Pansion

Машина мамы не превышает 70 км/час. Мы едем уже около часа, пробираясь всё дальше по дороге, которая с двух сторон спрятана хвойными высокими деревьями. Чувствую себя разбитой. Веки кажутся до жути тяжёлыми и на пару минут я закрываю глаза, облокачиваясь головой на окно со стороны заднего сидения машины. Стекло холодное, отчего головная боль от недосыпания немного затмевается. Не могу расслабиться, в желудке тянет, будто мой живот придавило мешками с чем-то тяжелым. Я слышу визг и скрежет резины об асфальт и открываю глаза, которые слегка слезятся от туши. Я выпрямляюсь, когда мама выходит из машины и направляется в сторону багажника, чтобы вытащить мои чемоданы. Вновь перевожу взгляд на окно и внимательно рассматриваю главное здание, находящееся за высокой изгородью. «Всё как и пять лет назад», — проносится в моей голове. — Лили, тебе нужно особое приглашение? — устало произносит моя мама через открытый багажник. Я поджимаю губы и выхожу из машины. Несмотря на то, что всё ещё август, на улице прохладно, поэтому кожа на моих руках становится гусиной, покрываясь мурашками. Я молча следую за мамой, отмечая незначительные изменения в огромном дворе перед Пансионатом. Слева от ворот всё ещё стоит деревянная беседка, которая заросла лишайником; рядом с ними разметнулась целая поляна из мягкой травы, где сейчас находится несколько школьников, которые прибыли перед началом учебного года, как и я; справа от главного здания — учебного корпуса -находятся ещё два точно таких же по величине — это жилые корпуса. А по середине площади располагается большой заржавелый фонтан, вода на его дне зелёная от мха, которым покрылась конструкция, и несколько трупов насекомых шевелятся от вновь приливающейся воды. Мать останавливается у самого входа в учебное здание, набирая какой-то номер на сотовом. — Постой здесь, я сейчас, — она отходит на пару шагов от меня, прислоняя телефон к уху, и нервно покусывает губы. Вначале я не слышу разговор, но потом до меня доносятся отголоски возмущения: — Она и твоя дочь тоже, — мама чуть прикрикивает, но вовремя одергивает себя, посмотрев по сторонам, чтобы убедиться, что внимания на нее никто не обратил. — Просто поговори с ней, ей это сейчас нужно. И мама подходит ко мне, протягивая мобильник, и шепотом произносит: «Папа». Я молчу несколько секунд, прежде чем услышать голос своего отца. — Привет, — сглатывая ком, тихо произношу я. — Вы уже на месте? — отец пытается казаться заинтересованным, но я уже давно поняла, что он хорошо умеет играть. — Да. На месте, — я перевожу взгляд на маму, которая натягивает улыбку, обняв себя за плечи и наблюдая за мной. Я знаю, что она волнуется за меня и за мои отношения с отцом. Но что от меня может зависеть, когда связь между нами прокладываю только я, проявляя хоть какой-то интерес к его жизни. — Будь хорошей девочкой, Джейн, — он произносит моё второе имя, от чего моя бровь дергается. Неужели он не забыл. — Ты же знаешь меня, пап, — я очень надеюсь на это. — Да, конечно, — кратко произносит отец, и между нами повисает молчание. Спустя пару секунд я слышу женский голос где-то вдалеке, и в животе снова начинает неприятно тянуть. — Мне нужно идти, много работы, — стальным голосом выдает отец, и теперь я слышу женский голос более отчётливо. — Созвонимся, я думаю, — он сбрасывает трубку. Медленно убираю телефон от уха и смотрю на дисплей, где высвечивается главный экран, не оставляя никаких намёков на то, что только что был телефонный звонок, и отдаю его маме. Она смотрит на меня. — Много работы, — произношу я, мама кивает. Обе из нас знают, что вся соль не в работе, далеко не в ней. Позади меня скрипит дверь, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, кто направляется в нашу сторону. В сердце словно разливается тепло, и я не могу скрыть улыбки, когда я вижу перед собой женщину лет 50. Клянусь всем, что у меня есть — если бы вы не знали ее возраст, вы бы дали ей максимум 40, потому что эта женщина идеальна. На лице добавилось ещё пару морщинок у глаз и у краешек губ, всё тот же стиль одежды: длинная чёрная юбка чуть ниже колена и белая блузка с длинными рукавами, светлые волосы подобраны и закреплены заколкой, имея безупречный вид, минимум макияжа, и всё то же золотое колечко с камушком на безымянном пальце. Она лучисто улыбается, и раскидывает руки в стороны. Я незамедлительно кидаюсь ей в объятия и крепко обнимаю, вдыхая аромат женщины. От неё пахнет земляникой и кремом для рук. — Моя сладкая Лили, — произносит женщина, — Я так скучала по тебе, — она чуть отталкивает меня, разглядывая. — Ты так выросла, боже мой! Всё такая же красавица. — Я тоже очень рада видеть Вас, миссис Блу, — и я искренне улыбаюсь впервые за несколько недель. Мама подходит ближе, улыбаясь директрисе Пансиона Святого Джеймса, после чего здоровается с ней. — Лили, думаю, мы с мисс Коллинз разберёмся с документами, а ты познакомишься со своей новой комнатой, — миссис Блу продолжает мне улыбаться, доставая небольшую связку, которую составляют маленький синий брелок с номером «245» и одним ключом. — Запасной будет у вахтёрши, на случай, если потеряешь этот ключ. Я киваю, забирая у директрисы связку и хватая чемодан другой рукой. Поворачиваюсь лицом к маме, чтобы удостовериться, что я всё делаю правильно, оставляя её. Мама кивает мне, говоря, что подойдёт ко мне в комнату, когда освободится. И я направляюсь по памяти к корпусу, в котором жила пять лет назад. В коридорах здания не так много учеников, как я ожидала. Две девушки стоят у окна и о чем-то разговаривают, одна из них слишком много жестикулирует, что меня немного нервирует. Я поворачиваю по коридорам несколько раз, оглядывая номера каждой комнаты. «234… 236…» — читаю таблички. «Значит, скоро должна быть дверь моей комнаты», — думаю я, кусая сухие губы. Вновь делаю поворот, и мои глаза находят нужную мне деревянную дверь. Она ничем не отличается от других, лишь номером на табличке. Ставлю чемодан рядом с собой и вставляю ключ в замок двери. Пытаюсь повернуть его, но ничего не выходит. Когда же хочу вытащить несчастный кусок железа из замка, он вновь мне не поддаётся, отчего я устало облокачиваюсь лбом о дверь. — Всё окей? — слышу за спиной мужской голос и дергаюсь, задевая чемодан, и тот падает с глухим стуком о деревянный пол. Парень тихо смеётся надо мной. Я неуклюже пытаюсь поднять чемодан, который явно не намерен стоять на своих маленьких ножках и колёсах, качаясь в разные стороны, и мне приходится облокотить его о стену рядом с дверью. — Не можешь открыть дверь? — вновь задаёт вопрос, и я впервые перевожу взгляд на него, осматривая. Высокий, по крайней мере, для меня. Руки сложены на груди, брови приподняты, образуя пару морщинок на лбу. В районе рта образовалась насмешливая улыбка. Голубые глаза и светлые волосы, скорее всего крашенный, так как тёмные корни проявляются сантиметра так на два. — Кхм, — блондин кашляет, пытаясь специально отвлечь меня от рассматривания его внешности. — М-мой ключ застрял, — заикаюсь, но тут же прокашливаюсь, чтобы голос звучал более уверенно, и отхожу в сторону от двери, якобы доказывая свою проблему наглядно. Он подходит к двери, нажимая на нее одной рукой, а другой проталкивает ключ глубже в замок и проворачивает его два раза, после чего поворачивает ручку и дверь распахивается, представляя моему взору одинокую комнату. — Ты просто не до конца засунула ключ, — заключает парень и вновь усмехается. — Спасибо, — я почти шепчу, беру свой чемодан за ручку и собираюсь уже пройти в комнату. — Найл, — говорит блондин. — Что, прости? — я хмурю брови, не до конца понимая, к чему он произнес это. — Моё имя — Найл. — А, точно, — я смущённо опускаю голову, но вновь поднимаю её, — Лили. — Удачного заселения, Лили, — это последнее, что говорит блондин и скрывается за поворотом в коридоре. Я закрываю дверь изнутри комнаты, в которой стоит две кровати по разные стороны, две тумбочки возле них и шкаф у стены со стороны входной двери. Даже комнаты не меняются за пять лет, хотя давно пора было сделать здесь ремонт. Подхожу к одной из кроватей и ставлю неустойчивый чемодан возле тумбы. Скорее всего, я должна буду жить не одна, но моя соседка еще не прибыла. В прошлый раз, когда я жила в Пансионе, моей соседкой была милая девочка с блондинистыми волосами. Мы с ней подружились почти сразу при поселении, после чего всегда и везде ходили вместе. Интересно, она ещё живет здесь? Эта мысль начала меня съедать изнутри. У нас два жилых корпуса — один младший, где жили дети от 9 до 14 лет, другой старший — 15-18 лет. Я никак не могу припомнить номер комнаты. Кажется 154 или 145. От этих мыслей меня отвлёк стук в дверь, которая тут же приоткрывается, и я замечаю темноволосую макушку моей мамы. — Заходи, — я натягиваю улыбку, неловко качаясь из стороны в сторону. Просто не знаю, куда себя деть. — Милая, ты устроилась? — мать проходит в комнату, осматривая её, после чего останавливает взгляд на мне. — Я в процессе, — сжимаю губы в тонкую линию, обнимая себя руками. Мама замечает моё состояние и подходит ко мне, притягивая к себе в объятия. — Малышка, я понимаю, что тебе непривычно, но я была вынуждена. Ты же знаешь, бабушка болеет, и я не могу её оставить одну, — мама гладит своей рукой мои спутанные волосы. Я понимаю. Я всё понимаю. Просто мне снова одиноко. Все эти перемены, сваливающиеся на меня в течение стольких лет, приносят мне неудобства. Я долго привыкаю к людям, к месту жительства, к своим ощущениям. Я знаю, что мама не может оставить бабушку без присмотра, ей пришлось бросить работу, переехать к ней, и теперь мама не могла оплачивать моё обучение в школе. Сначала она хотела отправить меня к отцу, но тот быстро нашёл отмазку, прикрывшись работой и её «огромным» количеством. Тогда он предложил вновь отправить меня в Пансионат Святого Джеймса, который согласился оплачивать самостоятельно. Отец всегда отплачивался от меня деньгами. Так он пытался показать своё небезразличие ко мне. Но я выросла, и теперь я всё понимаю. Мама чуть ли не плачет, когда мы прощаемся, находясь у открытых ворот, в которые въезжают машины родителей учеников. — Лили, будь умницей, — мама поправляет мои волосы, целуя в лоб. Я поражаюсь этой женщине, она плачет уже полчаса, но её макияж до сих пор остаётся превосходным. Возможно, когда-нибудь я научусь также краситься и держаться высоко, но пока мне предстоит вернуться в свою пустую комнату и попытаться не уйти в депрессию, потому что это гребаное одиночество сводит меня в могилу. — Постарайся звонить мне хотя бы через день, — она снова смахивает слезу указательным пальцем и целует меня в щёку в последний раз. — Не беспокойся обо мне, — я искренне улыбаюсь, провожая взглядом мать, которая уже села за руль старого фордика. Машу рукой ей напоследок и возвращаюсь во двор пансионата.