Этот прекрасный новый мир

Изумрудная зелень шелковым ковром стелилась под ноги. Покой, такой непривычный в последнее время, бальзамом струился в растормошенную душу. Только здесь ей дышалось легко, в те короткие промежутки счастливого сна среди черных обрывков реальности. Она неспешно шла к водопаду. Зеленоватая вода озерца бодрила прохладой, смягчала язвы жестокого дня. Стеклянные капли бежали сквозь пальцы, оставляя на коже крошечные хрустальные линзы, бисером сверкающие на солнце. В них отражалась вся бескрайняя бирюза высокого неба, светло-василькового в зените и глубокого синего над серебристыми пиками гор. А живительная влага холодной струйкой все бежала по лицу, по темным кудрям, стекала по белой шее на подушку… Агнесса открыла глаза. Из комнаты с веселыми визгами, толкаясь, выбежали три девицы. Девушка спросонья и не поняла, кому пришло в голову ее поливать - без очков она видела лишь силуэты. Агнесса вскочила с постели, чуть было не споткнувшись об оброненный кувшин, из которого уже натекла порядочная лужа. Прозрачные горошины катились с волос на каменный пол, на босые ступни, на плечи. Утро приветствовало ее, - новое утро черной полосы. ** Следующая неделя стала для Агнессы, возможно, самой тяжелой. С бесконечными поручениями, домашней работой, которую, к слову, она и впредь терпеть не могла и всячески от нее отлынивала, теперь пришлось свыкнуться и выполнять ее не абы как, а хорошо, в противном случае рука Хосты с розгой в качестве мотиватора резко повышала такие показатели, как качество труда и усердие. К тому же, здесь она была лишена единственной радости – нормального сна. Вставали в доме рано, ложились поздно, иногда и не ложились вовсе, тогда днем она клевала носом, путалась в заданиях и чаще получала нагоняи. Единственное, куда Агнесса вызвалась помогать сама, так это на кухню. Поначалу она даже не знала, как подойти к чудо-печке, но наблюдая за умелыми движениями Торы, быстро сообразила, что к чему. Агнессе только и оставалось дивиться, почему у такой аккуратной женщины еда получается настолько невкусной. Кухарка поначалу даже была довольна новой помощницей: та сама знала, сколько чего и куда добавлять. И пища стала более аппетитной. Вроде, все тоже самое, а гляди ж ты – чуть меньше соли, чуть больше потомить тот же суп, и все едят, что за ушами пищит. Так продолжалось, пока Хоста не задумалась, для чего ей нужна прежняя повариха. - Тора уже не та, - вздыхала хозяйка. – Раньше стряпает – наедаешься, теперь только потроха набиваешь, будто камнями, да в рот едва вломишь ее жратву. Гляди ж ты, Овца и вправду полезной окажется. - Будет Вам, - фыркнула Лириэль, - сегодня эта гадюка мед в кувшине подаст, а завтра ядом попотчует. - Да брось ты, - отмахнулась Хоста, оглядываясь на кухонную дверь, - не та девица. Лириэль хитро улыбнулась, расчесывая пятерней густой пшеничный хвост: - Та ли, нет, а, небось, злобу затаила. Вон как верещала поперву! - Да кто ж на меня не злится, Белая! – домоправительница понизила голос: - А вот Торе пора и отдохнуть. Все равно от Овцы в деле нет проку. Хоть здесь будет толк. Ей-то платить не надо. Так бы оно все и было, и для Агнессы это стало бы наилучшим выходом, ежели волей проведения кухарка не подслушала бы этого разговора. А так как оказаться на улице из-за новой, пусть и смышленой девицы Торе вовсе не улыбалось, то она сразу же подставила бывшую помощницу легко и без зазрения совести. Следующим же утром сперва была подана горелая каша за авторством Агнессы, хотя тогда та даже не входила в стряпущую. А после того, как девушка с трудом оттерла сожженный Торой котелок, кухарка во всеуслышание объявила, что Агнесса утащила у нее деньги за целую неделю работы, выданные накануне Хостой. Девушка божилась, что не брала, собственно, так оно и было на самом деле, но под матрацем в ее комнате уже обнаружился заранее подброшенный мешочек – благо, времени для того оказалось предостаточно. Агнесса была бита. За воровство Хоста особо не разбиралась, кто прав, кто виноват. Она предпочла бы добрую пригоршню монет даже самому верному из всех своих людей. Что и говорить, досталось девушке крепко, и на посещение кухни в неположенный срок было наложено пожизненное табу. Еще оказалось, Агнесса зря сбросила со счетов местных девиц. Оскорбленные до глубины души фурии принялись мстить незамедлительно. Из любого, даже мелкого ее промаха, они устраивали сцену. На щипки и подножки девушка уже не обращала внимания, лишь стала осторожней – она больше не спотыкалась у лестницы, не ссаживала ноги о внезапно отрывающиеся двери, не разливала терпкий травяной настой, коим здесь считался чай. Алла бы сказала, что случилось чудо. Нет, Агнесса всего-навсего стала аккуратнее – теперь все ее немногочисленные вещи лежали в строгом порядке. Она берегла нынче каждую нитку, и каким же неприятным открытием стало для нее ее же платье, вывешенное после стирки во дворе. Единственный нормальный ее наряд оказался располосован чуть ли не на ленты. Сначала Агнесса и вовсе расстроилась. Ей пришлось показать Хосте то, что осталось от ее платья. Хозяйка рассвирепела моментально. Поначалу девушка даже думала, что домоправительница вот-вот взорвется от злости – так та кричала. И первой, конечно же, попалась под горячую руку Агнесса. Но в тот день были биты все. Даже почти неприкасаемая Лириэль получила хорошую взбучку. Правда, никто в содеянном так и не сознался. Агнесса вновь взялась за иголку с ниткой. Лиф пострадал мало – дыры зияли только в двух местах, да и те прорехи можно было убрать в швы. А вот подол напоминал разодранное кошками мочало. Если по бокам еще можно было как-то сметать неровные полосы, то спереди пришлось бы вставлять как минимум большой клин. Агнесса со вздохом обрезала общипанную бахрому. Раз восстановить юбку возможности не представлялось, она решила перешить ее в штаны. Здесь они попрактичнее будут. Она возилась целый день, собирая лоскуты, вырезая и сметывая то, что осталось от когда-то добротного ее платья. В итоге вышло не так уж и плохо, и к вечеру Агнесса, облаченная теперь в широкие порты на завязках и чуть укоротившуюся блузу, спустилась вниз. Реакция местных обитательниц была неоднозначной: кто удивился, кто презрительно скривился, кого-то новый наряд рассмешил. Хоста же хмыкнула и ничего не сказала. К слову, потом у Агнессы появилось новое аляповатое платье, она даже умудрилась достать себе простую не цветастую одежку, что носили обычные горожанки, но самопальные штаны она надевала все-таки чаще. Куда хуже дело обстояло с работой. Огромного труда ей стоило уговорить Хосту отпускать ее в город. Та возмущенно протестовала, бранилась и фыркала, но девушка посулила барыш, и хозяйка все же уступила. Агнесса убиралась в чужих домах и тех самых подземных мастерских и кузнях; выносила отбросы, изредка готовила, доставляла чужие заказы - словом, бралась за все, что могло бы принести хоть какой-то маломальский доход. Брезгливая изнеженная лентяйка отныне если и не перестала существовать, то точно подала в отставку и отбыла в свой родной мир. И как бы Агнесса хотела отправиться за ней! Да, она пришла к этому не сразу, ей и здесь пришлось переступить через себя, но стать даже мусорщицей для нее было не так отвратительно, как зарабатывать собственным телом. Может быть, кто-то и не согласится, мол, какая разница, что делать, если речь идет уже о жизни, но Агнессе такая вот жизнь в роли прожженной жрицы наемной любви показалась бы и вовсе сущим адом. И она продолжала копить гроши в надежде на то, что в один прекрасный момент ей удастся сбежать. Только и Хоста требовала денег. К великой радости местных девиц, а так же вопреки ожиданиям хозяйки, за Агнессой не выстраивались километровые очереди во всю Коломенскую, и никто не предлагал несусветной цены; да и в кабаках девушку принимали не всегда ласково. Однажды ее даже вышвырнули из трактира, как было уже когда-то. Пару раз из масленых объятий приходилось вырываться чуть ли не с боем, тогда ей случалось спасаться бегством. Но, худо-бедно, обычно она все-таки наскребала пару монет – когда ей платили, а когда и удавалось вынуть желтоватый кругляк из чужого кармана. Агнесса боялась брать много – всякий раз от страха, что ее поймают, немели руки. И все же она ставила на то, что пару медяков любой выпивала может и потерять в пьяном угаре. После своеобразного дебюта впредь она поступала умнее – не ждала, пока ей заинтересуется кто-то из вояк или дозорных, она шла к трактирщику и договаривалась уже с ним. К девушке поначалу относились и вовсе подозрительно, а порой и не отдавали честно заслуженного заработка, но она не отчаивалась. Какие-никакие, но деньги были почти всегда. Несколько раз она снова пела, и эти дни приносили самый большой доход. Тогда в ход шли и сочинения Аллы, и все, что она могла вспомнить или сыграть. Однажды фортуна повернула к ней свой благосклонный лик, и в ту ночь ей подарили ту самую, необычного вида гитару. И это был наиболее дорогой бакшиш, что она получила в чужом мире. Потом в свободное время, которого из-за домашней и прочей работы было чрезвычайно мало, она играла на этом необычном инструменте, разучивала новые аккорды и местные песни. Прочие девицы в тайне завидовали ей, но Хоста ничего против не имела. Кто знает, любила ли она музыку, или же ей попросту не было чуждо чувство прекрасного? Хотя во всем большом доме Агнесса не видела ни одной, даже захудалой картинки, кроме матерчатого календаря только лишь с сеткой полустертых цифр. Пожалуй, дело было в другом: скорее всего, прагматичная хозяйка еще верила, что Агнессу все-таки можно будет предложить по хорошей цене. А уж что та для этого предпринимает – ее дело. Хоста, несмотря на весь свой сварливый характер, была очень бережлива и, как водится в таких случаях, скупа. Любая вещь, принесенная в ее дом, автоматически поступала в ее собственность. Когда-то так произошло и с Агнессой, и, возможно, с прочими обитательницами дома терпимости. Но, как ни удивительно, гитару она таки не отобрала, правда, пристально следила, чтобы Агнесса уносила ее с собой только вечерами, когда отправлялась в очередной трактир. Видимо, она боялась, что девица продаст недешевый инструмент без спросу. И какова была ее ярость, когда Овца продемонстрировала перерезанные струны! Агнесса и сама не знала, когда и как это произошло. Комнаты в доме не запирались, и для того, чтобы спрятать что-либо приходилось проявлять исключительную изобретательность, граничащую чуть ли не с волшебством. Но инструмент не засунешь под полу, да и таскать его с собой постоянно не выход, к тому же, запрещено это. Агнесса и помыслить могла, что кто-то покусится на него. Она не трогала гитару уже пару дней – на нее попросту не хватало времени, и инструмент преспокойно лежал себе на пустующей койке. И тут, когда выдался свободный час, вдруг обнаружилось, что две тонких струны оказались срезанными у самого порожка – они блестящими бесполезными змейками сиротливо скрутились у колков. И на толстом металле соседних серебристых жилок остались неглубокие зазубрины, но здесь хлипкие ножницы, стало быть, уже не справились. У Агнессы даже сердце на мгновение остановилось в предвкушении новой крупной трепки. Что ни говори, а хозяйку она боялась как огня. Девушка уже ожидала, что суровая Хоста поднимет крик до небес, когда узнает, но та лишь поджала губы и отправила ее наверх. Но эта обманчиво-тихая реакция вылилась в чудовищную беззвучную грозу. Домоправительница на двое суток лишила еды всех, без исключения; запретила кому бы то ни было покидать дом, а Лириэль велела за два дня выяснить, кто испортил гитару, иначе Хоста угрожала высечь плетью ее саму. Легче всего было выставить виноватой ненавистную Овцу, но Лириэль была не столь глупа. В итоге наказание сполна получила Найвен – одна из девиц, которую Агнесса и видела всего-то пару раз. Она подозревала, что идейным вдохновителем могла оказаться все та же хитрая Лириэль, которая не захотела подставляться сама, видимо, девчонка выполнила именно ее волю. Так это, или нет, Агнесса все равно никогда не узнала, а позже и думать забыла об этом инциденте, ведь Хоста вскоре сама купила новые струны. А потом случилось то, чего Агнесса никак не могла ожидать. Однажды вечером уже знакомые вояки забрали девушку из трактира на площади. Сначала она боялась уходить наверх – по существующему негласному запрету жрицы любви нижнего яруса не имели право подниматься выше. Но ее успокоили тем, что, мол, большой праздник: бойцы вытеснили врага с левого берега Великой Реки и теперь весь город гуляет. Тем более, ей было обещано доброе вознаграждение. И девушка согласилась. Они шли больше получаса, и Агнесса даже успела запыхаться, не мудрено – дорога всегда в гору. Но она втайне радовалась – такая возможность выпадает нечасто. Даже злополучная Лириэль удавилась бы за шанс оказаться хотя бы на ярус выше, не говоря уже об остальных. По слухам, там можно было не в пример больше заработать, а изредка и подарок какой получить. По пути они миновали трое ворот, прежде чем прибыть в незнакомое и шумное питейное заведение. Агнесса уже мало-помалу стала разбираться в этих забегаловках – что побогаче, что победнее; кто из хозяев заплатит, а кто и зажмет лишний медяк, что за публика соберется, и чего ждать от вечера. Этот кабачок не выделялся роскошным убранством и особым уютом. Мягко говоря, от трактиров их уровня он почти ничем не отличался. Разве что, гладко оструганные столы были не в пример чище, хорошо вымыт пол, да эль здесь явно не разбавляли водой. Во всем остальном – все та же вонь, все та же пьянь, все те же разговоры. И она вписалась в атмосферу, как родная. Она уже знала, что можно говорить, а о чем лучше и не заикаться, к кому и как подойти, кто может под шумок накормить, а от кого и воды не допросишься. Здесь почти все весело балагурили, смеялись, пели. Были тут и местные «работницы», глядели на Агнессу неодобрительно, но не мешали. И то хлеб. Девушка даже позволила себе полпинты пива за чужой счет. Здесь оно и вправду оказалось неплохим. Ближе к утру в дверь ввалился слегка подвыпивший, высокий, крепкого телосложения мужчина. Его бурно приветствовали все собравшиеся, хлопали по плечам, наперебой поднимали тосты. Но Агнесса не заметила в нем рьяности и задора. Зачем он пожаловал? Одет хорошо, даже богато, но вид имеет потрепанный. Он недолго беседовал с кем-то из солдат, а потом устроился с кружкой почти в самом углу, и от многочисленных предложений присоединиться к всеобщему гулянью уже отмахивался. К нему пыталась приласкаться местная девица, но он довольно грубо оттолкнул ее, и холеная красотка с полуобнаженной грудью обиженно отошла. Агнесса украдкой наблюдала за знатным воином. Он выглядел явно уставшим, в сумрачно-серых его глазах не было и проблеска интереса к происходящему, была печаль, тоска. В праздник? Хотя всякое бывает. И его гложет, поди, какая тайна. - Ну, командир, пей. Что не весел? – в который раз обратился к мужчине солдат, уже едва стоящий на ногах. - Полно, иди, закажи себе еще эля! – с усмешкой ответил богатей. - Нет, не время для грусти, - не унимался он, перекрикивая шум толпы: - Пусть Овца развлечет тебя! Услышав прочно приросшее свое прозвище, Агнесса недовольно скривилась: и сюда оно умудрилось просочиться. Видать, постарались фурии на славу. - Иди к нам! – вояка уже волок ее за руку к угловому столу. Ее усадили на скамью рядом с командиром, но тот лишь посмотрел брезгливо: - Мне не нужна шлюха. Четко. Громко. - Я не шлюха! – выпалила ему в лицо Агнесса, заводясь с пол-оборота. Во всевозможных трактирах ее называли так и раньше, но сейчас подобное обращение почему-то показалось ей особенно обидным: да будь он трижды благородным рыцарем, пусть сначала прополощет себе рот! К тому же, она ни дня не проработала «по специальности». - Ты чего? – тут же загремел над ней густой бас: - Тебя зачем сюда привели? Говорят, пой! Песни у тебя хорошие, пусть командир послушает! - Не буду! – фыркнула она, - к чертям вас! Ей не пристало отказывать высоким господам, да и пришла она сюда не за тем, чтобы выпячивать уязвленную гордыню, а за деньгами. Оттого она в следующую секунду уже была готова извиниться за резкость. Не пришлось. Командир удивленно оглянулся на ершистую девицу в странных окулярах и, усмехнувшись в темные усы, изрек спокойно и надменно: - Уж спой тогда для меня, девка. Раз хвалят тебя, потрудись. Ее пальцы заскользили по грифу. Она начала сразу, без пояснений, негромко, но в пределах их угла ее было хорошо слышно. Она пела про войну, опуская и заменяя земные географические названия, по ходу подстраивала тексты. Получалось вполне достойно. Правда, заведенная ей «Поклонимся великим тем годам…» звучала под гитару в ее исполнении скорее беспомощно, чем торжественно. Она пожалела, что у нее нет в арсенале завалящего духового оркестра. Но песня всем понравилась, и ее с радостью подхватили низкие подвыпившие голоса. На «ура» шли местные песни-шутки. Сидели долго. Весь трактир гудел, словно растормошенный улей. Только пчелы были пьяны и настроены, к счастью, благодушно. За вечер она несколько раз бралась за гитару. Подпевали все. Даже, как ни удивительно, сам командир. Его голос оказался приятным и не таким низким, как почудилось Агнессе вначале. Но постепенно народ начал разбредаться. Кто от тяжелого хмеля прилег отдохнуть тут же, у стола, кто, шатаясь, ковылял к выходу. Командир, улыбнувшись, поднялся. И улыбка его была доброй. Впервые Агнесса ощутила здесь чью-то доброту. Открытую, светлую. Хоть на миг, хоть от незнакомца, которого она вряд ли еще когда повстречает… Но на душе на мгновение стало теплее. Может, все-таки виной тому был эль? Агнесса улыбнулась в ответ, и в ее ладонь увесистым и приятным холодком скользнула золотая монета. Девушка в удивлении уставилась на блестящий кругляк, на котором тонким рельефом выступали четкие завитки и листья, неизвестные письмена и все те же звезды. Очумевшая от радости Агнесса подняла взгляд на щедрого господина, но тот уже вышел из таверны. - Ух ты! – восхищенно протянул кто-то над ее ухом. - Зря ты с ним препиралась, вишь, какой щедрый он сегодня! – вставил приведший ее мужичок: - Я так вообще не видел, чтобы Боромир кому-то золотой раньше отвешивал, тем более, - он хмыкнул в сторону, - распутнице… Агнесса вытаращилась на него: - Как ты его назвал? - Да командир наш, Боромир это. Неужто не узнала? – вновь приложился он к кружке. - Спрячь золотой, спрячь! – уже шептали со стороны: - Утащат, глаз да глаз! Но она теперь не слышала советов, она ошеломленно смотрела на дверь, машинально перекатывая в руке уже потеплевшую монету с ребра на ребро. А ведь сейчас уже четвертое число. Четвертое июля… - Это тот самый Боромир? – тихо спросила она, - сын наместника? Рядом засмеялись, а кто-то и покрутил у виска. - По-твоему, у нас десяток Боромиров? - прыснул, подавившись элем, кто-то справа, - а что, хорошо бы было! Вот представьте… - он завел шутливую беседу, но Агнесса больше никого не слушала. Она вскочила с места. Теперь она, расталкивая руками поредевшую публику, не обращая внимания на возмущенные крики, продиралась к выходу. Зачем-то ее пытались остановить – она вывернула руку и толкнула тяжелую дверь. Он не успел уйти далеко. Тот, кого называли Боромиром, поднимался уже наверх в сопровождении пары солдат. Она кинулась следом. Да, это был не Шон Бин, внешне знакомый Агнессе по фильму. Этот Боромир отличался от Пиджеевского, как один человек может отличаться от другого: темный волос вместо палево-рыжего, ожидаемо длинный; более тонкий нос, более острый овал лица, насупленные чуть сведенные брови, усталый взгляд… Значит, история из книги. Лучше это, или хуже – кто знает? Очевидно одно – этот Боромир погибнет, не пройдет и года. Так, или иначе, он больше не вступит на родную землю. Он уходит навсегда. И этой зимой Минас Тирит услышит протяжный зов рога – клич о помощи – песнь прощания… О чем в тот момент думала Агнесса? С одной стороны, она чуть не упустила единственный шанс обменять свои знания на такую желанную свободу. Даже этот золотой… Как же она продешевила… Ей стоило догадаться сразу, спросить хотя бы. Но нет. Не настолько успела прогнить ее душа в безветрии этого каменного мешка, чтобы искать выгоду от каждого солнечного блика. Она и так с головой вывалялась в грязи этого мира. Хватит. Сейчас она не желала наживы. Что тогда? Предупредить. Предостеречь. Хоть как. Остановить сына наместника она не сможет. Да и имеет ли она право менять этот мир? Когда-то она уже приняла решение не вмешиваться. И все-таки сейчас она бежала за ним. Боромир со свитой почти скрылся из глаз. И все-таки, еще совсем немного, и она бы догнала его. Но вот беда – проклятая стража всегда начеку. Ее задержали в полусотне метров от цели. - Куда птичка полетела? – присвистнул дозорный, загораживая ей путь, - высоко забралась, цветастая! Агнесса дернулась было в сторону, но крепкие руки не ослабили хватки. Она крикнула отчаянно и громко, так, насколько позволял порядком севший за ночь голос: - Бо-о-ороми-и-ир! – гулким эхом полетело по опустевшей в ранний час серой улице. И он услышал, он обернулся. - Пустите! – уже скандалила Агнесса, пытаясь вырваться. – Боромир! Он подошел медленно, вальяжно. Он шагал, верно, целую вечность и остановился так близко, что она ощутила запах старой, очень потрепанной кожаной накидки и терпкий душок от выпитого им эля. - Обождите в стороне, - распорядился командир, сложив руки на груди. Агнессу отпустили. Серые глаза смотрели внимательно - Боромир ждал. И тут девушка растерялась: что ей сказать? Он все равно уедет, поведай она сейчас хоть всю сагу от начала времен, он из тех, кто с упрямством осла пойдет на смерть. Даже назло судьбе. А может, чтобы доказать всем вокруг, что он ничего не боится, что он сможет переменить ход истории. Да и станет ли он ее слушать? Агнесса замялась. Пауза все затягивалась, а она так и не придумала с чего начать. Но Боромир, похоже, истолковал ее замешательство по-своему. Он ухмыльнулся и прижал ее к стене, отводя шершавой ладонью кудряшку с ее щеки: - Ты хотела продолжения вечера? – последние слова он произнес негромко прямо у ее уха, так, что его борода защекотала ей висок. И тут же он отстранился, кивая на стражников: - Они не обидят тебя, да и заплатят хорошо. Думаю, тебе понравится, - голос его стал жестче: - А мое имя забудь раз и навсегда! Дозорные вновь обступили девушку, взяли ее под руки. Она ошалело глядела то на воинов, то на отвернувшегося гондорца, и закричала уже в его спину: - Проклятие Исилдура! – чем еще его можно зацепить... - Я знаю! Боромир на миг замер, резко развернулся, в два шага преодолел мостовую, разделявшую их, и схватил девчонку за многострадальную блузку: - Что ты сказала? – металлически произнес он и рявкнул уже страже: - Уйти! – те в недоумении попятились, во второй раз отпуская Агнессу. - Что ты сказала, повтори! – лицо Боромира, искаженное злобной гримасой, будто вмиг потемнело. И он перестал казаться девушке приятно-благородным. Она даже не поняла, что так взбесило гондорца, но тот не унимался: - Что ты знаешь? Что ты можешь знать? Агнесса чуть не оглохла от такого напора. Даже деспотичная Хоста, окажись она сейчас рядом с сыном наместника трона, выглядела бы ласковым добродушным щенком. - Я знаю! – крикнула девушка, вторя его тону. – Проклятие Исилдура. Я знаю, зачем ты едешь в Имладрис к владыке Элронду! И Агнесса точно подавилась воздухом под страшным взглядом. В серых глазах воина будто заплескали красные адские языки. Боромир словно вмиг стал старше и выше. Агнесса запоздало испугалась, когда он властно схватил ее за короткие вихры. - Кто тебе это все сказал? – прогремел он, все ниже опуская свой кулак. Она невольно изогнулась, будто гибкий прут, который во что бы то ни стало решили сломать. Он задрал ей подбородок так, что тот почти касался его бороды, - говори! Она закричала от боли. Почему он так напустился на нее? Вспыхнул с ничего! И эти олухи-стражники стоят, как вкопанные. Никто не вступится. Ну конечно, даже убей ее сейчас великий военачальник, что ему будет? Кому нужна дворовая девка? Лишний холм на долине курганов… - Отпусти… - она задергалась, и он ослабил хватку, но тут же вновь припечатал ее к стене: - Кто тебе сказал? Никто не знал! – Боромир налетел на нее, как коршун на легкую добычу. Ей показалось, что еще пара секунд, и он разорвет ее. - Где ты подслушала все это? – ярился он. - Я не подслушала, я знаю, - сипло выдохнула она сквозь некстати проступившие слезы. - Мой брат не из тех, кто станет впустую трепать языком, - не унимался он, - а отец найдет советчика понадежнее, чем безродная проститутка! - Заткнись! – взвизгнула она. – Я знаю, когда ты прибудешь в Ривенделл, где потеряешь коня, и что случится дальше… - Да?! – гортанно прорычал Боромир, - Ты – гадалка, провидица? Ты ведаешь судьбы мира? – он невесело расхохотался, но тут же стал серьезен и нацелен, будто зверь перед атакой. - Я знаю, - в который раз повторила она, - твой сон. Ты найдешь, что ищешь, но ты никогда не получишь этого, слышишь, никогда! Он будто видел перед собой теперь не девушку и не добычу. Перед ним была черная кобра, извергающая яд. И больше всего на свете сейчас ему хотелось попросту придушить ее, избавить мир от отравы этой гадины, стереть ее, как пыль, как пятно. Ярость кровяным туманом застилала его глаза. Он и сам не понимал, отчего так злила его эта распутница. От ненависти даже перехватывало дыхание: как это отребье может поганить своим грязным языком великие имена? Как она вообще посмела обратиться к нему, сыну Денетора, Верховному Стражу Белой Башни? Как он жалел, что нет под рукой верного клинка, иначе он быстро обезглавил эту гидру. И он ударил ее куда-то в живот, сильно, резко, как бьют только мужчины. Она согнулась бы пополам, если бы он все еще не держал ее у той самой стены. - Идиот! – прошипела она сквозь боль, когда из глаз схлынули цветные огни вместе с жидкой солью. Она плакала, но теперь злоба и ей давала силы. – Я хотела помочь… - Ты? – желчно продолжил он, - можешь начистить мне сапоги, и то помощи больше будет, - он отшвырнул ее в сторону, будто тряпичную куклу. Она тут же вскочила на ноги. «Боже, дай мозгов этому кретину! Он сам не ведает, что творит, не понимает, под чем подписывается…» И она заговорила. Заговорила быстро, будто бредила, не обращая уже внимание на все его ехидство, на всю его бесконтрольную ярость, на всю свою боль, - заговорила лихорадочно, бессвязно, громко: - Ты потеряешь коня на переправе у Тарбада. И на совет явишься в последний момент, едва не опоздав. Ты увидишь легендарный меч, узришь и свое проклятие. И оно сделает тебя рабом своей воли. Гордыня подведет тебя: ты захочешь забрать его себе – великое оружие великому воину для большой победы. Но победы не будет. Тебе не отдадут его, не позволят коснуться, ибо никто не имеет силы владеть им, даже ты окажешься слаб… - Замолчи! – он вновь схватил ее, надавил на горло, но она продолжала даже через хрип, будто выплевывая острые и обидные слова: - Но ты пойдешь с теми, кого назовут братством, ведомый страстью, уверенный, что переубедишь их всех. Карадрас сокрушит вас, а озерный страж не оставит выбора. В Морийском Царстве вас ждут лишь потери. Но упаси тебя все ваши боги сунуться в Золотой Лес. А если все-таки избежать его не сможешь, более не следуй за остальными. Пусть они уходят, - его хватка становилась все жестче, и она уже шептала: - Твой путь – в Фангорн по склону горы, или через Поле Келебранта - все равно. Тебе нужно будет отступить. Не трясись - это не сочтут предательством. Они не пойдут за тобой, но принесут желаемое к Фангорну. Остерегайся реки, как самого страшного кошмара; не приближайся к Амон Хену и на десяток лиг. И оно придет тебе в руки. Только так… Они доставят его сами. Принесут на блюде… твое проклятие… На востоке Фагнорна, тебе… - она закашлялась, а Боромир вдруг отступился от нее, как от прокаженной. Бешенство и недоумение мешались в его взгляде. Как хорошо, что сумасшедшая девица наконец-таки замолчала. Глаза ее стали тусклыми, будто подернулись донной мутью; губы не то от напряжения, не то от злобы, не то от удушья казались почти белыми. Слабо поблескивающие чудные стекла валялись теперь на мостовой прямо у его сапог. Он занес ногу над прозрачными склянками. Она лишь на секунду зажмурилась и всхлипнула: - Нет… Он подался назад, больно дернув ее за подбородок: - Ты лжешь, змея, - он вновь нервно усмехнулся. Неприязнь, недоверие, даже омерзение красовались на его лице, как четкие письмена на белой бумаге. С минуту еще стояла тишина. Лишь потрескивали желтыми искрами уже бесполезные смоляные факелы. Глубокая синь теперь осталась разве что на самом западе. Ее сменил бесцветный и удивительно холодный для середины лета рассвет. И, так же холодно произнес Боромир: - Ты отвратительна вместе со всеми твоими ничтожными попытками помешать мне. Я не знаю, кто научил тебя той дряни, что ты выплеснула передо мной, но отныне тебе неповадно будет раскрывать свой черный рот, - он плюнул наземь и отвернулся к притихшим стражникам: - Урезать ей язык. Через влажную соль Агнесса видела лишь очертания бравых гондорцев на сплошном сером полотне улицы. Она почти не слышала последних, ироничных до жестокости слов, негромко брошенных в поднимающийся ветер: - Смотри не захлебнись своим ядом, ведьма… Глаза и вовсе заволокло, будто дымом. Она бездумно подобрала пощаженные очки и, словно в густом тумане, хотя воздух был свеж и прозрачен, отступила в ближайшую нишу. Это тупик. Нет, это конец. Стражники не торопились – ужаленная муха не порвет клейких нитей паутины. Один из дозорных повел ее куда-то вниз, темными закоулками, узкими переходами, разбегающимися по всевозможным направлениям под немыслимыми углами. Агнессе казалось, что вся гора, на которой стоит этот страшный город, испещрена ходами, как вызревший сыр дырами, и перегородки такие тонкие, что толкнешь любую стену, и она прорвется, как сырная мембрана, открывая взору другую нору, другую улицу. И так до бесконечности. Но вокруг был крепкий камень. Жесткий безмолвный гранит, сквозь который девушку вел веселый малый, а она едва волочила ноги, и ему приходилось подталкивать полубезумную девицу. Агнесса уже давно успела заметить, что прекрасный белокаменный Минас Тирит - Крепость Стражей - Город Королей, сверкающий и роскошный, какой только можно представить в самом щедром на образы сне, имел подкладку – тень, серую, или даже черную, неаккуратную, грязную. Оказывается, она бывает у каждой сказки, как ни печально. И теперь к этой изнанке и принадлежала Агнесса. Город прогнил, начиная со всех его подземелий и заканчивая самым высоким из виденных ей шпилей, не говоря уже об обитателях. Встретила ли Агнесса за все время кого-то, пусть бы и не доброго, а хотя бы милосердного? Она бы ответила, что нет. Вы пожмете плечами: максимализм? Может статься, и так, но не спешите оценивать ее категоричность – в мире, где идет война, не мудрено забыть о толерантности. И в каждой душе живет огонь, бесспорно. Да кто здесь вынесет его наружу? А копаться в потемках чужой сущности, дабы открыть свет – кому оно нужно? Ее бросили в каземат, едва освещаемый жировой чашей. Пахло пылью, масляной гарью и ржавчиной. Агнесса полагала, что сейчас захлопнется кованная решетчатая дверь, и на какое-то время о ней забудут. Но вышло иначе. - Ну что, ракалия, – ухмыльнулся служивый, - последний день болтаешь! Агнесса посмотрела беспомощно, в ее глазах теперь была вся вселенская печаль, и, как в том бородатом анекдоте, она пискнула: - Может, договоримся? Стражника это явно позабавило. Он продолжил, все так же ехидно улыбаясь: - Как же ты хочешь со мной договориться, синя девица? Скорее всего, он имел ввиду цвет ее странного костюма, но она была слишком напугана, чтобы обижаться. - Отпусти меня, - жалобно попросила она. Агнесса понимала, что все происходящее здесь более чем реально. Коричневый шрам на запястье, покрытый растрескавшейся коростой, был тому веским доказательством. Она прекрасно осознавала и то, что сейчас крепко вляпалась. Если ей усекут язык, она и вправду станет немой. Навсегда. Господи, помоги! Или кому тут следует молиться? Главное, остаться целой, и ради этого, видимо, придется поступиться даже самыми неколебимыми принципами. Хотя, какая теперь разница, она и так скатилась ниже некуда - ее все равно считают проституткой. Если ты залезаешь в чужой карман, тебе ли говорить о нравственности? Тусклый светильник без конца чадил, черные хлопья сажи щедро сыпались на пол у простенка меж глухих и темных ниш. Стражник присел на незаметный с первого взгляда выступ. Он смотрел живо и заинтересовано: - Я не могу нарушить приказ, - он потянулся. - Скоро некому будет проверять исполнение распоряжений, - вздохнула она. Душным и плотным ватным одеялом на нее навалилась усталость. Как же ей все это надоело! Кому-то что-то доказывать, ежесекундно трястись за свою шкуру, выискивать ходы к отступлению, пресмыкаться пред нищими духом и в то же время более сильными физически. Бессонная ночь очень утомила ее, как и перепалка с гордецом-Боромиром. А сейчас снова нужно откуда-то брать энергию, чтобы играть, чтобы лгать… Теперь уже перед этим служивым. Здесь на кону язык, речь, а дальше – жизнь. Собеседник отвлек ее: - Ты действительно что-то знаешь, - рассуждал он вслух, - ты видишь будущее? - Местами, - неопределенно откликнулась девушка. - Скажи, что ждет меня завтра? – шутливо поинтересовался он. - А ты отпустишь меня? – серьезно спросила она. - Это зависит от того, что ты скажешь. Агнесса задумалась: парень может стать для нее нитью к спасению, или дорогой, ведущей к гибели. Тонкая роль, опасная. Вдобавок, она уже проиграла сегодня. Пора взять реванш. Только нужно быть осторожной. Беда в том, что по правилам у нее завязаны глаза. И путь по острой ледяной кромке. Единственный путь вперед. - Как тебя зовут? – Агнесса будто пробовала лед перед собой. - Ты – гадалка, вот и отвечай сама. - Что тебя беспокоит? - ткнулась она наугад и не попала, стражник широко зевнул, не прикрывая рта ладонью, а после повел уже презрительным тоном: - Давно ли ты в эскулапы заделалась, девка? – похоже, он раскусил ее стратегию. – Ты прямо как те душеспасители с их льстивыми проповедями о чести, долге сердец, да чистоте мундира. Эти задушевные лжецы только затем и кормятся, дабы ратники и остальные, вроде меня, дух боевой не растеряли. Выведают тревоги да страхи, вывернут наизнанку, да так хитро, что диву даешься, и примутся успокаивать. Главное, как чудно все переиначат! Решимость нашу, да дисциплину они так поднимают. Может, ты, цветастая, что другое поднимешь? – ехидно подколол ее собеседник. - Не по адресу вопрос! - фыркнула она. Тюремщик начинал ее раздражать. – Как о долге говорить – охотников нет, а как за юбку уцепиться – всегда пожалуйста, хоть в драку, – она и сама понимала, что ее понесло в другую степь. С такими речами ей не выбраться, но как ей хотелось поставить на место самодовольного вояку! - Да ты в сердцеведы бы не совалась, - он продолжал препираться, - раз назвалась гадалкой, вот и твори передо мной будущее, чтобы потом о юбке своей не трястись. - А ты желаешь, чтобы я тут перед тобой карты раскладывала, кости бросала, да с бубном приплясывала? – вспыхнула Агнесса. Живые глаза стражника отсвечивали рыжим, но он все чаще теперь смотрел по углам камеры, видимо языкастая девица начала ему порядком надоедать. - Хоть так, все интереснее, чем на стене торчать, - отозвался он вполне мирно. – Болтаешь ты - какое-никакое, а развлечение, только вот болтаешь не то. - Если я не смогу говорить, то и проку от меня не будет, - обронила она глухо. Запал ее теперь таял, и парень хмыкнул, вовсе теряя интерес: - А он есть сейчас, прок-то? – лениво ответил он ей, поднимаясь со своего выступа. Видимо, он решил покинуть узилище. Агнесса вздохнула: нет, так дело не пойдет. Пора бы унять свою гордыню и вернуть самообладание. Слишком часто стала она срываться с ничего. Нынче время припрятать эмоции и включить, наконец, голову. Сейчас стражник уйдет, а она так и не получит своей свободы. Итак, роль проста. Почему она не увидела этого раньше? Усталость, озлобленность, страх за свою шкуру забили ей глаза. Хватит. Она знает, что делать. Что нужно этому парню? Он желает услышать о будущем? Что ж, сам напросился. - Вот об этом ты и узнаешь год спустя, - с вызовом бросила она, - и тогда пожалеешь, что упустил свой шанс! - Да? – остановился он. - Ну так расскажи мне, наконец, что ты там видишь! - Я мыслю шире, чем ты можешь себе представить, - намеренно начала она чуть надменно, но тут же сбавила тон: - Что ты хочешь знать? - У-у-у, - протянул он, настраиваясь теперь на долгую беседу, - много чего. И про то, когда закончится война, будет ли отбит Осгилиат, когда, наконец, убьют командующего подразделением, знаешь, достал… - Самое важное, - отсекла девушка. - Лилит согласится пойти за меня? «Вот и вся душонка. Как легко», - довольно хмыкнула она про себя и тут же с тоской подумала о Хосте: ей богу, хватится. И, если Агнессе удастся выбраться отсюда невредимой, она, бесспорно, получит знатную взбучку. - В войну какие свадьбы? – делано удивилась она, живо вспомнив те времена, когда в юношестве ей приходилось гадать подружкам на картах. Это было как минимум весело. Никаких толкований она не знала и в помине, но рассказывала красивые и увлекательные истории о чужом будущем. Все мастерство ее зиждилось на том, что она умела хитро увязать и черное и белое в одну копну. И день и ночь прекрасно укладывались в общую картину, никто и заподозрить не мог, что все предсказания – лишь богатая фантазия юной девочки. Если что не свершалось – с нее спрос небольшой – какая вера крапленой бумаге? А то, что сбывалось, совсем нетрудно было предположить пытливому уму. Гадалки всегда и везде в моде. - В том и вся напасть, - вздохнул словоохотливый стражник, - и когда она закончится? - Другой вопрос ты должен задать мне, - неспешно откликнулась она. – Когда начнется настоящая война? Оно. Стражник взглянул подозрительно: девица говорила совсем не то, что он хотел бы от нее услышать. - А сейчас все - детские игрушки? – скептически повысил он голос, подавляя нарастающее раздражение. – Так, собрались мечами помахать? - Полно тебе бесноваться, - примирительно отозвалась Агнесса, - я и вправду много знаю. Ты зря хорохоришься. Я могу помочь тебе. И в службе, и с твоей Лилит. Парень замолчал. - Я скажу тебе, что делать, куда ее увести. Я знаю. Я могу помочь. «Попался. Никакой гибели не будет», - довольно усмехнулась про себя она, но виду не подала. Дозорный оказался молод - даже моложе Агнессы, влюблен, открыт. Таких людей можно читать, как книгу. Ну почему она сперва влезла в глухую оборону своего эго, а только потом включила мозги? - Как? – стражник теперь был весь во внимании. - Мои знания стоят больше, чем вся твоя жизнь, а, быть может, больше, чем жизнь всей крепости, – уклончиво произнесла она, - а я хочу лишь свободы. За нее я дам тебе то, что ты желаешь… - и слова Агнессы медом полились в его уши. Служивый слушал, задавал вопросы, но, по правде говоря, ничего конкретного она ему так и не сообщила, пообещав большего уже за стенами темницы. Они беседовали долго. И в подземелье, и по дороге наружу. Девушка предрекла ему быстрое повышение по службе и много чего еще. Но ей и в голову не могло придти, что он погибнет в первой волне атаки мордорских сил, а Лилит спасется благодаря ее маленькой подсказке… Ничего из этого она так и не узнала, поскольку судьба повела ее совсем иным путем. ** - Где была? – с порога накинулась на девушку Хоста. Сердитое ее лицо надулось больше, чем прежде и покраснело, отчего стало похожим на подсморщенный помидор. - Не знаю, уровень четвертый, - устало отозвалась Агнесса, протиснувшись мимо хозяйки. И, не обращая внимания на всю ее раздражительность, она опустилась на первую попавшуюся скамью. - Где деньги? – домовладелицу чуть удивил настрой девчонки, но она была слишком взвинчена, чтобы говорить нормальным тоном. Агнесса молча достала небольшой мешочек и бросила его на стол. Медяки глухо звякнули о дерево. Агнесса загодя припрятала себе несколько самых крупных, в том числе и золотой. Но она и так знала, что сейчас принесла денег втрое больше, чем любая из местных девиц. Хоста пошамкала губами, подсчитывая монеты. - Гитара где? – все еще строго спросила она. - Сегодня заберу. - Ты можешь вернуться наверх снова? – хозяйка резко подобрела. Агнесса не ответила. Она хотела лишь одного – чтобы от нее отстали, но Хоста отставать не собиралась: - Ты оглохла? – тон ее снова взлетел вверх. - Не знаю, - девушка так и не подняла взгляда. Она оперлась головой о руку, бездумно вперившись в стол. - Так узнай! – настаивала хозяйка. – А ты можешь взять с собой кого-то из наших? - Нет, - Агнесса покачала головой. Ноги гудели, глаза слипались, горло чуть опухло. Она подумала, что негоже будет уснуть прямо здесь, у всех на виду. Хоста кивнула: - Ясно. Мне туда нельзя, и все же, стоит разведать. Ты можешь оказаться полезной, - рассуждала она вслух, глядя на помятый видок подопечной, на синяки от пальцев, ясно отпечатавшиеся на шее. - Кто тебя так? - кивнула она, указывая на гематомы, но девушка не ответила, так и продолжая смотреть в одну точку. - Иди уже, - милостиво позволила Хоста, - не то рухнешь прямо здесь. Агнесса побрела к лестнице, и неожиданно наткнулась на Лириэль. Губы девушки как всегда были плотно поджаты, в темных глазах ничего нельзя было прочесть, они лишь нехорошо блестели. Лириэль постояла, презрительно хмыкнула и отошла с дороги, но Агнесса слишком устала, чтобы обращать на нее внимание. Она, не спеша, поднялась к себе, и не видела, как девица с шикарным светлым хвостом злобно смотрела ей вслед.