Крылатое божество-змей

      Как же это все тошнотворно.       А ведь утро начиналось относительно неплохо. Я проснулся бодрым и отдохнувшим, чего со мной уже давно не случалось. Все также холод касался рук, но сегодня это не раздражало, а наоборот придавало свежести. В голове царила прохлада росы утренней, на сердце мятным листочком лежало божество крылатое, глазки-камешки были прикрыты негой. Я умылся остатками воды, съел последнюю пачку чипсов из разграбленной китайской лавки, и решил не дожидаясь товарищей уйти в лес.       Я встретил Фальшивку недалеко от нашего лагеря. Она предавалась сомнительному развлечению: покачивалась на обрывках качелей на детской площадке, пинала скамейку и чем-то плевалась, будто отброс из неблагополучного района какого-нибудь погрязшего в криминале и разврате городка. Кричащая подростковая одежда завершала картину. Ну неужели так сложно одеться по своему возрасту! Я вспомнил собственное детство и сестренку, Роксана точно также беспечно болтала ногами, пока я смотрел на нее с нижней ветви большого дуба, что рос на нашем дворе. Как же давно это было! Я улыбнулся про себя, кивнул девчонке, она помахала мне в ответ.       Я отправился на охоту, но охотиться мне не хотелось. Я был в состоянии активной апатии, хотелось двигаться, но сильным было влечение делать это абсолютно бесцельно. Я не был слишком голоден, не был утомлен, поэтому не стал себя принуждать и решил просто расслабиться да прожить это утро лишь для себя одного. Хоть на часок бы дать себе волю вольную! Я гулял по холмам и грыз яблочный леденец, подбирал оставшиеся кое-где осенние ягоды, напевал себе то тихо под нос, то громко во весь голос, протягивал руки к солнышку далекому, но, не получая тепла, снова прятал их обратно в карманы. Вокруг было пугающе тихо. Я знал, что нарушаю инструкции, но мной овладело какое-то странное желание разрушения. Хотелось взять в руки топор и рубить деревья вековые, хотелось до одури бесноваться, пока не привлеку внимание всей радиоактивной нечисти. Я помчался пулей куда глаза глядят. Бежал да бежал, пока силушка не кончилась, повалился на землю сырую и долго-долго лежал в сухой жухлой траве, уставившись в голубое небо, такое же голубое, как глаза моей Милицы-пересмешницы. Я неловко перевернулся, и талисман оцарапал мою впалую грудь. Я распахнул латаную куртку хоть и становилось прохладнее, пожурил змея крылатого, когда тот мне подмигнул ехидно, мол, что уставился, соколик? Не томи меня, змей, так молвил я, немного нам осталось нежиться в лучах светила краснощекого. Явственно ощущал, что короткое бабье лето близится к концу. Паутинки больше не плелись, мышки не шуршали в своих норках, стрекозки уж стучатся, в муравьиные хоромы напрашиваются. А я - птичка певчая в силках. Или овчарка, поводок грызущая.       Вспомнил Милицу, мою птицу голубоокую, и сердце в груди жжется, в душе все перетянуло нитями острыми. Больно мне и горько от мыслей щемящих. Вот бы вытравить любовь да растоптать, чтобы не душила мою шею, и пусть никто уж не обнимет ее более, не позволить бы тянуться белым ручкам к моим плечам утомленным. Пусть вода из легких бы ушла, и задышалось бы мне стократ свободнее. Отпусти меня, синичка, не томи, не могу я больше так, нечего мне подарить тебе более, сердечко уж отдал, да все мало тебе! Отпусти меня, не могу я, пуст я, высушен да пересушен как стебелек оборванный...       Небо хмурилось, я очнулся, опустился в путь обратный в лагерь раньше, чем хотел. Но уж лучше всяко быть там, чем в этом неприветливом лесу.       Я застал Фальшивку с поличным, когда она с упоением рылась в моих вещах, позабыв о всякой осторожности. Она методично осматривала каждый уголок, не стесняясь копаться в ворохе грязной одежды. Я неслышно вошел, прислонился к стене и пару секунд даже не мешал ей. Когда ж угомонится она и возьмет то, за чем пришла? От предстоящего удовольствия я потянулся и размял мышцы. В следующую секунду глаза-окатыши непонятного серо-зеленого цвета уставились на меня, а потом лихорадочно забегали, будто ее мозг пытался придумать правдоподобное объяснение, почему она здесь.       - Подворовываешь в свободное время? Клептоманка?       - Нет. - Она отвела глаза и сжала губы в карминовую нитку.       - Так хочешь меня, что приходится воровать мои вещи, чтобы снять сексуальное напряжение? Надеюсь, ты нашла себе подходящий фетиш, ведь я не заинтересуюсь тобой, даже если четвертая волна выпилит всех женщин, кроме тебя.       - Не гони херню, - глухо проговорила она, пока щеки ее не заалели аж до шеи.       Странно, но я ожидал от нее другой реакции. Я рассматривал ее лицо, и на нем играл десяток эмоций: гнев на резкие слова, беспомощность и злость, как будто ее оторвали от важного дела, стыд, когда я намекнул на сексуальный мотив, привычное презрение ко всем и ко всему и даже бравада, мол, смотри, я не боюсь тебя, пес окаянный. Но не было и тени смущения от содеянного. Я застал ее за постыдным поступком, она должна была гореть со стыда от того, что именно я поймал ее за руку. Но она изменилась за считанные секунды, более не была она смущенной, а напротив, поза ее выражала отчаянный героизм и вызов, она будто сердилась, что я пришел не вовремя, что я помешал ей выполнить что-то очень важное для нее. Я не символ расплаты, но скорее досадная помеха в ее планах. Интересно девка пляшет, но пора бы и честь знать.       - Че уставилась? Пошла нахуй отсюда!       Она фыркнула, гаденько улыбнулась и молча ушла прочь.       Вот тут уж она меня взбесила! Хоть экзорциста вызывай. Гадина-гадина-гадина, подлая девка, потаскуха! Я вытер пот рукавом со лба и задумался. Какая же мелкая, бесстыдная и невоспитанная сука! Мне хотелось вскочить, побежать за ней, нагнать девку и вытрясти из нее все дерьмо, чтобы в будущем неповадно было. Я с трудом себя успокоил, ведь матушка всегда говаривала мне, что со змеями надо по-змеиному. Я решил пойти официальным путем, поделюсь-ка этим с Настасьей, и пусть эта мелкая коза будет уже ее проблемой. Я встал, разгладил куртку и пошел искать нашего постапокалиптического вожака.       Настасья предложила обсудить это вечером на маленькой заправке в паре десятков метров от лагеря. Когда я пришел, Азия стояла в углу, насупив брови, обветренные руки были сложены на груди.       Мерзавке повезло, что я джентльмен, и решил оставаться им даже по отношению к такой швали, как она. После разбирательств я покинул помещение гордо и с достоинством, хотя внутри меня неукротимая ярость грозилась разорвать на клочья мои внутренности, коли не выпущу ее на волю. Докуривая жалкий окурок сигареты, которую я растянул на два дня, я вспомнил растерянное выражение на невзрачном лице и расхохотался. Она выглядела такой маленькой и жалкой в своей подростковой курточке, будто голодный общипанный воробышек хлопал клювиком, мне пришлось закашляться, чтобы скрыть рвущуюся наружу улыбочку, и распирало меня удовольствие. Кажется, она не ожидала моих нападок. На мгновение мне даже стало ее жаль, когда я упомянул ее родителей, мол, им бы стоило в свое время уделить больше времени на ее воспитание. Но я быстро стряхнул с себя это липкое чувство жалости, в конце концов, на правду обижаться нельзя. Ума не приложу, как можно было вырасти такой невоспитанной, грубой и лицемерной девицей. Я слышал краем уха, как однажды она говорила Эмилио о своей семье, как об очень порядочных и глубоко верующих людях, придерживающихся традиционных понятий о семейных и человеческих ценностях: достоинстве, уважении и чести. Но Фальшивке не интересно ни первое, ни второе, ни третье. Родители не привили ей элементарного уважения по отношению к мужчине. Моя мать всегда говорила моей младшей сестре Роксане, что искусство ладить с мужским полом является основополагающим для женщины, что женственность и кроткий нрав – самое главное, и ласковым словом всегда можно добиться своей цели даже с таким упрямцем, как я. Но степная азиатская дура всегда предпочитает идти напролом. Я так им это и объяснил, и обе наградили меня одинаковыми выражениями лиц из серии “что за хуйню ты несешь”, в итоге получил я сухие извинения без толики раскаяния о содеянном. Она пронесла какую-то блевотную дичь об общем благе и о том, как важно всегда держаться вместе и заботиться друг о друге. Настасья прилежно кивала и купилась на каждое слово, вылетающее из грязного рта.       Я ушел молча, пусть она думает, что ее показная забота обманула меня, что я действительно поверил в то, что ей не все равно, и как сильно она якобы желает мне помочь. Фальшивка такая фальшивка.