***
Солнце медленными шажками подкрадывалось к горизонту, утягивая за собой затянувшийся день. Жители города становились сонливыми, рассеянными, а потому совершенно невнимательными к окружающим их людям, которые либо проходили мимо, либо проплывали в виде размытых точек, отличающихся друг от друга лишь цветовым оформлением. Одним из таких невзрачных пятен был хмурый мужчина, держащий в одной руке надкусанное яблоко, а другой поддерживающий щетинистый подбородок. Фрукт уже успел покрыться коричневыми пятнами то ли от царящей вокруг скуки, то ли от вида лица самого хозяина. Мякоть совсем не лезла в горло, хотя буквально несколько минут назад живот просто вскипал от голода, терзая организм едкой болью изнутри. После одного укуса все протесты внутри желудка немного поутихли, но больше удовлетворять его прихоти мужчина не мог, да и не хотел: вся его голова была забита мыслями не о еде, а о несправедливости этого мира. У Шэя снова всё пошло не по плану. По мере приближения к Филадельфии, "Морриган" попала в шторм, из-за чего порвались паруса на грот-мачте, и это снизило скорость корабля. Кормак надеялся, что подходящую замену можно будет найти в городе, но и тут судьба послала его ко всем чертям и выкинула взашей из дома приятных ожиданий. Дальше мужчина, чтобы хоть как-то скрасить предыдущие неудачи и поднять себе совсем расплывшееся настроение, отправился в город на поиски Бенджамина Франклина. Третья хрустальная капля разбилась о пол жестокой реальности, когда ирландец выяснил, что учёный на тот момент проводил какие-то опыты, а где и зачем — никто не знал. В результате череды сплошных неудач и издевательств свыше Шэй был готов чуть ли не вознести руки к небу и в отчаянии закричать: "За что?!". Пока же он просто серчал на самого себя и свою глупость. Постепенно голова начала трезветь и покидать общество негативных мыслей, облепивших её с редкой доставучестью. Издав протяжный вздох, Шэй выпрямился, подставил лицо под солнечные лучи, затем откинулся на стену дома, к которой примыкала скамейка, и ещё раз тяжело вздохнул. Кинув взгляд на почти что целое яблоко, Кормак окончательно понял, что не хочет его доедать, а потому просто выбросил в ближайшую подворотню. Не имея никакого настроения на дальнейшее пребывание в этом чёртовом городе, ирландец тяжёлым шагом отправился в сторону "Морриган". Пожалуй, даже у Гиста не хватило бы сил вернуть друга в более-менее добродушное состояние, учитывая все проколы последнего. Вот если бы здесь оказался кто-то более близкий… Был бы человек, рядом с которым все эти неприятности превращались в простые недоразумения, возможно, ирландец бы и забыл обо всём этом. Но такого, к сожалению, не было. Бредя по широкой дороге и пиная носком сапога небольшие камешки, Шэй думал о той, которая могла бы согреть его сердце. Интересно, где она сейчас? Забыла о нём или до сих пор мечтает о его нежных объятиях? А о чём мечтает он сам? Нужны ли ему эти нежности, сладкие речи и томные взгляды, которые всё равно растворятся во времени и в конце концов станут ядовитым напоминанием о молодости, счастье и чувствах? Сейчас на этот вопрос невозможно ответить, ибо он ни на кого не смотрел со страстью или хотя бы маленькой влюбленностью, какие мог бы испытывать. Да и что такое эта влюбленность? Чем она отличается от любви? Может ли одно существовать без другого? А как понять, любит тебя человек или нет? Быть может, любящий человек готов пойти на самопожертвование ради одного лучика света в чертогах лжи, обмана и предательств, или же он ни за что в жизни не причинит любимому боль, какой бы выбор не суждено совершить. Шэй запутался. Все вопросы казались одинаковыми, а ответ на них должен был быть где-нибудь рядом, но то была лишь иллюзия, которую невозможно развеять без посторонней помощи. Она обволакивала Шэя широким кругом, двигалась вместе с ним и не позволяла увидеть той странной истины, которую он навеки похоронил в прахе прошлого. Он оказался в ловушке, о которой даже и не догадывался, а спасти его из бесконечного омута непросвещённости может только… Шэй наткнулся на что-то живое, и внезапный скулёж заставил его попятиться назад, а там задеть кого-то ещё, явно не ожидавшего встречи с прямоходящим медведем. Пока Кормак поворачивал голову в сторону человека, которому не посчастливилось попасть ему под ноги, краем глаза он заметил поджавшую хвост собаку, быстро убегающую в противоположную от него сторону. Во время поворота Шэй уже начал извиняться за доставленные неудобства, но не успел он обернуться, как услышал в ответ робкий, тоже извиняющийся голос: — Нет, не беспокойтесь, это я не уследила… Шэй повернулся. Перед ним было знакомое лицо, вытянувшееся в удивленной гримасе. Голубые сапфирики бегали по нему сверху вниз и справа налево, будто разглядывали каждую деталь, каждую ворсинку на его одежде, сравнивая стоящего перед ними человека с каким-то далёким образом из прошлого. В глазах блестела некая восторженность, и в тоже время ирландец чётко видел страх, мешавший говорить, и ему захотелось видеть эти глаза каждый день. Его взгляд упал на приоткрытые губы, которые месяц назад не успевали сглатывать горькие слёзы, и ему захотелось прочувствовать их настоящий вкус. Затем его взгляд остановился на тонкой шее, и вид на пульсирующие болотно-фиолетовые вены пробудили в нём жажду плоти, и ему захотелось завладеть ею. — Лилиан? Как ты… — Шэй осёкся, а затем тряхнул головой и растянул рот в широкой улыбке. — Неважно. Я безумно рад тебя видеть. Не дав девушке ответить, он резко прижал её к себе, крепко обнял со спины и вдохнул аромат, внезапно ударивший в нос колючей розой. Мягкий запах лаванды нравился ему куда больше, но раз Лилиан решила его сменить, указывать ей он не мог. Во всяком случае, пока. — Шэй, что на тебя нашло?… — оторопела девушка, ожидая от него грустного взгляда или же просто холодного приветствия, но никак не широкой улыбки, а тем более ласковых объятий. — Я всё понял. — он отстранился от избранницы, но его руки по-прежнему лежали на её низких плечах. — Понял, что испытываю к тебе… И что хочу забрать тебя с собой. — в этот же момент, словно одержимый, он взял её за руку и потянул в сторону причала, буквально за несколько секунд забыв обо всех своих заботах. — Нет, Шэй, постой!… — мужчине пришлось затормозить и обратить в сторону Лилиан удивлённый взгляд. — Почему? Если у тебя есть какие-то дела, они подождут, какими бы важными они не были. — Тут не так всё просто… — она отвернула голову, не зная как бы правильнее посвятить Кормака в случившиеся за последнее время события. — Лилиан, прошу, — он отпустил дрожащую руку, но вместо этого обхватил ладонями лицо девушки и нагнулся вперёд, соприкасаясь с ней лбом, — оставь это. Я совсем недавно понял, что ты для меня значишь, а сегодня, увидев тебя, осознал это окончательно. Ты сильно страдала из-за меня, и теперь я знаю, каково это. Пойдём со мной, Лили, молю, и тогда всё будет хорошо. Кормак сильно трясся в безудержном порыве, чем немало пугал свою подругу, которой вся эта ситуация казалась наигранной, как если бы Шэй перебрал с алкоголем, и кто-то уговорил его подшутить над девушкой, сломленной судьбой и без всяких дурацких розыгрышей. Это было бы самым разумным объяснением его странного поведения, если бы не одно но: от ирландца не веяло ни каплей алкоголя, а глаза были ясные, как солнечный, безоблачный день. Что же тогда с ним произошло? Спятил? Очень уж не хотелось в это верить, тем более что сердце, всегда говорящее только правду и ничего, кроме правды, быстро растаяло от одного его прикосновения. Но треклятый разум был слишком испуган, чтобы внимать стонам краснолицего брата. — Шэй, пусти, мне в самом деле нужно… — её губы резко накрыли чужие. Кормак впивался в них, царапал, не больно кусал — делал всё, чтобы девушка, наконец, увидела его истинные чувства и перестала сопротивляться неземному притяжению, сведшему их вместе. Лилиан пару раз вырывала губы из цепкого плена, но попадала туда вновь, с каждой последующей секундой теряя по крупице настойчивости. Когда же она смирилась с безвыходностью положения, тонкие руки стали подбираться к шее Кормака, мягко обвили её, а ноги вытянулись и встали на носочки. Она, желая испить сладкий нектар до самого дна, закрыла глаза и полностью отдалась ему во власть, нисколько не смущаясь презрительным взглядам случайных прохожих. — Пойдём со мной, Лилиан… — неразборчиво произнёс он, когда отпустил девушку и посмотрел на неё тем щенячьим взглядом, каким только могут обладать маленькие питомцы. — Пойдём… Девушка долго смотрела ему в глаза, стараясь дать хоть какой-то вразумительный ответ. Вобрав в себя воздух, мгновенно превратившийся в обжигающий сплав металла, она выдохнула через нос, затем внимательно посмотрела в одну сторону, другую, назад, будто бы за ней кто-то следил и мог в любой момент забрать расцветшую бабочку из райского сада. Убедившись, что никто не прервёт её долгожданную мечту, она вновь повернулась к возлюбленному и вложила свою ладонь в его, при этом крепко сжав пальцы. — Веди, Шэй…***
Никогда прежде им не овладевало такое страстное чувство, тесно соприкасающееся с животным инстинктом. Шэй чувствовал себя диким, изголодавшимся волком, из ночи в ночь просящим госпожу–луну об единственном поощрении за свою верность. Он выл, грыз собственные лапы в отчаянии до тех самых пор, пока его царица не смилостивилась и не послала ему долгожданную жертву, о которой он всё мучительное время своего существования грезил и во сне, и наяву. И вот, он скалил свои зубы, облизывал исхудавшую морду и пускал слюни, склонившись над загнанным зверьком. Он с чувством голодного вожделения представлял, как набросится на несчастную жертву, вонзит в шкурку свои острые клыки и насладится плотью безвинного существа, так долго прятавшегося от своей неминуемой судьбы. Лилиан лежала на тёмных простынях, её губы налились кровью от частых укусов, грудь неравномерно вздымалась, а ногти впивались в края кровати, пока тело терпело обжигающие поцелуи своего любовника. Шэй уже успел избавить девушку от рубахи, а потому вдоволь наслаждался выпирающими ключицами и плавно переходил от ямочки между ними к двум небольшим розоватым вершинкам. Возлюбленная издала тихий писк, когда его тёплый язык сначала кончиком коснулся быстро твердеющего бугорка, затем пару раз облизнул, а после полностью обхватил и оставил вокруг ореола соска заметный, красный след. Те же махинации он проделал и со второй бусинкой, изредка поглядывая на задыхающуюся от возбуждения любовницу, так аппетитно выглядящую с раскрасневшимся от смущения лицом, что толпы мурашек вмиг вбегали вверх по позвоночнику, приводя в возбуждение горячую кровь. Шэй подтянулся к лицу девушки и вновь стал ласкать мягкие губы, которые так нежно пытались соблазнить его несколько недель назад, а теперь, по иронии судьбы, он сам был готов целовать их до самого рагнорёка. Его слух просто таял, когда во время поцелуев Лилиан издавала томные мычания, иногда перерастающие во внезапные стоны. Руки девушки оторвались от жёсткого матраца и зарылись в волосы возлюбленного, распустили их, а затем стали поглаживать, изредка сминая кулаками отдельные пряди в приступах терпимой боли от очередных укусов. Вскоре её ладони сползли на крепкие плечи и, насколько позволяли силы, быстро выбивающиеся напористостью любовника, держались уже за них. Почувствовав, что поцелуи стали саднить и приносить больше боли, чем обжигающего удовольствия, Лилиан опустила голову набок и шумно выдохнула, несмотря на желание Кормака продолжить сладкие терзания. Но он не растерялся. Шэй ещё в городе решил доставить девушке такое наслаждение, чтобы эта ночь до конца времён заставляла её прятать смущенно-улыбающееся лицо в воротник своей рубашки, и поэтому он провёл мокрую дорожку от пышных губ к кончику уха, терпимо прикусил мочку. Лилиан втянула голову в плечи и зажмурила глаза, когда шершавый язык стал ласкать чувствительные точки за ухом, под ним, приблизился к подбородку, а затем пропал также внезапно, как начал своё бесстыдное путешествие. Прикрытые глаза покосились на ирландца, за это время успевшего оседлать её бёдра. Чтобы дать девушке время для отдышки и заставить каждую клеточку трястись от тягучего предвкушения, разлившегося по всему телу с бурлящим течением крови, он стал освобождать себя от оков одежды, с каждой секундой всё больше давившей на лёгкие и охрипшее горло. Сначала с полом встретились перчатки, затем тёмные ремешки, верхняя одежда, и, наконец, простенькая рубашка. Высвободив ноющую плоть от дьявольских тряпок, Шэй вновь напомнил о себе только-только успокоившейся девушке, когда языком стал выжигать на её животе мокрые дорожки, складывающиеся в невидимые метки принадлежности. Одну руку он завёл под выгибающуюся к его ласкам спину, а второй коснулся кромки штанов, став медленно стягивать их вместе с нательным бельём. Высвободив сначала одну ножку, затем другую, Кормак не обделил тропкой поцелуев и острые, порозовевшие приятным цветом коленки, чем вызвал умилённую улыбку со стороны Лилиан. Она так редко улыбалась. Так редко сияла лицом, что порой невозможно было поверить, что перед ним находился живой человек, а не привидевшийся призрак, вынужденный до скончания времён пугать людей своей безрадостностью. Когда же Шэю удалось заставить уголки губ высоко приподняться, он почувствовал свою избранность, какую чувствует всякий могущественный Бог, дарующий людям незаменимые подарки. И от вида её улыбки на душе становилось как будто теплее, приятнее от осознания того факта, что он может радовать кого-то такими простыми и, как ему казалось, незначительными действиями. Но для неё каждое прикосновение, оставленное им, каждая секунда, проведённая в его постели, обогащали яркие воспоминания, затмевающие все остальные, тёмные, неприятные. Шэй подтянул к себе Лилиан за бёдра, нагнулся вперёд, и, сдержав шумный стон от жара круглой груди, дрожащими губами коснулся её плеча, на которое хотелось опустить голову, а затем закрыть глаза и прикорнуть, убаюкиваемому нежными руками, поглаживающими каштановые волосы. Но прерывать танец страсти, наконец-то объединивший двух раскинутых по разным сторонам света любовников, ради крохотного желания, которое можно исполнить в любой другой момент — глупо и не нужно. Если кому и было дозволено войти в заполненную стонами и сбивчивым дыханием каюту, так это только словам, произнесённым от чистого сердца с каплей разума, а не наоборот. — Я люблю тебя… — шепнул он, подняв голову и глядя в глаза возлюбленной, в которых он тут же заметил распустившуюся сирень, покрытую росой из чистого счастья. — И хочу быть вместе с тобой. — Я тоже хочу. — тихо произнесла она, а внезапную нотку грусти в голосе Кормак совсем не заметил, поглощённый блеском сапфиров. Лилиан взяла его за щёки, притянула, а затем вполголоса добавила. — Поцелуй меня, Шэй. Дважды повторять не пришлось. Предварительно расплывшись в широкой улыбке, ирландец накрыл чужие губы своими, проник в рот языком, заставляя девушку плавиться от осторожных, чтобы не причинить лишнюю боль ноющим губами, движений. Так сладко, с таким чувством он никого прежде не целовал, а скажи ему кто-нибудь ещё тогда, что он влюбиться в неприметную шпионку, ударившейся в религию, он бы посмеялся и послал рассказчика куда подальше. Но с тех пор много воды утекло, и ирландец, возможно, повзрослел за всё это время. Ему открылись новые истины, а прежний мир для него перевернулся с ног на голову, чему он отчасти был благодарен, ведь именно этот странный ход судьбы дал ему ключ от новой жизни, где он встретил её. Шэй не знал наверняка, за какие такие заслуги судьба наградила его маленьким мотыльком, обратившимся в прекрасную жар-птицу. А может быть, это он стал её наградой?… Слишком много ненужных вопросов, от которых Кормак поспешил избавиться, как от назойливого писка комариков. Достаточно вкусив алых губ, Шэй захотел перейти к не менее приятной затее, со жгучим азартом терзавшей его с начала их интимной близости. Отстранившись от её личика, он ладонью прикоснулся к лобку, пару раз провел по нему вверх-вниз, выбивая из тела девушки приглушенные вздохи. Она с похотливым вожделением наблюдала за ним, как будто следила за театральным представлением и гадала, чем же обернётся эта чудесная, перемежающаяся с романтизмом история. Но вся её мечтательность и отрешённость пропали в тот момент, когда в неё проник первый палец. Шэй явно не догадывался о маленьком секрете любовницы и потому начинал с размеренных, медленных движений, сперва направляясь вглубь, а затем круговыми движениями растягивая влагалище. Кинув взгляд в сторону выгнувшейся в пояснице девушки, Кормак сглотнул накопившуюся слюну от открывшегося вида дрожащего существа, впившегося зубами в мякоть сочных губ и стиснувшего в потных ладонях уже порядком измятую ткань. Огонь, пылающий в самом низу живота, с новой силой растёкся по венам, приводя в возбуждение каждую клеточку, каждый нерв его опаляющего жаром тела. Ведомый лишь звериным инстинктом, ставшим постепенно овладевать ослабшим в медовом наслаждении разумом, Шэй добавил сразу два пальца, желая убыстрить подготовку и как можно скорее слиться воедино с жарким лоном. Как оказалось, терпение Лилиан кончилось ещё раньше. Она резко подтянулась и обхватила его за плечи, кусала тонкие губы и после каждого укуса повторяла одно и то же слово, которое Шэй разобрал лишь раз на четвёртый. — Тебе будет больно… — выдохнул он на ушко прижавшейся к нему девушки. — Я не хочу… — Не будет… — девушка рефлекторно сжала в кулаке каштановые волосы, и Кормак не сдержал томного стона из-за вспрыснувшихся капелек боли. — Ну же, Шэй… И как он мог сопротивляться, когда его уговаривал такой мягкий голос, заставляющий сердце трепетать от пожиравшего его нетерпения? Без лишних слов ирландец вынул пальцы, уложил Лилиан обратно на скрипучий матрац и развёл её колени в стороны. Головкой он касался половых губ, но так и не решался войти дальше, будто от его следующих действий зависела собственная судьба, и неправильное решение приведёт к полному поражению. Всё же он сделал этот медленный шаг, периодически кидая на бледное лицо внимательные взгляды, чтобы убедиться в хорошем самочувствии девушки, а оно было даже лучше, чем просто «хорошим». Её широкая улыбка с выказывающимися зубами была тому ярким свидетелем. В любое другое время Шэй бы изрядно поломал голову над тем, почему её тело ни капельки не саднит, а принимает чужую плоть легко и свободно, но сейчас он был слишком увлечён процессом и поглощён теплом женского тела. Шэй расставил руки по обе стороны от черноволосой головы, и только после этого его таз стал двигаться, рассылая по венам обоих снопы лавовых искр, горячим металлом растекающимся по крови и доводящих любовников до такого состояния, что даже дыхание частенько прерывалось, плавясь в окутавшем его жаре. Лилиан закинула ноги за спину любовника и перекрестила лодыжки, ещё глубже насаживая себя на пульсирующий член и тем самым выбивая из лёгких ирландца очередной стон. Кормак изогнул спину, и теперь его губы спокойно дотягивались до шеи, в которую он тут же стал вонзать острые зубы и оставлять свежие метки, а женские разбитые стоны, перемежающиеся с щенячьим скулежом, ласкали его слух в разы приятнее шума морского прибоя. Когда же острые ноготочки впились в кожу его спины, лихорадочно царапая её израненные участки, Шэй просто потерял голову. Укусы уже реже терзали мягкую плоть, дыхание ощущалось всё более сбивчивым, а толчки становились жёсткими и глубокими. Шэй уткнулся лбом в плечо девушки, постепенно слабея от предчувствия скорой разрядки. По сильно напрягшемуся телу он понял, что Лилиан также была на пределе, и до размягчающих судорог остался последний толчок. Девушка истошно застонала, постепенно разжимая пальцы и обессилено опуская руки на простынь, в то время как Кормак, ещё раз проехавшись до той точки, из-за которой теперь содрогалось юное тело, стиснув зубы, издал утробный рык мужчины, довольного брачной игрой. Горячее семя излилось внутрь. Шэй завалился на бок и устало закрыл глаза с то расширяющимися, то сужающимися зрачками. Сердце, порядком отвыкшее от такого вида активности, долго не возвращало свой привычный ритм, и только после нескольких попыток ирландцу наконец-то удалось угомонить его бешенный стук и вдохнуть горячий воздух полной грудью. Рядом раздавалось еле слышное дыхание другого человека, разделившего с ним сегодняшнюю ночь, постель и небесный свод. Костяшки нежных пальцев пощекотали его лоб, шрам, опустились к подбородку, словно призывая слипающиеся глаза на несколько секунд распахнуться и обратить на себя внимание. Шэй безукоризненно внял их зову. Перед ним предстало светящееся лицо с милой, уставшей улыбкой. Волосы запутались, лежали неопрятными локонами, придавая девушке вид ещё более прекрасный. На шее виднелись знаки принадлежности, которыми Шэй очень тщательно одарил свою спутницу, будто без такого количества её обязательно кто-нибудь, да украдёт. Она не сводила с него ярких глаз, словно находилась в лавке с драгоценными украшениями, а прямо перед ней лежал красивый и редкий бриллиант, который она так хотела заполучить, но что-то мешало ей это сделать. Признаться честно, Шэй впервые за долгое время глядел на неё с не меньшим чувством восхищения. Вскоре её взгляд опустился, а сама Лилиан пододвинулась к ирландцу чуть ближе и прижалась к крепкой груди, покрытой тёмной порослью волос, когда стала ощущать подкрадывающийся холод. Шэй просунул руку под её шеей, обнял ладонью за плечо, а вторую опустил на талию, притягивая к себе ещё сильнее. Со стороны Лилиан раздался сиплый вздох, сообщающий о накатывающей сонливости. Кормак тоже не отказался бы вздремнуть, но стоило ему закрыть глаза и глубоко вдохнуть, как кончик носа пощекотал странный запах, который только сейчас пробил его обоняние. — Что случилось с твоими духами? — на возникший вопрос девушка лишь лениво приподняла веки. — Мне казалось, раньше ты пользовалась другими. — Да. Это роза. Тебе не нравится? — в её голосе звучала извиняющаяся интонация, как если бы ей строго настрого наказали пользоваться одним и тем же ароматом, а она не послушалась и всё равно сделала по-своему. — Я привык к лаванде. Её запах навевает мысли о тебе. — И часто ты вспоминал обо мне?… — сонно спросила она, вновь закрыв глаза. — В последнее время всё чаще. В море, на суше — почти везде что-то заставляет представить перед собой твоё лицо. Раньше так было с Хоуп, но теперь я совершенно о ней не думаю и мечтаю… Лилиан? Услышав тихое посапывание, он окликнул девушку, но та, видимо, уже давно не слушала его откровенных речей, которыми Шэй и не так часто делился. Быть может, потому, что он всегда выбирал неудачное время для своих признаний, они ему и не полюбились? Нотка горечи проскользнула в его вздохе, но то была лишь маленькая капелька, быстро рассеявшаяся в общем потоке радости и умиротворения. Кормак дотянулся до одеяла, пышным облаком витавшим у ног, и накинул поверх них. Поудобнее устраивая голову на подушке, он предался наивным мыслям о начале завтрашнего дня, когда проснётся, увидит перед собой любимое лицо и нежно поцелует гладкий лоб. Да, это могло стать самым прекрасным утром в его жизни.