Страх парализовал тело и перемешал все мысли в голове в месиво. Страх — сильнейшее оружие, а если ты можешь им управлять, то ты непобедим. Однако навыки управления эмоциями я не постигла. Я трясусь и не могу сдвинуться со стула, не могу даже повернуть шею на источник звука, нет, не звука, а мужского голоса, сумасшедшего голоса, осипшего простуженного голоса. Меня не покидало чувство, что кто-то рядом.
Стук в дверь просочился сквозь стены моей комнаты, но услышать его я смогла с трудом, сердце билось так быстро и громко, что сначала приняла стук в дверь за стук своего сердца. Этот кто-то все еще был рядом так же, как и страх, витающий в комнате. Сглотнув ком в горле и успокоив дыхание, я кое-как смогла встать на дрожащих ногах и, не оборачиваясь, вышла из комнаты. Будучи повернутой спиной к двери я заперла комнату, не меняя положения, и выдохнула. Дрожь и биение сердца успокоились, но не тревожность.
— Кто? — мне пришлось прильнуть к входной двери, чтобы разобрать ответ гостя.
— Давай открывай, — басистый, бархатный голос. Это бы Марк. Я не была сильно рада, но впустить пришлось.
Стоило двери распахнуться меня тотчас обдало запахом не дешевых, но терпких духов, настолько мерзко-цветочных, что у меня едва не начали слезиться глаза и мне пришлось прикрыть нос ладонью. Я отошла от двери и присела за кухонный стол, Марк проследовал за мной бесшумным шагом.
—
Николь не спит? — шепнул он, от чего я вздрогнула, а сердце пропустило удар.
— Ее нет дома, она еще не вернулась. Помнишь вчерашнего мужика? Ну вот… — я максимально сдерживала дрожь в голосе и руках, но если руки я сложила на груди, то с интонацией пришлось побороться.
Марк, не пытаясь сохранить тишину, громко отодвинул стул и плюхнулся на него. Что-то загремело у него в карманах.
— Ну, раз Ник нет дома, то так даже лучше, — Марк, прищурившись, бросил взгляд на ее комнату и перевел на свой карман, в котором что-то зашуршало. — Смотри, что я тебе принес! Я знаю, что это для тебя лучше цветов, — он протянул через стол руку, дабы продемонстрировать содержимое карманов. На его большой ладони лежала пачка моих любимых сигарет, обернутая в синюю ленту. — А что у тебя на лице?
Мои глаза немного блеснули от такой неожиданности, но радость была мимолетной. Я, скорее, не обрадовалась сигаретам, а просто была благодарна их наличию. Это как сходить по нужде, когда давно хотел — ты не счастлив, просто удовлетворен, но Марка я все равно поблагодарила тихим «спасибо» и приглашением сходить покурить в комнату
Николь. Иногда мне кажется, что от моего друга мне бессмысленно что-то скрывать: я не курильщица, лишь в нервные периоды своей жизни я могу пристраститься к никотиновым палочкам, но это лишь временно — и вот Маркус мне их дарит. Вопрос про пластырь был проигнорирован.
— Ебать у нее тут помойка! — воскликнул парень, увидев хаос из одежды, который Ник оставила после вчерашнего вечера. Пойдя в обход, парень большими шагами, переступая через клочья ткани, добрался до подоконника и закурил на пару со мной. Красивая лента к тому моменту была уже сорвана, как и фольга с упаковки.
— Тут как-то странно пахнет, — шепнула я, оглянувшись на комнату, чтобы машинально найти источник вони, но тот же миг отвернулась обратно к окну с широко открытыми глазами.
Я опять забыла про надпись на стене.
За пару сильных затяжек я скурила сигарету и слезла с подоконника, схватив почти докуренную сигарету Марка, щелчком пальцев отправила ее в воздух, при выходе из комнаты сказав Шеппарду, что увидела декана и пора уходить из покоев Ник. Надпись он не заметил. По крайней мере ничего не спросил про это. Мы прошли снова на кухню, под предлогом выпить чай Марк решил посидеть со мной еще минут пятнадцать. Пока он был повернут ко мне спиной я успела настрочить сообщение Скарлет: «Мы не убрали надпись на стене. Помоги мне. Жду через двадцать минут».
Мне было плевать, как воспримет рыжая бестия мою просьбу о помощи, ничего страннее, чем вчера уже не будет. Она единственная, кто может мне помочь в такой ситуации. Возможно, после вчерашнего ее отпустило и сегодня же она начнет насмехаться надо мной, как это было за все время обучения в институте, возможно, нас опять ждет молчаливая работа. Я ушла в мысли и не заметила свист чайника. Маркус выключил его сам и вырвал меня из мыслей.
— Да что с тобой? На тебе лица нет… — вкрадчиво шепнул он. — Вон, посмотри, все глаза красные… Что-то случилось? — его голос становился тревожнее.
— Плохо спала, точнее из-за алкоголя долго не могла уснуть, — ложь.
Маркус совсем неглупый, частенько догадывается обо всем сокрытом от него и чувствует, когда
что-то идет не так, в этот раз он явно ощутил это
«не так», но не стал перечить.
— Давай завтра ко мне смотаемся? — в его голосе проскользнула нотка обиды. Видимо, он огорчен, что я не хочу говорить ему правду.
— Можно, только прошу, уходи, мне паршиво, хочу побыть одна. Спишемся позже и спасибо за сигареты.
Маркус покинул мою территорию, скоро должна прийти Скарлет. Я пошла искать ведро с тряпками под ванной. Надеюсь, рыжая восприняла мою просьбу о помощи так, как хотелось бы, а хотелось бы, чтобы она принесла раствор, который смог бы отмыть стену.
В квартире как-то похолодало и я решила надеть штаны, даже ради того же приличия. Роясь в шкафу я обратила внимание, что тухлый запах в комнате пропал, он будто переместился в комнату
Николь. Вполне странно, но мне не стоит обращать на это внимания. Сейчас главная задача — это отмыть стену и прибраться в комнате
Николь. Хотя, если ее пропажу все-таки заметят (заметят в любом случае, но вопрос: как скоро?), то ее комната будет являться местом преступления, соответственно я скрывала улики, подозрение на меня — плохая идея. Оставить бардак таким же, какой он и был? Вполне разумно.
Во время раздумий я успела натянуть штаны и собрать разбросанные книги обратно в полки. Отложу генеральную уборку на потом. Посмотрев на телефон я поняла, что до прихода Скарлет еще несколько минут, как-то я рано выгнала Мару, но уже ничего не поделать, да и в последнее время он очень назойлив, я была искренне рада, что он не стал допрашивать меня о пластыре на лице, в конце концов на меня свалился слишком тяжелый груз, чтобы отвлекаться на друзей… точнее друга. Я даже не знаю, стоит ли ехать в его поместье завтра? В целом, мне не помешало бы развеяться, я могу сойти с ума, находясь в этой квартире, вспоминая, что тут произошло. Да и тот голос еще… Он не может оставить мою голову в покое. Спишу все на галлюцинации и тревога отступит на какое-то время. Самовнушение — хорошая штука, главное не злоупотреблять. Но остался один вопрос, тревожащий меня больше всего…
— Мяу!
Я встрепенулась и подпрыгнула с кровати. За моим затылком на подоконнике что-что мяукнуло. Будучи в стоящем положении я смогла оглянуться на окно, но то, что я там увидела повергло меня в шок. Не в ужас, а в шок, можно сказать даже приятный. После всего, что случилось мало, что может казаться приятным. Это был кот. Рыжий, огромный, голубоглазый, пушистый кот. Он сидел на подоконнике, пожирая меня взглядом. Это было как минимум странно, так как мы находимся на пятом этаже. Вполне возможно он мог проскочить, когда Марк заходил или выходил из квартиры? Неважно. У меня итак голова кругом идет, еще кота не хватало для того, чтобы свихнуться. С животным мы смотрели друг на друга и не отводили глаз. Я смотрела на него удивленными взглядом, он — рассматривающим. Гляделки затянулись бы надолго, если бы я не заметила, что на вычурном ошейнике с голубым круглым камнем у него сверток бумаги.
— Вместо почтовых голубей теперь коты? — мямлила я, забирая у кота бумажку, начала разворачивать сверток, из которого выпал кулон на тонкой цепочке с синим камнем, оплетенный серебряными полосами. Украшение я положила на кровать. Мой Почтальон не сопротивлялся, сидел ровно и продолжал глазеть на меня.
После того, как текст на бумаге стал читабелен, у меня округлились глаза и задрожали руки то ли от страха, то ли от боли, то ли просто от воспоминаний.
«привет фелина. давно не виделись прости за все. времени мало даже очень я каюсь за все ошибки помоги мне умоляю. а я взамен открою тебе тайну. ты мало что помнишь из детства но поверь это стоит твоего времени. мне нужна твоя помощь а тебе моя…»
Письмо в две строчки?.. От матери, которая меня бросила в том сумасшедшем доме, полного убийц, сразу же после рождения?.. Которая сбежала, кинув меня на попечительство поехавшего отца?.. Которая не захотела меня брать с собой, так как я лишний груз?.. Письмо от матери?..
Решила мне написать, найти меня спустя столько лет из-за какой-то тайны? Пытается убедить меня в том, что она мне нужна? Прошло почти двадцать лет… Ее помощь мне уже не нужна, но мне так хочется узнать, как она выглядит, выслушать ее оправдания, посмотреть ей в глаза…
Да и письмо странное, явно недописанное, да и это только клочок бумаги, точно вырван. Почерк корявый. Настолько быстро писала, что не ставила знаки препинания. Что же делать?
То, что это была моя мать не вызывало сомнений. Ни нелюди, от которых я сбежала, ни семья, приютившая меня, не знали моего настоящего имени. Только она могла называть меня Фелиной. О звучании собственного имени я узнала по табличке на двери комнаты в Доме Ужаса. Кто-то научил меня читать-писать еще там. Кто же? Не вспомню.
Головную боль, которая не хотела утихать какой день подряд, усилил стук в дверь. Скарлет!
Мне пришлось забыть про бумажку и кинуть ее на кровать к кулону, кот пусть остается. Сам пришел — сам уйдет. Если захочет, разумеется. У меня проблемы превращаются в слоеный торт, полный гнили и червей. Мне пора разгребать одну из них.
Заперев дверь в свою комнату, пришлось отворить другую для Скарлет. Она вошла и я в очередной раз поняла, насколько большая разница у нас в росте, когда та проходила мимо меня, что ее плечи на уровне моих глаз.
— Я взяла хлорку. Я не химик, но раньше помогало отмыть кровь, — мрачно и резко начала рыжая. Я не осмелилась спросить про «раньше помогало».
— Спасибо, что помогаешь, — ненавижу благодарить людей и просить их о помощи, но в этой абсурдной ситуации только она оставалась трезвым голосом рассудка для меня, но если смотреть под другим углом, то Скарлет Донован безумнее меня, однако думать о произошедшем я не собираюсь. Еще чуть-чуть и вскипят мозги. На мою благодарность она лишь кивнула и мы пошли в комнату
Николь.
Запах тухлятины усилился, глаза начали щипать и я машинально прикрыла нос рукавом кофты и прищурилась. Окно было открыто все это время, но не могу понять, почему… запах переместился в другую комнату, так еще и не пропадает… Нет, нет времени на это.
— На простыни нет следов обширного кровоизлияния, только легкие пятна крови, то есть ее убили до того, как скинуть сюда. Помимо этого крови нужно время, чтобы запечься на коже и превратиться в корку, — пробормотала Скарлет через кусок ткани на лице, она надела маску и протянула мне одну вместе с парой резиновых перчаток. Рыжая вскинула руки и завязала волосы в хвост, надела перчатки и приказала принести ведро, про кое я забыла, с водой и тряпками.
Пока я была в ванной я задумалась над словами Скарлет (в последнее время мне трудно дается формулировать мысли и запоминать информацию, точнее мой мозг специально блокирует все, включая эмоций, но так даже лучше, видимо, так выглядит шоковое состояние), ведь она была права. Я не помню время, когда ее обнаружила и время своего возвращения, а это могло быть важно.
Вернувшись в комнату преступления, я увидела Скарлет, которая стряхивала с кровати, судя по всему, застывшую кровь, что превратилась в песок. Я поставила ведро, предварительно расчистив участок от валяющейся одежды, чтобы нам ничего не мешало.
Мы принялись отмывать стены, смешивая раствор с водой. Сначала мы обе молчали, я рассчитывала, что так продлиться еще долго, но в какой-то момент в моей голове начал крутиться вопрос, затем я не сдержалась и выпалила вслух.
— Зачем ты мне помогла?
— Разве не очевидно? — рыжая выжала воду из тряпки в ведро, выдержав паузу, продолжила, — Люблю, когда люди мне чем-то должны. Не деньгами, а поступками, действиями, — ее рука, сжатая в кулак, оставляла мокрый след на стене. — Только представь: ты можешь заставить выполнять их почти любую работу, любую просьбу, разумеется, в пределах разумного и, разумеется, они могут отказаться, но я делаю все, чтобы должки возвращались и никто не смеет говорить мне «нет». Так что, если захочешь съебаться от меня, то не получится. Ты выполнишь все, что я прикажу, не смея ослушаться… — ее голос звучал властно, будто очаровывая и я не смела ей перечить. В ее присутствии я всегда старалась молчать. Уверена в школе Донован была главенствующей задирой, часто дралась и пререкалась с учителями.
Мне было страшно думать о том, что она заставляла делать других и что было с ними из-за неподчинения. Скарлет, уверена, не плохой человек, просто ее сделали такой, такой злобной. Она вела себя со мной так же, как и с другими: цинично шутила, позволяла оскорбить, пихнуть. Проще говоря, эта девушка не из лицемерных сук, эта девушка прямая, как линия. Она из тех людей, которые пойдут по головам ради своей цели и себя. Поэтому я ее немного боюсь.
— А почему ты согласилась принять мою помощь? — вопрос Скарлет застал меня врасплох, от неожиданности я выронила тряпку.
— Я не знала, что мне делать, — перед моим ответом я долго молчала, лишь присела, чтобы поднять тряпку — так и застыла, бегая взглядом по трещинам на полу, будто там прятался ответ. — Если бы не ты, то я бы просидела у ее кровати до утра, может быть, даже до утра следующего дня и не смогла бы встать. А зачем ты приходила в тот день сюда? К нам…
Рыжей явно не понравился этот вопрос, а мне нечего было спросить кроме как это, ведь мы так осторожно избегаем темы
Николь, будто ничего не было, будто мы не скрываем следы преступления и не скормили знакомую свиньям, будто в ту ночь тут ничего не было, будто
Николь просто переехала, бросив все вещи, сбежала, а нас попросили убрать ее комнату. Скарлет так и не дала мне внятного ответа, она продолжила водить по стене мокрой тряпкой.
Со временем надпись размылась, оставив лишь огромное пятно грязно-бордового цвета, а затем и пятно пропало, лишь мокрые разводы, которые начали сохнуть, оставляли следы, что на стене что-то было. Но скоро это исчезнет, как и
Николь из воспоминаний, как Скарлет из моей жизни, после того как выполню ее работу. Не хочу думать о том, что она может требовать от меня… Мне страшно… До безумия…
Донован помогла мне занести ведро и повесить тряпки, забрав остатки хлорки, маску и перчатки, оставила меня одну, мы даже не попрощались. А я, выбившись из сил, приняла душ и планировала вырубиться на кровати. Сложный день подходил к концу. Но кровать была не пуста, на ней лежали клочок бумаги и кулон. Кота рядом не было. Неужели смог уйти? Я принялась рассматривать кулон, предварительно разместив его в ладони: он был красив, серебро блестело так, что можно было увидеть свое отражение, а синий камень будто олицетворял чью-то душу… Цвет камня напомнил мне цвет моих глаз. Я без лишних раздумий повесила безделушку на шею и решила перечитать письмо, если кусок бумаги с несколькими короткими предложениями можно так назвать.
Я перевернула бумажку на другую сторону, где я обнаружила еще одно предложение. Какая-то загадка? Был длинный набор цифр, я не сразу смогла понять, что это координаты, а когда поняла, то сразу же решила посмотреть в интернете, что это за место. Монитор ноутбука показал мне карту моей страны, соседнего города, Фликорта, где я жила раньше… До побега. Я приблизила карту, координаты указывали на лес… На тот самый лес…
Еще к координатам, строчкой ниже, были приписаны еще цифры: римская «VIII», обведенная в кружок и под ней «1,5,2». В интернете я не смогла найти, что могли бы означать эти цифры или их сочетание. Еще одна путаница. Любопытство меня погубит, но я должна разгадать это, раскрыть тайну и наконец-то увидеться с матерью. Если раньше я бежала от прошлого, то сейчас я буду идти в ногу с ним. А может… не стоит?..
Письмо я спрятала под подушку. Тревога не покидала меня и холод тоже. Кровать начала казаться неудобной, слишком твердой, комната стала будто морозильником, даже одеяло и одежда мне не помогала согреться. В голове царил хаос, я пыталась заснуть, но не получалось.
Николь. Смерть Николь. Больно. Я скрываю преступление. Джефф. Он вернулся. Он убил человека. Страшно. Марк. Надоедает. Раздражение. Скарлет. Ее тайны. Ее ферма. Помогла скрыть убийство. Я должна получить задание от нее. Тревога. Мать. Письмо от матери. Координаты. Я должна ехать. Что за другие цифры? Любопытство. Кот. Как он попал сюда. Кто его отправил? Куда он пропал? Он связан как-то с матерью? Вдруг ловушка? Это точно писала мать? Паранойя. Этот тухлый запах слишком подозрителен. Он не в моей комнате. Все в порядке. Откуда он и чей? Что за голос был, который заставил меня дрожать? Джефф? Нет, у него другой голос. Он появится скоро? Это Джефф? Нет. Он бы не стал оберегать меня. Тогда кто? Голос сказала «остерегайся леса»…
— Точно! — я резко вскочила с кровати от осознания того, что я смогла связать хоть что-то в этой путанице и спокойно легла обратно на подушку.
Но к чему прислушаться? К голосу, который я слышала впервые и сказавшему остерегаться лесных массивов, или к письму, которое не факт, что окажется не ловушкой, что и заманит меня чащу. Все сигналит о том, что не стоит этого делать. Мне нужно время подумать. Я же не обязана прямо сейчас ехать во Фликорт. Для начала нужно закончить со всеми делами тут и подробно проработать план.
***
Очнулась я, как и заснула, вместе с тревогой. Если верить цифрам на экране телефона, я поспала около пяти часов. Марк придет через часа три, чтобы разбудить меня и мы поедем к нему в поместье. Мне нужно расслабиться и поговорить с другими людьми в менее напряженной обстановке. Эта квартира сведет меня с ума.
Пальцами я нащупала шершавую поверхность пластыря на брови, подходя к зеркалу, он почти отклеился. Нужен новый. Замена произошла быстро так же, как и обычный утренний ритуал: умыться, почистить зубы, сделать кофе и пойти курить, но я не осмелилась заходить в комнату
Николь, поэтому я курила в ванной.
Я больше никогда не зайду в ее комнату.
Я вернулась к себе в обитель. Тревога не была такой сильной, как ночью, но руки продолжали подрагивать. Мне становилось все холоднее и холоднее, мне пришлось надеть серый свитер и джинсы, надеясь согреть себя тканями погрубее. Головная боль усилилась. Все симптомы будто указывают на простуду: тремор, озноб, боли в висках, но я уверена, что это не такая болезнь. Из-за тревоги появился тремор, холод из-за моего тела или на улице началась непогодица, хотя сейчас только октябрь, а головные боли от мыслей и попыток избавиться от них.
Мне нужно развеяться пока не пришел Мару и я решила выйти на улицу, накинув на себя джинсовую куртку с овечьим мехом и шапку — холоднее всего было в голову. Вчера я весь день просидела дома, надышавшись хлоркой со Скар, а позавчера… Да, лучше не вспоминать. Единственное, что я прихватила с собой — пачку сигарет с зажигалкой и телефон.
Покидая общежитие, я не знала, куда пойду, но я знала, что мне это нужно. Мне нужно просто идти. Еще день в квартире и я свихнусь.
Я бродила вдоль кварталов, магазинов, деревьев, бродила по городу, аллеям, паркам и думала, не замечая окружающий мир. От некоторых мыслей волосы становились дыбом — их я сразу же отгоняла от себя, головная боль не покидала меня ни на минуту, я скурила две пачки сигарет за два часа. От курительного темпа «одна за одной» голова начала не только болеть сильнее, но и кружится. В какой-то момент мне показалось, что за мной кто-то стоит и я резко оглянулась. Никого не было, но ощущение не проходило. Пора возвращаться.
***
Под тихие вибрации двигателя автомобиля — единственное, что прерывало тишину — мы добрались до семейного дома Шеппардов. Пожалуй, причиной того, почему Марк за всю дорогу не проронил и слова, хотя он без умолку болтал всегда, являлась то, что он в придачу к болтливости очень любит поспать. Не понимаю людей, которые могут так запросто заснуть в машине — это же неудобно, некоторые и на кровати не могут провалиться в царство Морфея, а тут так легко задремал на сиденье. Благо, я знала, куда ехать, но жаль, что я поздно осознала, что семья Маркуса проживает по соседству с лесом…
Я резко нажала на педаль тормоза, когда колеса уже достигли участка родителей, от чего мое тело полетело вперед, но от столкновения с рулем меня спас ремень, чего не скажешь о Марке. Он никогда не пользовался ни ремнями безопасности, ни презервативами. И то, и то когда-нибудь ему аукнутся в будущем или прямо сейчас: тело блондина тотчас полетело вперед и я отчетливо видела, как его скула соприкасается с твердой поверхностью бардачка и как его глаза резко распахнулись на пару со ртом, что застыл в крике боли.
— Мелиса, бля, ты специально? — хмуря брови, шипел Шеппард, потирая место ушиба.
— Не-а, — бросила я и, открыв дверь, поспешила покинуть авто, из которого вслед за мной вылез мой друг. Последнее время Марк стал невыносим, на меня свалилось куча проблем, но я должна позволить себе отвлечься.
Парень пошел доставать сумки из багажника «доджа», кои с трудом поместились в маленькое пространство, ведь у этой машины не очень-то и большой размер багажника. Можно было бы закинуть вещи на задние сиденья, но мы не ищем легких путей. Закинув свой багаж на плечо, Маркус направился вперед по каменистой лужайке, что вела к массивным двустворчатым воротам, которые можно было назвать «царскими» хотя бы по их размерам или богатым выгравированным, словно золотом, буквам «ПОМЕСТЬЕ ШЕППАРДОВ» на них. Не знаю, что положил в три спортивные сумки этот парень, но я привыкла путешествовать налегке, поэтому я взяла один портфель.
Марк подошел к вратам и ввел комбинацию цифр на встроенном в стене домофоне — 8, 1, 5, 2 — забавное совпадение, двери начали разъезжаться и я могла вновь убедиться, что бюджет у родителей Марка высок. Перед глазами расстелилась длинная дорожка, выполненная из камня и пролегающая по всему периметру участка, что вела к особняку: здание было выполнено в форме буквы «П» и являлось двухэтажным (плюс чердак); выполнен «замок» был из красного кирпича (который смотрелся очень дорого) с железной крышей-черепицей цвета темного дуба. Окна у этого дома были большими, высокими и, так как они располагались на углах, панорамными и длинными, обрамленные обычными подоконниками такого же цвета, как и крыша, но это не меняло мнения о «богачах». Дом, как и каменная дорожка, был обнесен цветочными клумбами с кустами красных роз внутри. В дальнем углу участка находилась теплица с прозрачными стенами, но из-за пара видно ничего не было; рядом с «домом растений» стояла собачья будка (даже дом собаки выглядел богаче, чем вся моя комната (мне напомнить, что я живу в общежитии?)) — ненавижу собак. Эти вечноорущие шавки, что никогда не замолкают и радуются всему — точная копия Марка. Как хорошо, что житель этой будки — Тайсон — спал, иначе он бы выбежал нас встречать, соответственно лаять, чем начал бы вызывать раздражение. Не люблю шум.
Дав в очередной раз оценку «10 из 10», я проследовала за блондином, который еле волочился от тяжести груза на плечах, ведь именно на это место он «наскладировал» свои сумки с вещами. Если бы не тяжелое дыхание Маркуса и его кряхтение (и что он нес в этих сумках?), вокруг должна была царить гробовая тишина. Добравшись до дверей особняка, Шеппард постучал коленом, так как его руки были заняты, в железную массивную дверь; я стояла за парнем. Через несколько секунд из-за двери раздался приглушенный голос, что повторял «иду-иду» и через мгновение темный двор, где источником света служили лампы в самом доме, чей свет проникал сквозь окна и падал на лужайку, озарился теплым светом из открытой двери, в проеме которого стояла женщина. Ей можно было дать лет сорок три-сорок пять по ее глубоким морщинам, немного потускневшим глазам, что смотрелись еще более мутнее через линзы в очках, также ее длинных волос, которые некогда были насыщенного каштанового цвета, хорошо коснулась седина. Но из-за здорового питания и постоянно выпрямленной спины у этой женщины не было какого-либо намека на горб или на то, что она страдает от радикулита. И вопреки своему возрасту, эта женщина уже одевалась как шестидесятилетняя: мешковатый свитер крупной вязки лилового цвета, серые обшарпанные в некоторых местах лосины явно предназначались не для выхода в город как и ее кислотно-зеленые тапочки, которые успели выцвести.
— Привет, Марк! — радостно воскликнула дама и бросилась обнимать сына. — И тебе привет, Мелиса, — пролепетала женщина, она всегда была рада видеть меня в компании Маркуса.
— И Вам «здравствуйте», миссис Шеппард, — поприветствовала я мать Марка более лояльнее, чем она меня.
— Проходите, — отстранившись от парня и мило улыбнувшись, мать Шеппардов начала махать рукой, чтобы мы, наконец, вошли в дом. Мы по велению женщины зашли; Марк тотчас, переступив порог дома, скинул сумки на пол и начал выгибаться всяческими способами, разминая затекшие конечности. Я, подойдя к груде сумок, хотела бросить в нее и свой портфель, но мои намерения были перечеркнуты, то есть остановлены летящей на меня грудой мяса и костей, облаченные в одежду — ребёнок.
В семье Шеппардов трое детей: Старший — Майкл — в свои двадцать три стал успешной моделью, которая постоянна мелькает на страницах журнала про модную одежду, средний — Маркус — пока что, ничего не добившейся студент здравоохранительных органов, и младший ребенок — Эшли — семилетняя малявка, у которой, почему-то, вырабатывается гормон радости, когда я появляюсь в ее поле зрения. Именно эта семилетняя малявка висела у меня на шее, крепко обнимая, да так, что воздуха в моих легких уже не осталось и мне пришлось снять ее насильно — щекоткой.
Я ненавижу детей — они, как гиперактивные щенки, вечно что-то орут, вечно хотят есть, вечно что-то требуют (в основном: внимания, ласки и еды), вечно пускают слюни и вечно на их лицах сияет счастье — бесит! В них нет никакой грации и красоты, как, например, в кошках. Даже лисы элегантнее этих собак, хоть и их вид относится к псовым.
Мои пальцы начали «бегать» по ребрам Эш, а та, в сопровождении громкого хохота, упала на ламинат, сделанный из темного дуба. Тогда могла видеть ее лицо: бледное (как и все лица Шеппардов), но не от болезни, сияющее радостью; на русых ресницах образовались маленькие капельки — слезы, но слезы от смеха, ее ресницы то и дело смахивали капли с себя, и в промежутках между ее «морганиями» я могла лицезреть изумрудную радужку глаза. Из-за постоянного ерзания по полу ее русо-каштановые волосы, что были заплетены в две длинные косы, наэлектризовались и некоторые волоски начали витать в воздухе. Эта девочка — единственная дочь — одна унаследовала большинство ген матери: ее темные волосы и зеленые глаза тому свидетели. Майк и Марк пошли в отца, по большей части, — оба блондина. Жаль, что я не могу произвести такой же анализ внешности своей семьи… Я даже представить не могу, как выглядела моя мать… или Джефф, когда был человеком. А его кто-нибудь помнит человеком?
— Пре-ха-кра-пхаха-ти! — сквозь смех пыталась до меня донести свою мольбу Эшли. Я продолжала бы щекотать младшую из Шеппардов, не обращая внимания на просьбу самой Эш, но руки Маркуса решили провернуть со мной ту же участь, что и я с Эшли. Длинные пальцы Марка начали «гладить» меня в области ребер, проводя вверх-вниз. Как не прискорбно, но я боюсь щекотки, поэтому я не удержалась. Я, упав, начала издавать сначала тихие смешки, вырывающиеся из грудной клетки, которые я старательно пыталась подавить, но спустя несколько секунд я сдалась и в помещении от стен начал отражаться прерывистый крик чайки или умирающего тюленя — мой смех. Как только Марк повалил меня наземь, Эшли тотчас выбралась из моих «оков» и отбежала от меня на пару метров, за угол, и начала наблюдать за моими мучениями, злобно хихикая и то и дело кривляясь мне.
Как ни странно, моим спасителем стала мать мучителя, что спустя пятиминутного беспрерывного гогота решила прийти мне на помощь или просто позвать на кухню:
— Эш, Марк, Мелиса, идем, ужин стынет! — наигранно злым голосом позвала миссис Шеппард, хоть и голос не соответствовал ее светящемуся от улыбки лицу.
Вслед за не совсем пожилой женщиной мы втроем направились к пункту назначения, пихая друг друга по дороге к заветному месту — кухне. Добравшись до «храма еды», мы и там не поделили что-то — стулья. Я сразу же «подлетела» к крайнему, ибо знала, что тот стул, который я подметила, — любимое место Эшли. Естественно, все это я делала с широкой ухмылкой на лице, как жаль, что наигранной. У меня отсутствовало желание дарить улыбки, после произошедшего вовсе не хотелось. Марк, к сожалению или к счастью, не подхватил лихорадку бороться за место за столом, поэтому спокойно прошел к соседнему стулу и уселся на нем, пока я с его сестрой вела борьбу за место, но грозным взглядом матушка Шеппардов спугнула Эш и та молча, с досадой в глазах от проигрыша, прошла к свободному стулу.
Всю трапезу мы сидели молча, уплетая домашнюю еду, приготовленную главой этой семьи — Фрэнсисом Шеппардом. Кто бы мог подумать, что мужчина (обожаю гендерные стереотипы), политик, занятой человек смог найти свой талант в готовке? К слову, этот «глава» ни разу не отвлекся от газеты, хоть и сидел за столом дольше нас всех, не проронив и слова, тихонько попивал чай (или виски, замаскированный под напиток с градусом поменьше). Миссис Шеппард заметила, что у меня пластырь на лице и не постеснялась спросить, откуда он, на что я спокойно ответила «у меня слишком мягкая кожа, вот, сильно расчесала».
После сытного ужина мы по традиции, что держится с первого дня в университете, направились в комнату к Шеппарду заниматься чем-то интересным, например, рубиться в приставку или играть в карты. Или самое скучное, чем мы могли заняться — учить конспекты и прочие дела по учебе.
— Чем займемся? — поинтересовалась я, плюхнувшись на двуспальную кровать Марка. Вся его комната, как и кровать, была в черно-синем цвете или их комбинации.
— Для начала, скажи, зачем тебе на лице пластырь? — вопросом на вопрос ответил Шеппард, смотря прямо мне глаза, сидя на противоположном конце кровати.
— Я же сказала, у меня мягкая кожа: чуть сильнее нажмешь — синяк, расчешешь — глубокие ссадины, — настороженно отрезала я, отводя взгляд куда-то в дальний угол комнаты. Он не должен знать. Воспоминания, в которых я получила рану, вызвали дрожь по коже.
Я уже хотела повернуться, дабы посмотреть, почему этот неугомонный парень молчит, но стоило ему увидеть, что я началась двигаться, как он мгновенно прыгнул на меня, схватив руками мои запястья, зажав «замок» над моей головой, а остальным телом придавив мое туловище к мягкой перине. Кровать прогнулась под нашим весом — это я чувствовала спиной. Я слишком была заворожена глазами Шеппарда, что не замечала ни его горячего дыхания на своем лице, ни того, как он переложил мои запястья в одну руку, а второй потянулся к моему лицу. В следующий миг я почувствовала неприятно жжение в области лба — Марк снимал с меня пластырь. Левую часть моего лица пронзила щиплющая боль — чертов клей! Я не понимала, какие эмоции испытывала: смущение? Страх? Может, даже похоть? Но нет, ничего из перечисленного. Ничего… Да, именно ничего, я ничего не испытывала в тот момент. В сопротивлении не было смысла, я знала — он сильнее меня.
Когда пальцы парня успели отлепить уже половину клейкой ленты, я поняла, что мне нужно подготовить ответ на банальный вопрос «откуда?», причем срочно, ведь по выражению лица Марка, что изменилось с более-менее апатичного на слегка раздраженное и беспокойное можно понять, что он очень отчетливо разглядел порез.
— Я думал, мне показалось, тогда, в общаге. Что это? — соединив брови на переносице и параллельно вставая с меня, освобождая меня от своей мертвой хватки, блондин задал очевидный вопрос.
— Рана, — коротко бросила я, приподнимаясь на локтях; такое положения позволяло мне легко наблюдать за реакцией и действиями парня, который метался по комнате в знак предстоящей ссоры.
— Я вижу, что рана! Откуда?! — уже перешел на истерику Марк, злобно рыча и едва не срываясь на нецензурную брань, что так и норовила вырваться из уст, а чтобы окончательно закрепить образ неуравновешенной истерички, блондин в придачу яростно размахивал руками.
— Ударилась, — вновь короткий ответ, от которого Маркус пришел в ярость, что дает ему не хилый такой толчок для истерического приступа.
— Мелиса, еб твою мать, как можно было так удариться?! Чем?..— нервы Шеппарда были раскалены до пределы, о чем свидетельствовал его повышенный голос, резкие быстрые движения и его походка.
— Ты, я погляжу, в некрофилы записался? — съязвила я противным (насколько это было возможно) голосом. По-моему, довольно-таки уместная шутка, как мне показалось.
— Мелиса, блять! — воскликнул зеленоглазый и сорвался с места. Парень бросился к моему телу, что съежилось и подготовилось к резкой боли, и схватил за шиворот свитера, начав трясти меня.
— Ты, когда-нибудь, можешь мне рассказать о себе, хоть что-нибудь? Ты никогда не говоришь о своем прошлом, не говоришь о тех школьных годах, где я издевался над тобой на протяжении нескольких лет, не говоришь, где были твои родители и что за люди, у которых ты жила! И мне приходилось на все закрывать глаза: на эти разговоры, которым не суждено было состояться, на этот ебучий пластырь, даже на ту странную надпись на стене
Николь — я все время молчу и делаю вид, что все в порядке! Но ничего не в порядке! — злобным рыком «плюнул» мне в лицо Шеппард на одном дыхании. От упоминании про комнату
Николь у меня сбилось дыхание.
Я, перерабатывая значение его слов, потупила взгляд вниз, волосы спали мне на лицо. Безразличие являлось настоящим чувством, что я испытываю на протяжении всех лет: в школе, когда закидывали камнями и едой, в университете, когда провалил первый же экзамен, в ванной, когда нашла
Николь — даже тогда, когда поняла, что моей подруги больше не стало мое сердце почти не дрогнуло. Был лишь страх. Да что со мной? Мне всю мою осознанную жизнь приходилось надевать «маски»: грусть, боль, радость, смущение, интерес, гнев, неприязнь, отвращение — сколько образов я попробовала и лишь апатия была мне как родная. И теперь я могла на миг показать истинное лицо, не скрывая его эмоциональными масками.
— Что-нибудь? — холодно начав, я решилась на то, на что не решалась уже много лет — рассказать ему правду; волосы также висели передо мной и я не могла увидеть лица моего собеседника. — Почему не говорю о школьных годах? А мне нечего говорить маменькиному сынку. Маркус, ты издевался надо мной со своим братом все учебное время до поступления в институт. Что ты хочешь услышать? Как мне было плохо, что я прощаю тебя? А где были мои родители? О, знаешь, что мне самой про них известно? Отец — маньяк, вырезавший полгорода, а мать — одна из его жертв, на моем воспитании стоял крест с самого рождения и лишь приемная семья сделала меня человеком! — казалось, я никогда прежде не произносила слова с таким ироническим подтоном и интонационными репликами. На окончании своей речи я вырвала шиворот из лап Шеппарда и кинулась к двери — мне пора уходить. Впервые я сказала ему правду, но я знаю дальнейшее развитие событий: он не поверит, но так даже лучше. Я не почувствовала какого-либо облегчения от того, что высказалась и так и не смогла найти причину, зачем я это сделала. Однако сделала.
Я быстро выбежала во двор поместья, на своем пути я никого не встретила, но позади я отчетливо слышала шаги и тяжелое дыхание. Мои ноги несли меня, куда глаза глядят — на дорогу. Быстро вскарабкавшись на ворота и также быстро с них спрыгнув (выбраться изнутри территории проще простого, а вот с внешней стороны, где кирпичи на стене были гладкие — невозможно), я помчалась прямиком по дороге, обогнув свою машину, припаркованную у дома Шеппардов. Дорога была прямой и длинной — классика для пригорода, где полно частных домов, которые образовывали лабиринт из зданий проходящих между ними дорог.
***
— И ты не заебалась? — у Маркуса тяжело вздымалась грудь и мне казалось, что я на расстоянии в пару метров могу слышать его учащенное сердцебиение.
Мы уже побегали между кварталами и успели вернуться в дом, на чьем пороге мы стоим и оба тяжко дышим, только мне гордость не позволяет показать, что мне так же плохо, как и Марку, поэтому я, задрав голову, стою рядом с парнем, который почти согнулся пополам, но этого ему сделать не позволяет его опора — дверной косяк, за который он вцепился и позволяет одышке взять вверх. А я уже, преодолев порог дома, направилась на кухню, которая находилась за углом у лестницы — смочить горло. Как-никак, а жажду я перебороть не в силах, как и иногда позволить поиграть детству в жопе — эта пробежка — яркий пример.
Как только я переступила порог кухни, в нос ударил терпкий металлический запах, эту вонь я узнаю везде — кровь. Но чья? Доверясь своему обонянию, я, закрыв глаза, направилась по едва ощутимой нити запаха. Я не могла ничего видеть, но аромат был слабым, и, почему-то, я уверена, что с закрытыми глазами шанс найти эпицентр этого «чудного аромата» будут выше, чем с открытыми. Я сделала несколько шагов: два небольших шага вперед, еще два вперед, так, теперь направо один-полтора шага — выполнено.
Итак, я стояла у входа в кухню, значит, если я прошла четыре шага вперед, я преодолела все расстояние стола и, свернув направо, зашла за его угол. Глаза распахнулись и моему взору (глаза будто начали видеть в темноте) предстал красочный пейзаж: вся, хоть плитка в помещении и темная, была в алом покрытии — лужа крови растеклась и образовала круг, радиусом в три-четыре метра. В середине кровавой лужи «сидели», упершись спиной об тумбочку, три тела: Мэри Шеппард (мать Марка, Эш и Майка), Фрэнк Шеппард и их дочь — Эшли Шеппард. Все три тела сидели в ряд и все они были повернуты ко мне лицом. И у всех троих бы разрезаны уголки губ до щек, у всех была вспорота шея.
Я не заметила, входя в дом, что свет был везде выключен.
Страх сковал мое тело — ненавистное чувство. Сухость в горле прошла, легкие больше не болели. Я не чувствовала свое тело, я чувствовала только страх.
Я перевела взгляд чуть правее, на холодильник, где кровавыми кривыми буквами была нарисована надпись:
«ОН СЛЕДУЮЩИЙ»
