком случае, была открыта. В проёме стоял Джонни, одет он был в то же, в чём Дэнни видел его впервые, заехав сюда неделю назад; тёмных тонов одежда, синяя маска и белая матросская фуражка. — Пошли, — велел он, тон его голоса был властным и нагоняющим страх. Этого конкретного члена группировки Дэнни боялся больше, чем остальных, хотя бы потому, что тот был невероятно, блять, огромных размеров. Даже в одежде было хорошо заметно, что он как чёртова скала. Или, быть может, как холодильник. Пленник послушно встал с постели и, опустив голову, проследовал за Джонни. Его комната, так же, как и комната Джея с Дьюсом, находилась на втором этаже, но была уже самой ближайшей к лестнице. И, в отличие от тех двух, прибежище это было удивительно чистым. Беспорядок на полу практически отсутствовал, кровать была целой, а ещё существовала книжная полка. Она была заполнена различными книгами, выглядящими не запылившимися и ухоженными. — Прыгай на койку, — приказал Тирс, толкая Дэна вперёд. — Будем проверять тебя, сука. Ещё долгое время у Мурильо не было возможности покинуть ту комнату. А после всего он чуть ли не бегом спускался по лестнице, правда, настолько, насколько ему это позволяло ноющее от боли тело. Едва перешагнув порог собственной камеры, он обессиленно упал на пол, совершенно забив на то, каким ледяным он был. Как же всё внеебически болело. Дэнни, стараясь подавить подступающий плач, стиснул зубы на напрягшейся руке. Ему нельзя рыдать; Дьюс будет орать на него своим и без того хриплым голосом, а Джонни, напротив, заставит Дэна надрывать собственную глотку, и ему обязательно это удастся. Мысли о мужчине в синей маске вынудили Мурильо подумать о том, что он, на самом деле, не отказался бы вспороть себе горло, чтобы не возвращаться к тому в комнату. Он больше не мог терпеть такую боль. Это было куда хуже того, что, казалось ему, он мог пережить за всю свою жизнь. Самым отвратным было то, что на протяжении всего ебучего процесса, Тирс был возбуждён. Он отлично проводил время, пока Дэнни пытался просто не потерять сознания от происходящего. Он глухо взвизгнул, когда его дверь, пихнув пару раз, попытались открыть. Прополз по полу до матраса и, рухнув в угол, прижался голой спиной к металлической стене. Распахнувшаяся дверь явила ему того же Джонни, державшего в руках поднос с едой. На нём снова была надета маска, но Дэнни будто физически на себе ощутил, что лицо под ней искривилось в хищной усмешке. — Я принёс еды, если захочешь, — поставив поднос на пол, тот пнул его в сторону пленника. — Никаких дополнительных услуг, меня не так легко убедить, как Джея. Мурильо не почувствовал ни малейшего разочарования в маленькой порции, потому как, ну, в основном он чувствовал только гнев. Его унижали всякими возможными извращёнными методами, а пережитые страдания не заслуживали определённого количества пищи? — Должен сказать, ты… ты хорош. Могу поспорить, что ты был лучшим, когда был уличной блядью. Дэнни не отрывал взгляда от подноса с пищей, однако вдруг пришёл к выводу, что… что аппетита вовсе нет. — Такой ахуенно узкий. Уж поверь, все мы хотим развлекаться с тобой целыми ночами, — Джонни неслышно хмыкнул, а затем склонил голову, когда понял, что так и не получил ответа. — Ебать, скажи что-нибудь. — Что-нибудь, — пробормотал Дэнни, прежде чем смог опомниться и остановить себя от этого. — Чё ты ляпнул? — Тирс выпрямился и скрестил руки на груди, интонационно подчёркивая угрозу в своём вопросе. Пленник вжался в угол и закрыл глаза. — Прости, пожалуйста, прости, я не это имел в виду… — Прибереги это, — рыкнул тот. — Наказать я смогу тебя и завтра. Но, тебе понадобятся для этого силы, — он ещё раз взглянул на свою жертву, а затем вышел из комнаты, хлопая дверью настолько громко, что с противоположной стороны комнаты вибрации от удара почувствовал и Дэнни. — Пиздец, — он тяжело вздохнул и чуть расслабил плечи. Попытался проигнорировать страх, который собирался в районе желудка, норовивший стереть остатки аппетита. Мысль о том, что следующая ночь будет в несколько раз хуже этой, в действительности казалась совершенно невозможной, но Джонни не смог бы не сдержать своё обещание. Дэнни принялся медленно поглощать предложенную пищу, безуспешно пытаясь насладиться каждым укусом. Едой это больше не являлось. Это была та энергия, которая будет потрачена завтрашней ночью, прямо во время очередного изнасилования. И такого же на следующей неделе. И снова. И снова. И так всю оставшуюся жизнь.