Снова эти серые стены с тусклой подсветкой под потолком. Эта комната, что была так теперь ненавистна для Кай. Большой стол, на котором лежала рация, а в ожидании новостей рядом стоят Эмили, Октавия, Линкольн и Синклер.
— Земляне согласились сотрудничать, чтобы спасти своих и наших людей. — Вместо того, чего все ждут, произносит Кай, сцепив руки в замок под поясницей. — Но у них есть одно условие, которое, если мы не выполним, то всех нас здесь перебьют прямо сейчас.
— Какое условие? — Непонимающе отозвался Линкольн, яро ощущая подвох.
Линкольн знал Лексу. Не лично, конечно, но о самой молодой предводительнице Трикру за всю историю, не ходило много историй о милосердии. Она не прощала вот так просто врагов, и не славилась добродетелью. Но и кровожадностью тоже.
— Они хотят правосудия за то, что произошло в их деревне. Видимо, они не оценили твой поступок, когда ты обманула их и выкрала пленников. — Обращаясь к замершей Эмили, ровным и холодным тоном, объяснила Кай. — Тебя казнят, и только после этого мы сможем думать о спасении людей с горы Везер.
— Что? Нет! — Тут же воскликнул Синклер, ошарашено смотря на младшую Коллинз, у которой на лице не дрогнул ни один мускул за время того, как она сообщала собственной матери о том, что та вот-вот умрет. — Неужели нельзя заключить мир без кровопролития?
— Можно было, но я всё испортила в прошлый раз. И теперь стала разменной монетой. — Твердо произнесла Эмили, поднявшись со своего места и ударив кулаками об стол так громко, что большинство вздрогнули от неожиданности. А затем обратилась к Синклеру. — Выстави часовых. Следите за Землянами, но ни в коем случае не нападайте. Я бы сказала связаться с Кейном, но ведь он уже итак знает мою участь, не так ли, Малакай?
Кай тяжело вздохнула, глядя напрямую в глаза женщине. Такие же как у неё. Если бы не она, то у неё бы была не такая внешность, не такие глаза, не такие губы и уж явно не такие манеры. Но перед ней её мать.
Её мать.
Которая умрет через несколько часов, и это никак не исправить. Либо она, либо все, кто спустился с Ковчега на Землю. Выбор, как и всегда не велик.
— Выйдите все! — Гаркнула Эмили не своим голосом, которому тут же повиновались даже Октавия с Линкольном. Подруга напоследок даже сжала плечо Кай, словно ей было дело до смерти матери. — Кого ты не можешь простить? Меня или себя? Если меня, то теперь это всё закончится, но если себя, то от такого твоя жизнь станет только хуже.
— Можешь не пытаться спасти свою жизнь,
мама. — Таким же пренебрежительным тоном отрапотовала Кай, сложив на груди руки. — Выбор был невелик. Либо ты, либо все наши люди. Я поступила так, чтоб защитить всех. И, поверь, с этим выбором я буду жить до конца своей жизни.
Она дернулась. Не хотела говорить того, о чем в дальнейшем могла пожалеть, потому что так она лишь даст повод. А повод для чего? Для примирения? Так ему не быть. Эмили умрет сегодня, как бы Кай этого не хотела.
Она думала о том, чтобы подыскать кого-нибудь похожего в лагере и отправить к землянам, которые замены и не заметят, а мать скрыть где-нибудь далеко. Но, как долго это продлиться? Какие гарантии на то, что её не запомнили? Одна идиотская идея за другой, за которыми последуют смерти, как сейчас.
И лучше пожертвовать одним, но спасти других. Как бы больно это не было.
— Через четыре часа Лекса ждет меня вместе с тобой. Тебя привяжут к столбу, а затем двенадцать землян проткнут твоё тело ножами. Каждый удар — человек, который погиб во время того, как ты нарушила обязательства и спасла пленников. — Пытаясь найти что-то интересное на стене, произнесла Кай, впиваясь снова ногтями в незажившие раны на ладонях. — У тебя есть время написать предсмертную записку Канцлеру, которую я передам, как только мы их всех освободим.
— Я похожа на того, кто будет писать записки? — Вспылила Эмили, резко дернувшись к дочери, которая резко отошла на шаг, положив руку пистолет на поясе. Неосознанно.
Но Кай поняла всё, как только увидела усмешку матери, глаза которой тут же наполнились слезами. Она ведь испугалась на уровне инстинктов, которые с каждым днем на земле лишь больше и больше подкреплялись. Но мать явно подумала не об этом.
И теперь слезы наполнили и её глаза. Из-за этого пришлось опустить голову вниз. Она привыкла к тому, что бояться её. Но собственная мама меняла все границы. Она так долго её отталкивала. Для чего теперь? Для того, чтобы в, конце концов, сообщить о приговоре?
— Ты умрешь через четыре часа, и на твоём месте я бы написала хоть что-то. — Бросив эти слова, Кай, как ужаленная покинула комнату, оставив мать наедине со своими мыслями.
Уже в общей душевой, где были раковины, она смогла умыться ледяной водой, чтобы окончательно отрезвить себя и дать успокоиться на какое-то время. Но и это не помогало.
Все эти чертовы четыре часа её преследовала мысль пойти в медицинский отсек и потребовать успокоительное. Да, господи. Даже выкрасть что-то посильнее, если там есть, но она этого не делала, полностью отдавшись работе. Помогала с грядками, за которыми теперь толком некому было ухаживать. С разбором склада, на котором царил бардак и никакого учета. Даже с чисткой старого оружия.
Хоть что-то, чтобы отвлечь мысли. Хоть что-то, чтобы не думать о том, что она вот-вот поведет собственную мать на казнь. На самую настоящую казнь.
Но даже это время не дало возможности изменить действительность. Она пришла, не как дочь, а как палач, заковав в наручники, словно это было нужно. Словно, Эмили действительно вырвалась бы.
Все во дворе стояли по струнке, ведь вели не абы кого. Вели Эмили Коллинз. Женщину, что столько сделала после приземления. Да и вел-то кто! Ее собственная дочь.
На казнь.
Кай игнорировала эти взгляды. По крайней мере, старалась. Делала то, что ей велели и всё, поджав губы. Даже не взглянула на Октавию. На свой «Лучик», которая всеми силами старалась хоть как-то её поддержать, даже мысленно.
— Эта женщина посмела обмануть нас. Посмела предать нас. — Начал свою речь глашатай Лексы, но Кай толком не слушала, не отрывая взгляд от глаз матери, которая пусть и понимала, что умрет, но улыбалась ей. — Но её смерть послужит многим из Небесных людей — примером о том, что нельзя так просто взять и обмануть Трикру.
— Я люблю тебя, мама. — Последнее, что успела еле слышно шепнуть Коллинз, перед тем, как женщину начали привязывать веревками к столбу.
Она смогла. Она сказала это. Но после этого постигло ещё большее разочарование, от которого хотелось бы избавиться. Если бы Кай была идиоткой, то освободила бы мать и перебила всех землян здесь.
Но вместо этого она вернулась к воротам лагеря, встав рядом с одним из охранников бок-о-бок.
— Кровь за кровь! — Торжественно произнес Глашатай и также с его голосом вырвался стон из тела Эмили Коллинз.
Кай стояла на том же самом месте, держа в руках автомат охранника, который она выхватила в последний момент. Она не слышала ничего вокруг. Только смотрела в такие же зеленые глаза, которые медленно закрывались в благодарности.
***
Ступор. Шок. Кай не знала, как описать это чувство, которое было внутри. Словно все внутренности сжали в тиски и заморозили. Не было душераздирающего отчаяния, не было слез и истерики, подкатывающей к горлу. Ничего не было.
И это пугало её саму до чертиков. Какой же она, должно быть, ужасный человек в глазах других, если смогла убить собственную мать и так спокойно себя вести. Даже не ушла оттуда, с неподдельным хладнокровием досмотрела, как догорало тело Эмили.
— У нас был уговор, — угрожающе положив руку на меч, недовольно напомнила Лекса, — Ты нарушила правила. Эта женщина должна была умереть от…
— Эта женщина моя мать. — Холодно перебила её Коллинз, напрягшись всем телом и сжав зубы от отвращения к самой себе.
Лидер Трикру против воли округлила глаза, но затем быстро взяла эмоции под контроль. Теперь же она смотрела на девушку перед собой с расчетливой осторожностью. Она не понаслышке знала о том, какого это, когда приходиться жертвовать самыми близкими людьми, во имя своего народа. Когда, сцепив, зубы и, невзирая на собственные чувства, ты выдвигаешь приговор, а затем исполняешь его собственноручно.
У Кай даже и глаз не дернулся от этого взгляда, сквозившего толикой сожаления и сочувствия. Словно с застывшей статуей, она продолжала смотреть на Лексу с непоколебимым спокойствием и отстраненностью.
— Завтра, к закату наша армия прибудет к вашему лагерю. — Твердо произнесла лидер Трикру, не оставляя попытки заметить хоть что-то в глазах брюнетки. — Прах твоей матери будет передан в руки любого из ваших.
— Синклер. — Отстраненно, но уверенно кивнула Коллинз. — Я скажу, чтобы за ним пришёл Синклер. Они, вроде, были близки.
Лекса кивнула, отпуская нового союзника за пределы своего шатра.
***
Никто не задавал вопросов о том, в порядке ли она. Либо все были до сих пор в шоке от поступка и боялись, либо первое. Кай прошла мимо десятков людей, которые испуганно сжались, отступая назад.
Словно она была каким-то отбросом, от которого всем, как по команде, было велено отойти. Но для неё это не было настолько ужасным, в тот момент, это было нечем. И даже, когда она схватила единственную, но самую большую бутылку самогона со стола, это тоже ничего не значило.
Кай сломалась лишь на входе в собственную каюту, успев закрыть за собой дверь. Слезы застилали глаза, а из груди то и дело старался вырваться крик. Нет, не крик, мольба о помощи. Только кто ей сейчас поможет? Ни один в мире человек не простил бы себе убийства собственной матери.
Она еле нашла в себе силы дойти хотя бы до кровати, чтобы не скатиться лужей перед самым входом. Руки тряслись от той истерики, которая вырвалась наружу, даже не давая способность справиться с тем, чтобы налить себе в стакан. Но и желание выпить и избавиться от всех этих чувств, накативших разом, не давало просто разбить ненавистную колбу об стену.
Кажется, она выпила уже два, к тому моменту, как дверь открылась. Она даже не заметила этого сначала, слишком сосредоточенная на стене, которую буравила взглядом. Очнулась только тогда, когда из рук осторожно забрали стакан, и кровать прогнулась рядом.
Кай уже резко поднялась, чтобы высказать всё тому, кто решил нарушить этот покой и вдруг воздвиг на себя обязанность в том, чтобы не дать напиться нормально. Но слова застряли в горле, когда она увидела Мёрфи.
Спокойного Джона Мёрфи, который просто влил в себя то, что оставалось в стакане, а затем налил ещё и протянул.
— Я сказал ей, что тебя лучше не трогать сейчас. — Произнёс парень, передавая стакан под хмурый взгляд Коллинз, которая сжала зубы так, что они, кажется, затрещали. — Да и тебе нужен больше собутыльник, чем жилетка. Я знаю много анекдотов, так что…
Ей. Это явно была Октавия.
Господи, а кто ещё бы осмелился бы пойти за ней сейчас? Только «Лучик» обладала такой отвагой, чтобы решиться утешить её после такого. Жаль только, что она и вправду не понимала, что её подруга сейчас не нуждалась в поддержке.
И вправду только в собутыльнике.
Она ничего не сказала. Просто выпила залпом всё, что налил Джон, и откинулась головой на стену, прикрыв глаза и усмехаясь в который раз.
Неужели, он настолько хорошо её знает? 
