Pansion

Наверное каждый хоть раз задумывался о том, чтобы вернуть время вспять. Будь то мгновение, день, неделя или год. Время вообще сложная штука. Казалось бы, вот ты существуешь, прямо здесь, прямо сейчас, но миг — это в прошлом. И ничего не изменить, потому что некое действие уже свершилось, а слово слетело с твоих уст. И как бы ты ни хотел забыть о том, что произошло, это событие тягучей смолой будет тянуться по твоему разуму, окутывая воспоминания клейкой оболочкой, вызывая стыд и отвращение к самому себе. И когда ты вспомнишь об этом, а это случится совершенно случайно, перед сном или за завтраком, ты густо покраснеешь и зажмуришься, картинки восстановятся в твоей памяти и проиграют как пленочный фильм, да еще и с точностью до мелочей. Ты вспомнишь запах табака, чьи-то голоса за окном и глаза, что мертвенно-блеклым взором уставлены на тебя. И ты почувствуешь ком в горле, завтрак больше не будет казаться таким вкусным, и тебе не захочется похвастаться перед подругами своей новой кофточкой. Все, о чём ты будешь думать — это момент, который заставит тебя перетряхнуться, в надежде сбросить этот груз. Но не тут то было, это твоё прошлое, глотай его снова и снова. Именно это я ощущаю уже которую неделю. Кажется, я ношу на себе сотню кирпичей, и моя спина вот-вот согнется пополам, и я, наконец, смогу покинуть реальность, забыв обо всём, что в моей жизни вообще происходило. Тяжелее всего далась первая неделя после отъезда Эллисон. Могу поспорить, весь пансион слышал нашу ссору. Каждый додумывал всё новую историю, дополняя её спорными деталями. Сказать, что мне всё равно - будет полной ложью. Каждый смотрит на меня осуждающе, словно я увела их девушку или парня. Но никто ничего не говорил. Не было этих выкриков «шлюха», «мразь» или «как ты вообще можешь просто так спокойно ходить». Были просто взгляды. Насмешливые, высокомерные взгляды. Словно я отродье, потрепанная кошка на новой земле. Первое время Дилан меня избегал, проходил мимо будто я пустое место. А я и не хотела унижаться перед ним, бегая по пятам и умоляя об объяснении. Последнюю неделю я и вовсе его не замечала. Он даже не приходил на наши совместные лекции. Самым большим ударом было то, что отвернулись те люди, которые казались мне достаточно близкими по духу. В это число входили Миа и Луи. Соседка по комнате перестала вообще о чём-либо спрашивать и давала понять, что мне тоже не стоит у нее чем-то интересоваться. Иногда она даже не удосуживала меня сухим «доброе утро». Когда я останавливала ее на перемене, она быстро проговаривала заученную фразу: «мне нужно идти на урок», и терялась в толпе. С Луи же дела обстояли куда трагичнее. По крайней мере, для меня. Человек, который занимал довольно-таки много места в моем времяпровождении, исчез в один миг, что я даже и опомниться не успела. В отличие от Мии, он отвечал на мои вопросы, но по мне, было бы куда лучше, если бы он игнорировал меня. Он не смел упрекнуть или даже намекнуть на то, что все знает и пристыдить. Но его глаза. Его серые глаза отдавали холодным металлическим равнодушием. Когда-то улыбчивый и такой дружелюбный Луи стал холодным камнем. Мы больше не гуляли после его тренировок. Когда я приходила на трибуны, он уворачивался от моего взгляда, пытаясь не встретиться глазами. Я хотела объясниться с ним, но он тут же пресекал все возможности. Переводил тему или же говорил, что его это не волнует. И это меня добивало ещё больше. — Мисс Коллинз, может поделитесь с нами своим мнением? — мистер Уильямс нарочно зацепился за меня. Он всегда врывался в чьи-то мысли, дабы вернуть учеников в реальность, а именно, на урок литературы. Так что на его парах мало кто спал или отвлекался. — Простите, профессор, я не думаю, что мне есть, что сказать, — преподаватель удивленно уставился на меня. Для него это было полной неожиданностью, потому что к его урокам я была готова абсолютно всегда. И уж тем более я поведаю всем о своей точке зрения. Но не сегодня, не сейчас. Он промолчал, переводя взгляд на аудиторию, ища глазами новую жертву. Я знаю, он не поставит плохую оценку, но упасть в его глазах для меня куда страшнее. — Почему не готова? — безразличный тон режет мои уши. Он спрашивает просто так. Его не особо интересует литература. Этот предмет Луи выбрал только для того, чтобы заполнить учебные часы. Иначе его бы просто не допустили до тренировок. — Нездоровится, — я отвечаю соответственно. Уже не надеюсь на что-то большее от него. — Сходи в мед.пункт, — лениво переворачивает страницу. Томлинсон вовсе не читает то, что там написано. Просто листает, чтобы создать впечатление занятости и заинтересованности. — Там мне не помогут, — отвечаю как можно тише. Не знаю, услышал ли мою фразу сосед по парте, но он не подал виду. Лекции действительно изматывают. День словно нарочно тянется долго. Сейчас, когда мне не с кем скоротать даже перемены (что говорить о уроках) я чувствую полное изнеможение и усталость от всего происходящего. В голове двадцать четыре часа в сутки крутится мысль о том, чтобы бросить все и уехать. Но не могу. Я уже давно не звонила матери, боясь случайно проболтнуться о том, как тяжело мне сейчас живётся в пансионе. Она не должна думать об этом, не хочу её напрасных волнений. В конце концов, мне не впервой бродить по коридорам в одиночку. Вибрация в заднем кармане джинс застает врасплох. Давненько мне никто не звонил. Экран светится от настойчивого звонка, а крупный шрифт выдаёт скупое на эмоции слово «папа». Даже без смайлика. — Да, — голос почему-то дрогнул. На самом деле, его звонок удивил меня как минимум потому, что он никогда до этого не звонил сам. И что его заставило это сделать казалось для меня необъяснимым. — Привет, дочка, — его же бас не меняется. Хоть что-то в этой жизни постоянно. — Как дела? — Нормально, — банальный разговор «отца и дочери», чтобы создать иллюзию типичной семейки. — Я хотел тебе сообщить, что… Э, я надеюсь ты не возражаешь, если… — сейчас в моей голове будто происходит настоящий танец чертей, которые пляшут и дергают нервы, словно связку ниточек, отчего в голове создается ощущение покалывания. Это что, волнение? Отец прокашливается и вновь продолжает: — Мы с Кристалл хотели предложить тебе провести Рождество с нами. Неужели я не ослышалась? Мой отец хочет провести Рождество со мной. Спустя столько лет он хочет по-семейному встретить эту ночь. Кажется, у меня жар, потому что голова ужасно кружится, а в глазах поплыли картинки. — Я думаю. Думаю, я должна провести этот день с мамой, ты знаешь, — меня не на шутку испугало его предложение. Я не знаю, как вести себя в этой ситуации. Отец давно уже кажется мне абсолютно чужим человеком. Не уверена, что что-то сможет изменить мое отношение к нему. — Я уже поговорил с ней. Она только рада этой идее. Надо же, он самостоятельно поговорил с ней. По своей инициативе. По моим подсчетам, он также долго не общался с ней по своему желанию, как и со мной. Что-то явно его меняет. И если это Кристалл, я добавлю ей плюсик в своем списке папиных подружек. — Тогда может это и хорошее предложение, — как-никак, в глубине души я думала об этом. Можно сказать, мечтала. Потому что Рождественский ужин с отцом казался мне чем-то несбыточным, нереальным. Только поэтому я и соглашаюсь. — О, Лили, у нас с Кристалл есть просьба, — начинается. — Дело в том, что Дилан уже третью неделю не выходит на связь, и мы волнуемся. В этот момент меня кроет. «Мы волнуемся» — эти слова прокручиваются как мантра в моей голове. Он сказал «Мы». То есть, не Кристалл, мать Дилана, а ОН, мой отец и его будущая жена. Они, как полноценная семья обеспокоены пропажей сына. И наверняка мой отец уже примерил на себя звание «Отец Дилана». Черт бы побрал их всех. — Пожалуйста, как встретишь его, передай, чтобы позвонил матери или мне. Я молчу. Ничего не хочу отвечать, да и не знаю, могу ли я что-то на это ответить. Всё ведь так хорошо начиналось, но его слова словно разрезали меня пополам, а потом мое тело бросили гнить в канаву на поедание червям. Он принимает мое молчание за согласие и кинув напоследок «До встречи» бросает трубку. Не знаю, отчего противнее на душе сейчас: от слов отца или от того, что я действительно собираюсь найти О’Брайена и сообщить ему о прекрасных совместных рождественских каникулах. Вряд ли он на радостях споёт мне «Merry Christmas». Но ничего другого не остаётся. Я в очередной раз корю себя за слабость перед родителем и прямо сейчас направляюсь на злосчастный третий этаж, куда совсем недавно пообещала самой себе отсечь все пути. «Просто немыслимо» — твердит мозг. «Мы должны поговорить» — молвит сердце. А я торможу. В прямом смысле этого слова. Останавливаюсь прямо посреди лестницы между вторым и третьим этажом. Я слышу какие-то похрюкивания и кашель прежде, чем до меня доходит мысль о том, что кому-то плохо. Прямо посреди лестничной площадки. Осторожно поднимаюсь, пытаясь не издавать какие-либо звуки. Но когда замечаю знакомую макушку, которая опускается с новой порцией кашля и извлечения из себя всего содержимого желудка, перетряхиваюсь от удивления и подбегаю к Дилану. Чёрт, его тошнит без остановки. Он, кажется, даже не замечает меня, пока я поглаживаю его по спине и осматриваюсь по сторонам. Когда Дилана перестаёт тошнить, до нас начинают доноситься звуки каблучков. О’Брайен смотрит сквозь меня своим затуманенным взором, а я тяну его за руку на себя. — Дилан, нам нужно идти. Если тебя увидят в таком состоянии, тебя исключат! — я пытаюсь донести до парня весь ужас ситуации, но он словно не слышит меня. На его бледном лице образуется ухмылка. Господи, вся его футболка и кофта перепачканы блевотой. Не сказать, что я очень брезгливая, но от его вида стошнило бы даже его самого, увидь он себя в зеркале. Постукивание обуви о деревянную поверхность лестницы доносится четче, и я буквально дергаю парня на себя, чтобы тот хоть сдвинулся с места. Это удаётся намного легче, нежели дотащить его на себе до комнаты. Под мои стоны от тяжести этого «тела» (по-другому про него не скажешь), мы добираемся до комнаты О’Брайена. Я облокачиваю его о стену, но он скатывается вниз и садится прямо на задницу. Дергаю ручку двери, но она заперта. — О’Брайен, где ключи? — я нервничаю, потому что в любой момент на этаж могут зайти. И мало того, что исключат этого болвана, так и меня могут за компанию. Что с ним вообще происходило все это время? И почему он настолько невменяемый в полдень. Брюнет что-то мычит и машет в мою сторону рукой. Я сажусь на корточки прямо напротив, руками пытаюсь нащупать в кармане кофты хоть что-то похожее на ключи, но там лишь сигареты, спички и мятная жвачка, причем без упаковки. Набираю как можно больше воздуха в легкие и, выдохнув, начинаю похлопывать руками карманы на джинсах Дилана. Он хрипло хихикает, но я не хочу смотреть на него. — Так, так, так, Коллинз, ты решила воспользоваться моим положением, — кашляет, — Пока я в таком состоянии? — Очень рада, что ты не потерял разговорные навыки, но не мог бы ты найти свои долбанные ключи? — моего терпения не очень-то хватает, особенно на пьяных людей. Или обкуренных. Не знаю, что именно употреблял Дилан, но меня воротит от таких личностей, которые не умеют себя контролировать и вовремя остановиться. В детстве я насмотрелась на своего отца. Я все еще недоумеваю, почему помогаю этому засранцу. Он начинает самостоятельно шариться по своим карманам, но когда ничего не находит, громко смеется и разводит руками. — Что за чёрт? — недалеко по коридору открывается дверь, и я вижу наше спасение. Вернее, по большому счету, это спасение для Дилана, который безуспешно старается встать на ноги, но падает. Луи подбегает к нам и помогает О’Брайену подняться, облокотив его на себя. — Боже, Луи, — я с облегчением выдыхаю. — Это всего лишь я. Но мне нравится, что ты меня так возвышаешь, — он отшучивается и ведёт Дилана к себе. Я иду следом, и когда захожу, захлопываю дверь и закрываю её на ключ, дабы не было никаких нежданных гостей. Луи бросает полуспящего парня на свою кровать и направляется в ванную. Когда он возвращается, я вижу в его руках тазик с водой, а на плече болтается полотенце. — Помоги его раздеть, он обблевал все свои шмотки, — в его голосе нет отвращения, скорее он смеётся над своим другом. Кажется, Томлинсону не привыкать видеть такое. Я неуверенно подхожу к кровати, Луи ставит тазик рядом и бросает туда полотенце. Дилан уже совсем отрубился, поэтому нам приходится самостоятельно его приподнимать. Пока Томлинсон держит его тело на весу, я снимаю с О’Брайена сначала кофту, а затем футболку. — Сними с него штаны, я пока закину вещи в стирку, — парень снова удаляется в ванную, а я лишь смотрю ему вслед в полном замешательстве. Снять штаны? Но зачем? Разве он не может и в них полежать? Я слышу, как Луи возится со стиральной машиной. Дело дрянь, но делать надо. С осторожностью прикасаюсь к черному ремню на джинсах парня, металлическая застёжка совсем холодная, но она приятно охлаждает кожу. По сравнению с Диланом, я наверняка выгляжу как рак после варки. Мало того, что мне жарко в своей толстовке, так еще и вся эта ситуация вгоняет меня в краску. Тяну молнию вниз, и джинсы немного ослабевают на его бедрах. Кое-как стягиваю джинсы с его зада и отношу их также в стирку к другим вещам. - Может чаю? - Луи всё также спокоен. Мне нравится его тон, по крайней мере, я больше не слышу в его голосе безразличие. Возможно у нас получится снова наладить отношения. Я лишь киваю в ответ.