— Дорогой, не волнуйся ты так. Она в полном порядке, не переживай. У меня для тебя даже хорошая новость есть! Как только ты вернёшься домой, я тебе сразу всё расскажу… Хотя подожди — ты сам всё увидишь!
Всё как в тумане — этот сон сплошной бред, но запомнить его хотелось безумно, вот только не вышло. Сразу, как девушка почувствовала, что сон медленно отпускает её и она пробуждается, абсолютно всё забылось. Джиа открывает глаза и чувствует странную лёгкость, хотя она была готова умереть от лихорадки или простуды. Стресс никогда не давался девушке хорошо, выливаясь ей высокой температурой и отвратительным кашлем, из-за которого саднило горло. Но её здоровье сейчас лучше некуда, поэтому девушка быстро встаёт с кровати и косится на мать.
Родительница, увидевшая, что её ребёнок проснулся, тут же кинулась к ней, заключая в свои объятия. От матери привычно исходил тонкий аромат имбиря с нотками лимона, но даже от запаха у Джиа появилось ощущение горечи на языке. Странно — раньше это никогда не было проблемой, Сон даже не замечала этого, а сейчас это остро бросается ей и она хочет закрыть нос ладошкой, чтобы всё внутри перестало гореть.
— Ты наша хорошая! Боже, это, наконец, случилось! Я так рада! — у Сон проносится тот поцелуй с Сону, его насмешливый взгляд, привкус бананового молока на губах парня, и её тело начинает дрожать. Резко в комнате похолодало до нулевой отметки. Её губы посинели, и она хочет натянуть одеяло до макушки, чтобы согреться и спрятать себя от своих же ужасный мыслей. Она до одури ненавидит всю эту ситуацию. Ещё больше то, что шанс возрос на все девяносто процентов — Он может оказаться её родственной душой.
Невозможно.
Джиа вдруг начинает злиться на мать. Рада?
За что можно радоваться? Девушка отталкивает мать от себя, и женщина видит скопившиеся слёзы у дочери в глазах. Она не понимает, что же сделала не так, что расстроила дочь. Она хочет выгнать мать из комнаты и из последних сил кричать, что здесь нечему улыбаться и сообщать отцу счастливые вести. Неужели, ей может быть так наплевать на её чувства, что мать готова радоваться каждому потенциальному парню Джиа? Сону даже парнем назвать нельзя! Он тупой ублюдок! Как только придёт отец, то она потащит его в школу и заставит наказать эту парочку друзей. И наплевать, что у их родителей больше власти и полномочий.
Никто не должен так унижать девушку и заставлять потом страдать. Тем более, портить её репутацию на глазах у всей школы!
Многие, Джиа уверена, не стали бы даже придавать этому значение.
«А что плохого в том, что тебя поцеловали?» — всё может быть плохо. Сон не читала романы под одеялом с фонариком в руках, не смотрела взахлёб мелодрамы — удавалось увидеть парочку по просьбе Намхён, не мечтала, в конце-то концов, о принце на белом коне, потому что понимала, что это всё простые сказки.
Но иногда по ночам она открывала настежь окно и наблюдала за падающими звёздами, которые словно крошились прямо там — в бесконечном космосе — оставляя после себя шлейф когда-то единого целого праха. Джиа несметно пугал тот факт, что когда-нибудь подобные мелкие осколки или огромное отвалившиеся части со всей скорости пронесутся сквозь защитный озоновый слой и, столкнувшись с поверхностью Земли, разрушат её. Какая-то маленькая часть ярких и всеми любимых звёзд, на которые загадывают желания и которыми любуются вместе с Сон миллиарды людей, станет кошмарной катастрофой и угрозой всему человечеству.
Почему Джиа думала об апокалипсисе или смерти вместо того, чтобы мечтать о чём-то запредельно далёком, как другие миры, вселенные, целые цивилизации, живущие в точно также незнании о посторонних живых? Почему Сон не мечтает о любви, хотя все девчонки её возраста забивали свою голову только ею?
Джиа боялась. Ещё с детства она чувствовала невероятную тягу к неизведанному, но, будучи в силу возраста излишне любопытной и глупой, нарвалась на неприятности и сломанную руку, повреждение рёбер после падения с высоты. Больше Сон не лезла туда, куда не нужно, не хотела знать того, что происходит в мире, не добивалась каких-то результатов от своих маленьких экспериментов. Она вынесла урок о том, что всё неизвестное — опасно. Ровно также, как и всё, что мы знаем. Есть ли в мире хоть что-то безопасное, можно ли жить без страха за собственную жизнь? Вряд ли.
— Рада? Издеваешься? Чему радоваться, когда до твоей дочери домогались? Меня
трогали, мам! Как ты смеешь говорить, что ты… — в порыве истерики Джиа взмахивает руками и абсолютно случайно ухватывается за чёрный контур на пальце. Она резко застывает на месте, прожигая в матери дыру взглядом.
Медленно повернув голову и посмотрев на левую руку, Джиа не скрывает крика. Она вскрикивает то ли от шока, то ли от затаившейся радости.
То ли от кошмарного ощущения, которое грызёт её душу —
кто это?
Одинокий красивый цветок, который девушка видит впервые в своей жизни, сияет на её пальце цветом индиго и мягко греет её сердце. Оно тает за рёбрами и словно останавливается — боже, Джиа не верит своим глазам.
Но она вздыхает и закрывает своё лицо руками, потому что ей становится неимоверно больно. Кто же это?
Она вздрагивает от одной мысли, что это может быть Сону.
— Что случилось? — тихо хрипит Джиа, прижимаясь к матери, которая вновь обняла плачущую дочь.
— Ты потеряла сознание в школьной столовой. Минхён сорвался со своей работы, привёз тебя к нам и отнёс в комнату, — на сердце легче не становится, когда она слышит его имя. — Намхён мне всё рассказала. Девочка моя, не нагружай себя такими пустяковыми проблемами. Они лишь короткое мгновение в твоей жизни. Теперь твои воспоминания наполнятся только одним человеком — Минхёном!
Джиа отстраняется от матери и вопросительно смотрит на неё. Не может быть… Это исключено, точно не Минхён. Старший брат её лучшей подруги? Что?
— Вы отличная пара, милая! Порадуйся вместе со мной!
«Не могу. Не мой» — она глотает эти слова и закрывает глаза. Девушка не только сердцем чувствует, что это точно не Хван, потому что, сколько бы раз Минхён не брал её за руку,
ничего не было. Так что Сон давно вычеркнула его из своего списка, хоть мать и была права — многие утверждали, что Джиа отлично смотрится рядом с широкоплечим, крепким и красивым Минхёном, который, к тому же, завоевал сердца семьи Сон тем, что работал в ветеринарной клинике.
Больно. Больно врать самой себе. Ещё больнее врать маме и дарить ей надежду на то, что она права. Она греет у себя на сердце надежду на то, что Хван, наконец, станет частью их семьи. Джиа очень хочет сказать маме, что это не он, но сейчас не то время. Мать расстроится, закатит скандал в школе и начнёт своё маленькое расследование — заставит всех парней, кто хоть как-то касался Сон сегодня, показать левую руку.
Через пару часов, когда Джиа хорошо отдохнула и пришла в себя, она взяла в руки блокнот и цветные карандаши. Перенося рисунок на бумагу своего ежедневника, она ощущает счастье, расплывающееся по её телу, но вместе с ним этот мягкий синий цвет не даёт ей покоя — от него веет тоской и грустью.
«Ты в порядке, Джиа? Всё хорошо? Мы с братом не стали задерживаться у вас дома. Позвони, мне есть что тебе рассказать!».
Сон долго размышляла над тем, чтобы позвонить Намхён и сообщить о том, что всё хорошо. И чувствует она себя бодро, врать здесь не нужно будет. Но Джиа на какой-то момент поняла, что хочет пока побыть наедине с собой. По крайней мере разобраться в своей голове, попытаться выяснить, что это за цветок. Рассказать по возможности всё отцу, притвориться болеющей, чтобы не идти завтра в школу.
Собравшись с мыслями, Сон печатает ответ.
«Чувствую себя хорошо. Давай поговорим позже, Намхён… ».
***
Намхён сжимает губы и убирает телефон к остальным книгам на столе. Подруга беспокоилась за Джиа, но та снова холодно отвечает ей и толком не говорит о произошедшем. Хван зарывается пальцами в волосы и опрокидывает голову на деревянную холодную поверхность. Отвлекаясь от мыслей о Сон, Намхён вытаскивает бомбер брата из рюкзака и накидывает себе на плечи, потому что возле девушки безжалостно работал кондиционер, а свободных мест не осталось где-нибудь подальше от него.
Её передёрнуло, и она посильнее укуталась в бомбер, вновь листая учебник по китайскому. Предварительный экзамен в один из престижных вузов в Шанхае состоится уже в мае, а представители университета задержатся здесь только на два месяца, чтобы огласить результаты и провести короткий тренинг для поступивших. Хван планировала сама свою жизнь, распоряжалась своими собственными, заработанными потом и тяжелым трудом деньгами, мечтала уехать из родной страны, потому что здесь, страшно признавать это и произносить вслух, ничего кроме семьи не держало.
У Хван было много проблем, начиная от пьющей матери и отсутствия отца и заканчивая трудностями в учёбе. Намхён благодарила судьбу только за то, что у неё есть старший брат, который обещает забрать сестру к себе в квартиру, как только ей исполнится восемнадцать. Раньше не выйдет из-за взбунтовавшейся матери, ведь: «Никто не смеет отбирать у меня мою несовершеннолетнюю дочь!», да и соседи не жалуются на неё, мнения самой дочери никто выслушивать не станет, так что и закон и правительство на стороне родительницы. И позже не выйдет, потому что Намхён мечтает быстрее забыть этот Ад под названием «Дом», что давно утеряло всякий смысл.
У Намхён не оставалось выбора — нужно усердно учиться, чтобы выиграть грант и получать стипендию, а для этого нужно приложить немало усилий. У неё не будет лишних денег на оплату общежития и учёбы, ведь сейчас они все уходят на репетиторов.
Что не держит её в том же самом Сеуле? Наверное, Намхён тонко чувствует этот мир и очень болезненно принимает расставание — это случилось месяц назад.
Не сказать, что Джисон был прекрасным и очень заботливым парнем, он просто был её
судьбой. Отношения были сухими, но на публику они играли, конечно, отлично — все думали, что они счастливы быть друг с другом.
Никто, даже сама Намхён, не ожидала жестокого предательства с его стороны. Пока об этом знали только Минхён, мать, которая подслушала разговор, и некоторые друзья брата. Хван боялась рассказывать обо всём Джиа, потому что вешать на неё свои проблемы было не в её стиле. Скрывать и молчать — вот, что было её уделом.
И она пообещала молчать дальше, поклявшись в том, что сделает операцию и сотрёт этого тупого ублюдка из своей жизни на век!
— Носишь вещи своего парня? — Намхён уже давно не вникала в смысл прочитанного, поэтому подскочила на своём стуле от страха и уставилась на парня, который постучал по столу и сел напротив неё. Хван скривила губы от отвращения и злости, потому что ещё не остыла после инцидента с Джиа, поэтому показательно уткнулась в книгу и игнорировала Кана.
— У меня нет парня, — Намхён не умела врать. Чувства преодолевали ею и она начинала краснеть, словно помидор, а голос подрагивать, поэтому и попыток солгать она больше никогда не предпринимала. Даже по отношению к Даниэлю.
— Тогда можешь носить мои вещи, я буду совсем не против, — к щекам Хван прилила кровь, и они покрылись румянцем, она еле прятала своё смущение за книгой по китайскому и переводила дыхание. Джисона раздражало, когда она…
«Намхён, стоп! Никакого больше Джисона» — Намхён втянула голову в плечи и продолжала прятать свой взгляд от Даниэля, который, напротив, глядел на неё в упор.
— Не нужны мне твои вещи, — огрызнулась Намхён, собрав все силы, но голос под конец предательски задрожал. Она зажмурила глаза от того, что только что выдала своё волнение, и Даниэля это только позабавило.
— У-у, строишь из себя недотрогу? — Даниэль положил локти на стол и опирался на них, пододвигаясь ближе к Хван. — Не умеешь ты врать, Намхён, — парень хмыкнул и отобрал книгу, закрывающую половину лица девушки, у неё из рук. Он деловито осмотрел её со всех сторон и даже смог прочитать иероглифы «Китай».
— Ты что-то хотел? — Намхён сжимает губы и трёт свои ладони друг о друга под столом.
— Да, — Даниэль положил книгу обратно на стол и встал. — Свидание. Я жду тебя внизу, — парень улыбнулся и, не дождавшись ответа, развернулся на пятках, покидая этаж.
Если сказать, что Намхён удивлена, то значит не соврать. Потому что она выпучила свои глаза и продолжила сверлить взглядом входную дверь.
И что это было?
