Пленница

Я медленно отхожу от происходящего. Меньше сплю, больше гуляю и больше разговариваю с Мурадом. Теплеет, и солнца вокруг становится больше. Наши отношения с Мурадом тоже как будто оттаивают. Он перестал задаривать меня подарками и просто назначает огромное жалованье. Это существенно упрощает мне жизнь. Деньги я почти не трачу. В основном их использует Мерьем, спуская львиную часть на взятки, тактично называя их подарками. Ибрагим-паша, полностью оправданный, занимается прежними делами и ищет супруга для Мерьем, как и обещал. Все становится как будто нормальным. И Мурада это сильно радует. И иногда мне хочется стереть эту радость с его лица, напомнив, что я с ним только потому, что это самый удобный вариант. Рассказать о своей ненависти и желании уехать. О том, что мечту о тихой жизни в одиночестве я так и не оставила. И предпочла бы такую жизнь имеющейся. Кесем Султан, в отличие от своего сына, нанесённое мной оскорбление так и не простила. И больше меня к себе не звала. Зато неожиданно наладились отношения с султанской дочкой. Внезапно юная принцесса изъявила желание учиться врачеванию именно под моим присмотром. И как только зажила рука, Повелитель дал добро. Меня жутко радует возможность заниматься хоть чем-то полезным. Валиде Султан эту идею не одобрила, а Хасеки, напротив, отнеслась благожелательно. — Саадет Хатун, я вверяю тебе самое ценное, что у меня есть, — напутствовала Айше Султан, как будто бы и не было того разговора в темнице. И это пугало до чертиков. Неужели эта женщина так хорошо умеет лгать? — Ханзаде пообещала слушаться тебя, так что все должно пройти хорошо. — С этими словами ее служанка поднесла мне шкатулку. — Здесь лежит подарок, выбранный лично моей дочерью… — Валиде! — резко распахнув двери, в покои вбегает маленькая султанша. Обычно особых теплых чувств к детям я не испытываю, но этот почему-то прикипевший ко мне ребёнок быстро становится исключением. Мы виделись от силы пару раз, но даже этого хватило, чтобы дитя, вдохновленное новостью о моем лекарском даре, изъявило желание учиться. О той части моего таланта, которая по ядам, все, видимо, предсказуемо умолчали. Моя матушка начала учить меня примерно в этом же возрасте. Наверное, и Ханзаде будет полезно знать основы для выживания в этом мире. — Ханзаде, я не ждала тебя сейчас, — ласково говорит Айше, приобнимая дочь. — Твои уроки закончились? — Да, матушка, — кивает девочка и забирает шкатулку из рук служанки. — Это тебе, учительница Саадет. Обещаю быть послушной ученицей, — и она распахивает шкатулку. В ней лежит пестрая безвкусная брошь в виде цветка. Видно, что украшение выбирал ребенок. — Благодарю, юная Госпожа. Для меня честь учить вас, — я присаживаюсь, чтобы Ханзаде было удобно прицепить брошку мне на платье. Девочка довольно улыбается, бросает на свою матушку хитрый взгляд и аккуратно цепляет цветок. — Очень красивое украшение. У вас хороший вкус. — Спасибо, учительница, — я поднимаясь, Айше Султан, с полуулыбкой наблюдавшая за этой картиной, отправляет дочь переодеться. — Ваши занятия начнутся завтра вечером. Все, что ты просила закупить для занятий, уже привезли и отнесли к тебе в комнату. Также к твоему жалованью наложницы добавится учительское, — спокойным голосом проговаривает Хасеки Султан. — И помни, что если дочь Повелителя пострадает, твоя голова слетит с плеч, принцесса, — последнюю фразу она говорит едва ли не более спокойным голосом, чем все предыдущие. Наши занятия проходят дважды в неделю и ничего такого мы на них, конечно, не делаем. Учимся мешать лекарства, осматривать больных, и даже как-то раз лечили одну простывшую наложницу. После этих занятий мне как будто дышать легче становится. Мои мысли не полнятся больше денно и нощно нескончаемыми размышлениями о моей судьбе. Я чем-то занята целыми днями, и это позволяет жить спокойнее. По вечерам я чувствую себя очень уставшей, и у меня нет сил на препирательства с Мурадом. Обычно мы просто ужинаем, я пью свой чай и мы идем в кровать. — Ты вся какая-то уставшая в последнее время, Саадет, — говорит Мурад, наливая нам обоим воды. На его обнаженной спине видны все до единой оставленные мною царапины, и это немного радует. — Ты слишком серьезно относишься к занятиям с моей дочерью, — он подает мне стакан. Я делаю глоток. — Должна же я чем-то заниматься. Ханзаде хорошая ученица, все схватывает на лету, — допив, я отдаю Мураду стакан, и он ставит его обратно на столик. — И ей будет полезно уметь себя защитить. — От кого? — усмехается Мурад. — Она дочь султана. — А я дочь короля, — усмехаюсь в ответ. — И это не помешало тебе выкрасть меня, надругаться и запереть здесь. — Саадет, — Мурад мгновенно становится серьёзным и садится рядом на кровать. — Я не брал тебя против твоей воли. Ты сама пришла ко мне. — Можно подумать, у меня был выбор. Рано или поздно ты бы все равно это сделал, а так все хотя бы происходило на моих условиях, — о своем нелепом желании уколоть Фридриха, переспав с Мурадом, я не говорю. Это и самой мне уже кажется глупым. Ну в самом деле, какое дело моему бывшему жениху, с кем я сплю. Он взял в жены мою родственницу и наверняка живет припеваючи. — Хочешь сказать, и сегодня тебе не понравилось? — Мурад берет мою кисть и перехватывает ладонь так, чтобы иметь возможность сосчитать пульс. Возможно, я ошибаюсь, и ему просто хочется подержать меня за руку, но внутреннее чутьё говорит мне, что он все-таки следит за моим сердцебиением. — Понравилось. И ты знаешь это. Но ты знаешь, что я хочу другого, — от последних слов Мурад морщится, как от удара. Мне приходится пояснять. — Другой судьбы. Не другого мужчины. Связываться с мужчинами я больше не хочу. Что ты, что Фридрих, оба сделали мне больно… — Саадет, успокойся. Ты забываешься, — почти рычит султан, резко вставая с постели. — Ты только и делаешь, что воротишь нос от всего, что я для тебя делаю! — он хватает меня за плечо и заставляет встать. Покрывало, в которое я куталась, падает, и я остаюсь обнаженной. На моих бёдрах все еще алеют следы от его пальцев, а на шее и груди отпечатки поцелуев. Мурад смотрит на это, я физически ощущаю, как его взгляд скользит по моему телу. — Вы хотите напомнить мне мое место, Повелитель? — мой вопрос тонет в ночной тишине. Мужчина выпускает мое плечо и делает шаг назад. На пару секунд закрывает глаза, а когда открывает, в них уже ничего нельзя прочитать. — Нет, Саадет. Но ты постоянно напоминаешь мне мое место в твоей жизни, — его голос звучит зло и устало. Что-то внутри меня дергается, и мне как будто становится жалко его. Но я быстро прячу все неуместные чувства и опускаю взгляд в пол. — Место врага или твоего господина. В зависимости от того, какую тактику ты выберешь, чтобы сделать мне больно. — А какое место ты хочешь занимать? Что тебя не устраивает? — я правда не понимаю, что он хочет. Его поведение и поступки говорят сами за себя. Сколько бы он не говорил про любовь, судьбу и предсказание, все, что он делает, указывает мне на мое рабское место. Место экзотической принцессы, игрушки, наложницы. Не жены, не любовницы. — Ты столько сил потратил, чтобы меня своей рабыней сделать. И обижаешься на то, что мне это нравится? — Саадет, с тобой не обращаются как с рабыней, — Мурад поднимает с пола шёлковое покрывало и укутывает меня в него. — Когда ты это уже поймёшь? — А когда ты меня отпустишь? — наклоняю голову на бок. Мурад вздыхает. Я вижу, как его злит мой вопрос. Но уже не так сильно, как раньше. Возможно, получится взять измором и постепенно добиться своего. — Иди спать, — игнорирует мой вопрос мужчина и практически вылетает на балкон. Я остаюсь одна в помещении. Вздыхаю и возвращаюсь на кровать. Завтра снова занятия с Ханзаде, нужно быть отдохнувшей. Занимаю практически всю кровать, откидываю покрывало и нахожу тёплое одеяло. Кладу часть одеяла между ног, а оставшуюся часть обнимаю. В сон проваливаюсь быстро. Утро наступает очень рано. Я почему-то вскакиваю ни свет ни заря, хотя обычно сплю до последнего. Вздрагиваю. Мурад спокойно спит рядом со мной, и его грудь мерно двигается в такт дыханию. Но что-то не так, я чувствую это. Аккуратно поворачиваюсь, держа глаза полуприкрытыми. В горле стынет крик. В углу помещения, куда не доходит свет ночных свечей, стоит фигура. Я вижу четко очертание меча в его ножнах. Он явно пришел сюда не просто так. Наверняка его прислали те же люди, что организовали покушение со стрелой. Нужно что-то делать… Человек в углу не двигается. Может быть, ждет момента, когда я перестану ворочаться, чтобы по-тихому убить Мурада и также тихо уйти. А ненужный свидетель или ненужный труп в их планы не входит. Мало ли, я проснусь и закричу, пока султана будут резать на куски. План в голове возникает быстро. Мне нужно ничем не выдать себя, спокойно выйти и незаметно позвать на помощь, чтобы убийца ничего не заподозрил. Поэтому я резко вскакиваю с кровати, схватив покрывало. — Повелитель, простите мне мою дерзость, я уснула. Простите, простите, — пячусь к выходу, склонившись и едва прикрывшись покрывалом. Краем глаза продолжаю следить за фигурой в углу. Она предсказуемо не шевелится. И если бы я точно не знала, что там кто-то есть, наверняка решила бы, что это простая тень. На выходе я широко распахиваю двери, и свет заливает часть комнаты. Стража у двери и евнух из гарема недоуменно смотрят на меня. Обычно я не уходила из султанских покоев раньше утра. — В покоях кто-то есть. Обыщите, — стража тут же бросается в комнаты, а испуганный евнух оттаскивает меня в сторону. Происходящее мне не видно, но я слышу звуки борьбы. — Хатун, быстро оденься! — евнух закрепляет какими-то булавками покрывало наподобие обычного платья, стаскивает с себя верхний кафтан и туго затягивает на моей талии. — Так, руки закрыли, — мимо нас пробежала еще стража. — Теперь платок, — евнух судорожно оглядывается по сторонам. Ему на глаза попадается шторка, и он сдёргивает ее и привычными движениями завязывает так, что ни волос, ни шеи не видно. — Не дай Аллах, наш Повелитель не узнает о том, что кто-то видел тебя голой! — это даже забавно. В покои к султану пробрался убийца, а евнуха волнует лишь то, не осквернена ли я чужими взглядами. Когда мои прихорашивания заканчиваются, в коридор выбегает взволнованный Мурад. Он хватает меня и сгребает в объятия. — С тобой все хорошо, слава Аллаху, — он крепко прижимает меня к себе, и я обхватываю его в ответ. Мне становится страшно от того, что Мурада могли убить. Так нелепо, в собственных покоях… — Мурад, — все, на что меня хватает, это уткнуться лицом в его грудь и заплакать. Он гладит меня по прикрытой импровизированным платком голове. — Все закончилось, Саадет. Все закончилось. Неверного схватили и допрашивают, — как хорошо, что все закончилось. Я несколько раз осматриваю Мурада, чтобы точно убедиться, что ему не навредили. — Сейчас тебя отведут в покои к моей матери и будут охранять, как зеницу ока. А я пойду разбираться со всем этим. Хорошо? — меня хватает только на тупой кивок в ответ, и евнух под руки уводит меня прочь. — Несколько стражников следуют за нами. Кесем Султан явно не рада меня видеть. Встречает меня она в шикарном пеньюаре с распущенными черными волосами. Выглядит прекрасно, несмотря ни на что. Новости она выслушивает с широко распахнутыми от испуга глазами. — Как мой сын-Повелитель? Все хорошо? — спрашивает она, больше ничем не выдавая своего страха. — Да, все хорошо, Саадет Хатун вовремя заметила предателя, — учтиво говорит евнух, усаживая меня на диван. Кесем Султан дает отмашку, велит слугам принести чаю со сладостями и садится рядом. Евнух становится в уголок, молча наблюдая за нами. Валиде Султан помогает снять штору с головы и кафтан из грубой дешёвой ткани. — Принеси ночное платье для Саадет, — приказывает госпожа, и евнух тут же испаряется. Я снова остаюсь в одном покрывале. — Тише, Хатун. Ты снова спасла моего царствующего сына, — благодарно шепчет женщина, явно забыв и скандал по поводу моей измены и то, как отправила меня в темницу. Кесем Султан гладит меня по предплечьям, а затем берет мои руки в свои. Рассматривает тонкую паутинку шрамов на недавно зажившей руке. — Моему сыну очень с тобой повезло. Евнух принес ночнушку и помог одеться. Кесем Султан предлагает мне для сна огромную тахту в одной из своих гостиных и удаляется в спальню. Сон ко мне не идет. В каждом углу мне мерещится фигура убийцы, и я до рассвета мучаюсь без сна. Весь следующий день я безостановочно пью кофе, так как чувствую себя уставшей. Никаких новостей нет, и все, что я знаю, это то, что Мурад жив, и с ним все хорошо. Из-за своего подавленного состояния решаю ничего опасного на занятии с Ханзаде не делать. Поэтому мы просто изучаем растения и их свойства. — Смотрите, султанша, это ягоды беладонны. На что они похожи, по-вашему? — На вишню, — отвечает Ханзаде, забавно наморщив лобик. — Вот в этом и кроется опасность беладонны. Легко перепутать, съесть не те ягоды в лесу и отравиться. — А зачем тогда они нам нужны? — Для ядов, для лекарств разных, — показываю рукой на ряд скляночек в одном из ящичков. — Все зависит от количества. В определенной дозировке и яд является лекарством, — девочка слушает меня настолько внимательно, что мне хочется немедленно рассказать ей все свои секреты. Но нельзя, она слишком мала. Некоторые вещи лучше узнавать как можно позже. — А ты знаешь, почему беладонна носит именно такое имя? — Нет, — мотает своей хорошенькой головкой Ханзаде. — я знаю только что значит мое имя. — И что же оно значит? — спрашиваю, улыбаясь. Все-таки отвлеклась от темы занятия. Что поделать, ребенок. — Дочь великого хана! — гордо выпаливает малышка. — Мне это имя дал отец-Повелитель. А кто назвал тебя так? — Тоже он, — киваю, вспоминая этот момент. Труп девушки за бортом, Мурада, пообещавшего мне смерть за предательство. Безнадёжность, страх и непонимание. Никаких положительных эмоций этот момент не вызывал. — А знаешь, как оно переводится? — заговорщицки шепчет малышка. — И как? — мне даже немного становится интересно. — Счастье, — выпаливает Ханзаде, широко улыбаясь. — Мой великий отец-Повелитель назвал тебя своим счастьем. Разве это не мило? Милым мне это не кажется. Называть меня «счастьем» в той обстановке, в которой я находилась, было по меньшей мере лицемерно. Потому что счастлива я не была. Я была напугана, растоптана и уничтожена. Видимо, для Мурада это и есть счастье. Или он не вкладывал в это имя издевку? И все и вправду так хорошо, как говорит этот ребенок? Додумать я не успеваю. В комнату, где мы занимаемся, внезапно врывается стража в черном. Все, что я успеваю сделать, это схватить с полки нож для разделки корней и дернуть Ханзаде назад. Испуганная девочка покорно прячется за моей спиной. — Саадет Хатун, вы обвиняетесь в государственной измене. Пройдемте с нами, — говорит один из стражей, выходя вперед. — Кто отдал приказ? — спрашиваю побелевшими губами, крепко сжимая в руке нож. — Сам Повелитель, — стражник протягивает мне бумагу. Все верно, печать на ней принадлежит Мураду. Я все меньше понимаю, что происходит. За что он приказал меня схватить? Неужели посчитал виноватой в ночном покушении? Нет, это глупо. У меня нет возможности организовать подобное, и он должен это понимать. Что тогда? Что меня ждет на этот раз? — Положите нож, Хатун, и пройдите с нами, — кладу нож обратно на полку. Вся притворная вежливость стражников тут же заканчивается. Меня скручивают, больно заламывая руки, и ведут прочь из комнаты. Маленькая Ханзаде вдруг выбегает навстречу и встает прямо перед стражниками, зло уперев руки в бока. — Как вы смеете так обращаться с моей учительницей! Я казню вас всех! — ее голос звенит от злости и слез. Ее грустное лицо вызывает у меня желание обнять и приласкать. — Ханзаде Султан, пожалуйста, идите к себе. Произошло недоразумение, оно скоро решится, и со мной все будет хорошо, — я улыбаюсь через силу, стараясь не дать понять, насколько сильно ноют вывернутые плечи. — Помните, вы обещали меня слушаться, — напоминаю ей ее обещание в надежде, что она быстрее уйдет. Вижу, как она сомневается, но в итоге выбегает в коридор. Стража становится еще грубее, и от их хватки явно останутся синяки. Меня ведут, как будто специально, по всему гарему, по самым многолюдным коридорам, и все вокруг взрываются насмешливыми довольными шепотками. Только Мерьем и прикормленный ею евнух выражают что-то похожее на сочувствие. Но они очень далеко и не могут ко мне прорваться. Почему-то вспоминаются слова Валиде Султан о том, что терпение Мурада рано или поздно кончится.