Пленница

Всю ночь я читаю дневник Мурада, пропуская некоторые страницы. Часть написана на языках, которых я не знаю, часть неразборчиво, а кое-что размазано настолько, что непонятно, было ли здесь вообще какие-то записи. …Расследование закончено. Сафие — шпионка ордена иезуитов. Она копировала и передавала документы, медленно травила меня и попыталась отравиться сама, как только все раскрылось. Она даже не пыталась оправдаться. Призналась во всем. И в том, что одновременно училась в монастыре вместе с настоящей Софией, и именно поэтому ее выбрали для этой миссии. Ее сестрам заплатили огромную сумму, обеспечили хорошее приданое и удачные браки. Все ради семьи. Неужели наш сын не сделал нас семьей? Как смотреть в глаза ребенку, чью мать я отправил на казнь?.. …Вскрылась правда о том, что помимо государственной измены Сафие изменила мне и как женщина. Мой ли это ребенок? Должен ли я его казнить тоже?.. …Ноша правителя тяжела, и я знал это изначально. Но сейчас я вынужден казнить свою любимую женщину. Ни в одной книге, прочтенной мной для подготовки к царствованию, не говорилось, что делать с душевной болью. Существовала ли женщина, которую я полюбил? Или все это от начала до конца рассчитанная ложь?.. … Мой отец ни во что не ставил женщин, был жесток даже с всецело преданной ему матерью. И ни одна из них не осмелилась предать его. Может быть, такова женская природа?.. …Сафие казнили как мать наследника, через удушение. Валиде и Айше единогласно утверждают, что ребенок точь-в-точь я, и позже с ним просто можно будет поступить как с Ибрагимом. Айше берет дитя под свою опеку. Воистину, сердце этой женщины велико. Матушка была права, говоря забыть об этой несчастной принцессе и этом глупом предсказании. Рядом со мной уже есть достойная женщина и достойная Госпожа… …Валиде говорит, что не отравила отца только потому, что до моего взросления ей это было невыгодно… …На корабль этой принцессы напали. Хотели просто поживиться богатым приданым, а потом узнали, кто плыл на этом корабле. Предлагают мне выкупить ее. Получить еще одну лживую католичку в гарем не хочется… … Принцесса Медичи пытается ускользнуть из моих рук. Лжет как дышит, почти в открытую. Ее имя и одержимость прошлой жизнью раздражают. Но как только увидел ее, сразу понял, что она — Саадет. Счастье. Что это, если не веление Аллаха? Наша встреча была предопределена судьбой… Читать про предыдущую женщину Мурада было неприятно. Двойная порция ревности бурлит внутри. Как она посмела выдавать себя за меня? И неужели Мурад и вправду так сильно ее любил? Выбирать разумом, а не сердцем — обязанность правителя. Наверное, из меня хорошей правительницы не вышло бы. Все свое время здесь я выбираю чувствами, а не головой. И это может мне дорого обойтись. Внезапно я понимаю, откуда это недоверие, нелепые обвинения в измене и тщательная проверка оставленных в покоях документы. Мурад проверял, шпионка ли я, специально оставляя на видном месте неважные бумаги. И я эту проверку каждый раз не проходила. Даже сейчас я сижу за его столом и читаю его личный дневник. Вполне себе неплохое основание для обвинения в шпионаже. День был тяжелый, и ночь не легче. Разговор с Мурадом показал, как он ценит мою жизнь и как не ценит мою свободу. Убивать себя таким способом я не собиралась и не собираюсь. Есть много способов сделать это красивее и приятнее. Я предпочла бы умереть от яда. Быстрее, надежнее и безболезненней. В духе Медичи. Чувствую себя вымотанной настолько, что не могу спать. Нервы на пределе, я взвинчена, а мыслей столько, что они не помещаются в голову. Поэтому снова возвращаюсь к дневнику. «Саадет узнала о браке Фридриха. Почему она так зациклена на нем? Они виделись от силы несколько раз, и, видимо, он не сильно ее любил, раз сразу же отказался от нее. Я ждал, что она придет ко мне сама. Надеялся, что я смогу растопить ее холодное сердце. А все, что ею двигало — желание отомстить бывшему жениху хоть так» Это даже немного забавно, насильно удерживать человека рядом с собой и расстраиваться от отсутствия взаимности. И наши с Мурадом чувства отражают друг друга полностью. Пока я пыталась согреться в его объятиях и отойти от предательства жениха, он заменил мной Сафие. Я чувствую себя униженной. Заменять собой свою же замену? Воистину пути Господни неисповедимы. — Интересно? — Мурад стоит напротив меня, сонный и невообразимо красивый в своих ночных одеждах. Инстинктивно пытаюсь спрятать дневник, разумом понимая, что уже поздно. Я поймана с поличным. — Прошу простить меня, Повелитель, — вскакиваю на ноги и кладу тетрадь на стол. — Простите, — Мурад берет дневник в руки и медленно листает. — Много прочитала? Хочешь что-нибудь спросить? — он не злится, и это вызывает облегчение. Вряд ли бы я отреагировала так же спокойно, если бы Мурад прочитал что-то насколько личное. — Да. Ты обвинял меня в том, что я пришла к тебе только из-за измены Фридриха. Но ты сделал то же самое. Я так переживала из-за того, что ты любишь не меня, а выдуманный тобой образ принцессы из сказок, и оказывается, — сглатываю непрошеный комок в горле. — Оказывается, ты любишь эту несчастную Сафие, а я и вправду всего лишь неудачная замена, — подхожу ближе к Мураду и смотрю ему в глаза. Мой голос срывается до шепота, но я знаю, что Мурад меня все равно услышит, — Я так боялась, что ты увидишь, какая я на самом деле, и разлюбишь, но проблема в том, что ты не любил меня никогда, — я толкаю его в грудь свободной рукой. Он даже не шелохнулся. Естественно, что ему мои слабые потуги. — Саадет, я вижу только тебя. Что мне еще сделать, чтобы ты поняла это? — Мурад, — я сажусь обратно и закрываю лицо руками. Мне очень хочется ему верить. Очень хочется. В груди сердце просто замирает от этой мысли. Но столь тщательно взращиваемое мной недоверие так просто не исчезает. Дать ему еще больше возможностей сделать мне больно? Я достаточно натерпелась здесь. — Если тебе станет легче, можешь дочитать, — Мурад кладет на стол передо мной тетрадь и убирает мои ладони от лица, опускаясь передо мной на колени. — Ты снова подстроил это? Предусмотрел, что я буду снова копаться в твоих бумагах и оставил для меня только то, что мне можно знать? — догадка возникает в голове резко. Как я сразу не увидела сходство этих ситуаций? У него все всегда просчитано наперед, а я в последнее время веду себя довольно предсказуемо. Часто мучаюсь бессонницей, часто читаю его бумаги. — Да? Хватит лгать мне. — Я перестал так делать после того, как ты спасла мою жизнь, вовремя заметив отравление. Ты доказала, что я могу тебе доверять, — он по-прежнему стоит передо мной на коленях и ловит мой взгляд. Я пытаюсь на него не смотреть, потому что знаю, что пропаду. Поверю. Сдамся. — И я доверяю тебе. — Почему? — я смотрю на него сверху вниз. Мои руки теребят подол ночнушки. — Может быть, я тоже предательница? Может быть, я тоже сделаю тебе больно? — Мурад накрывает мои ладони своими, хочет что-то сказать, но не находит слов. У меня тоже уже нет сил разговаривать. И он просто кладет голову мне на колени. В этом есть что-то интимное. Гораздо более интимное, чем простое соитие. Мурад стоит передо мной на коленях. Беззащитно и покорно подставляется под мои руки и просит моей ласки. Дрожащими руками я касаюсь его волос и аккуратно начинаю перебирать длинные темные кудри. Он молчит, слегка жмурясь от удовольствия. Мне тоже как будто легчает. Я уже стояла перед ним на коленях, и каждый раз это было сопряжено с унижением: вынужденным и добровольным. А Мурад, будучи правителем великой империи, сам встал передо мной на колени. И явно не видел в этом ничего унизительного. Он наслаждался близостью и улаженным конфликтом. Ему было спокойно. Может быть, именно в этом и есть смысл? Любить человека, без оглядки полностью ему доверяться? Смогу ли я так? Мои пальцы спокойно скользят по его волосам. На душе пронзительно тихо, и эта тишина как будто делает больно. И уже не сильно важно, кем я была раньше. Сейчас я здесь. Опускаю пальцы чуть ниже, инстинктивно нахожу нужные точки на затылке и начинаю массировать. Движения все происходят как будто сами собой. В голове крутится мысль о том, как легко было бы убить его сейчас. Мурад стонет, когда я задеваю сильно болезненную точку. — Пересядь, — прошу, когда понимаю, что не могу размять все. Раздвигаю ноги шире, и он садится прямо между ними. Мои руки удобно ложатся на его плечи и шею. Проминаю от лопатки до затылка. — У тебя сильные руки. — Больно? — слегка киваю и улыбаюсь. Мурад не видит моего лица, но чувствует мое настроение по тону голоса. — Да. — Терпи. Чем больнее, тем быстрее отпустит. И тем дольше голова болеть не будет, — снова нахожу зажатое место и продавливаю, заставляя тело Мурада расслабиться. — Откуда ты знаешь, что болит? Я тебе не говорил. — Чувствую, — пожимаю плечами, наконец переставая разминать ему плечи и возвращаясь к обычным поглаживаниям. Он ловит мою ладонь не глядя и целует. — Пойдем спать? Поздно уже. У меня сна ни в одном глазу. Качаю головой. Бездумно лежать в постели тоже не хочется. — Не хочу. Иди сам, — Мурад встает, пару раз аккуратно поворачивает голову, пожимает размятыми расслабленными плечами, целует меня в лоб и уходит в кровать. Я забираюсь на сиденье с ногами и обхватываю колени руками. Что делать дальше? Мурад засыпает. Кутаюсь в первое попавшееся одеяло и выхожу на балкон. Прохладный воздух приятно обволакивает. Опираюсь на перила и смотрю на звезды. Утром Мурад уходит работать. Я, так и не уснув, потихоньку собираюсь к себе. В дверь заходят без стука, и я замираю, так и не накинув хоть что-то на голову. Ибрагим-паша закрывает двери, прижимает палец к губам, призывая молчать, и подходит ближе. — Не ожидал вас здесь увидеть, Саадет Хатун. — Ожидали, — качаю головой. — Вы знали, что Повелителя здесь нет, еще до того, как вошли. В чем дело? Ваши головные боли снова участились? — Нет, Слава Аллаху, вашими стараниями, все хорошо. — Эта встреча ставит нас под удар. Что вы хотите? — рисковать сейчас, после подозрения в измене, покушения и обвинений в предательстве кажется мне жутко недальновидным. — Предупредить. — И это нельзя было сделать через слуг? — Можно, но я хотел удостовериться, что вы еще живы. Вашу вину в покушении подтверждают еще несколько пойманных католиков, и все они весьма точно описывают вашу внешность. — Я выходила за пределы Дворца только единожды, вместе с Повелителем, — тяжесть ситуации пугает. Получается, что покушались не на Повелителя, а на меня? Или просто пытаются прикрыть неудачную попытку, избавившись заодно и от меня? — Я не имею никакого политического веса. Я даже не жена султана и не мать принца. — Имеете, — не соглашается со мной паша. — Повелитель стал менее лояльным к Фридриху и его государству, расторг пару торговых договоров. Внимательные люди видят, что происходит, и насколько сильно вы важны для Повелителя. — Я не просила его о мести Фридриху. — Вам не обязательно просить, чтобы повлиять, — говорит Ибрагим, подходя еще чуть ближе. — Сейчас вся ваша невиновность держится лишь на том, что вы не выходили из Дворца. И впредь не выходите. — Хорошо, спасибо за беспокойство, паша. Я ценю это, — в моей воспаленной голове бродят тысячи мыслей. Происходящее пугает. — Как к этому относится Повелитель? И парламент? — У нас это называется совет дивана, — поправляет меня паша. — Повелитель всецело на вашей стороне. Совет никак к этому не относится, расследование идет секретно. Об этом знает не так много человек. — Почему это держится в секрете? Разве покушение на Повелителя не должно расследоваться громко? — Их стало слишком много в последнее время, — поджимает губы паша. — И их заказчик явно человек, близкий к двору. Поэтому это и секрет. — Поняла, — киваю. — Отравленная стрела, этот наемник… Было что-то еще? — Было, — подтверждает Ибрагим после небольшой паузы. — Но раз Повелитель не рассказывал об этом… — Буду молчать. Наверное, вам пора? Боюсь, мы слишком долго находимся наедине, — какое-то отвратительное предчувствие колется в груди. — Что-то не так. — Снова эта ваша женская интуиция? — усмехаетесь Ибрагим-паша. — Но вы правы, мне пора. Саадет Хатун, — мужчина чуть склоняет голову в знак почтения. Я приседаю в легком полупоклоне. — Ибрагим-паша. Спасибо за заботу, — мужчина уходит. Я наконец кутаюсь в платок, надеваю найденное на полу кольцо. Вроде на мне было что-то еще из украшений, но найти их я просто напросто не могу. В коридоре меня ждет довольный евнух. — Саадет Хатун, ИншАллах, ты понесешь с этой ночи! — громко и довольно тянет евнух, семеня рядом со мной обратно в гарем. — Ночь была благоприятная. Тебе уже пора забеременнеть и подарить нашему Падишаху сына. От этой мысли я морщусь. Про закон Фатиха я все еще не забыла, и рожать третьего в очереди на трон ребенка кажется мне очень глупым. Родить сына, чтобы потом увидеть затянутую удавку на его шее? Уж лучше и дальше травить себя тем чаем. Лунный цикл от него проходил болезненно. Мое тело каждый раз пыталось очиститься от неведомой ему отравы, и ощущалось это отвратительно. Еще и приходилось скрывать свое самочувствие, потому что повитухи и акушерки быстро бы догадались о причине такого плохого самочувствия. Избавляться от ребенка — большой грех. — Аминь, — соглашаюсь с евнухом по привычке. — Аминь. — Ребенок сделает тебя Госпожой, будешь как Айше Султан. — Хватит, — приподнимаю руку и прошу помолчать. — Я устала. Если Господь пошлет мне ребенка, то так тому и быть. — Хатун, ты все еще не мусульманка? — всплескивает руками евнух. Я мотаю головой. — Надо исправлять. Неверная не может быть матерью наследника, — невесть откуда взявшиеся разговоры о ребенке, которого нет и не будет, злят и раздражают. Добавлять к списку своих грехов еще и вероотступничество не хочется. Наверное, злость явственно читается на моем лице, и евнух наконец замолкает.