Злосчастный декабрь метель разносила, И молила молчать. Простила людей. Ведь она сторонник северной силы, И любовь проявляла лишь в красках идей.
— Я хочу, чтобы ты поехала кое-куда со мной, — они обедали в утеплённой беседке у дома Григория. Обед был, наверное, одним из самых приятных событий за прошедшую неделю жизни. Женщина удивлённо посмотрела на Гришу. На улице снова шёл снег, мешая передвижению автомобилей и пешеходов, направлявшихся к резиденции (или же из неё). Рассматривая эту огромную «дачу» можно было мельком заметить людей в чёрных бронированных костюмах с оружием наперевес, которые мило и по-дружески общались с местными артистами. — Куда? Что-то случилось? — Множество вопросов метались в мыслях Елены, сбивая друг друга, и образуя новые, куда более сумасшедшие. — Нет. Всё в порядке, — спокойно заявил мужчина, вновь мысленно удивляясь заботе о такой чёрной персоне, как он. — Если ты уверен… — Как можно убедительней для себя сказала Елена и положила ложку в тарелку, предвкушая интересный разговор. — Куда ехать? И ты не забывай о нашей конфиденциальности, хорошо? — Я поэтому и предложил. Хочу, чтобы ты поехала в Сочи на Новый год. Со мной. Будет семейный ужин. И никого больше. Я, ты, Инга и моя мать. А, и самый важный гость — виски. — Что? Серьёзно? — А в голове вертелось лишь «Мама. Там будет его мать…» — Стой. Никто же не должен знать… и… — Она стала говорить и размышлять об этом, разводя руками и предлагая всё новые и новые идеи. Начиная от того, что надеть и, заканчивая тем, что они будут пить. И всё это было в шуточной форме. Мало того, что и харизма у неё была, так и ещё она знала много шуток. На что Григорий очень сильно старался не смеяться, но с этой женщиной было сложно не улыбаться. Она делала его мир ярче, и поэтому Гриша хотел ответить ей тем же. — Так, Лена. Лена-Лена, — он торопливо заговорил о том, что это сейчас не важно, но она не замолчала. Более того, она завела новую тему и начала её развивать. — Так, Лена, спокойно! Если ты поедешь я буду очень рад. Рад видеть тебя на этом семейном празднике, — она задумалась. И это было уже серьёзно, поэтому она перестала шутить и нервно улыбаться. — Гриш, я… мне нужно подумать. Это очень серьёзно, и нужно обдумать все мелочи. Чтобы эти папарацци не нашли нас. Ты же знаешь… — Хорошо. Думай сколько нужно. Я не тороплю тебя, но мысль о папарацци я прошу тебя оставить. Мы будем праздновать на нашей даче. Там нас точно никто не найдёт, — он улыбнулся и налил почти полную рюмку виски из хрустального графина, долил вина Елене и убрал опустевшую бутылку под стол. — Тост? — Взяв бокал с красным вином, с улыбкой спросила женщина. — Успеть! Самое главное — всё успеть! — Звон двух бокалов и кухонных приборов были единственными звуками в маленькой тёплой беседке. Они продолжили обед. На улице снова пошёл снег. Он летел крупными хлопьями, позволяя ветру подхватить себя. Огромный участок был усыпан снегом, блестевшим на слабом зимнем солнце. На деревьях сидели пузатые снегири. Они тоже обедали. Если не присматриваться, то можно было легко перепутать их с рябиной. «Толстенькие рябинки» перескакивали с ветки на ветку, играя и напевая незамысловатый мотив. Хотя… Кто знает, может они матерятся… В доме Лепса было тихо. Горничные уже ушли, сделав свою работу. Дом был огромен. И тут было неимоверно темно. Но темнота не кажется страшной в доме с полной семьёй. Она куда ужаснее в доме с одиночеством. Одиночество было другом и семьёй Григорию. Дом буквально пах одиночеством, и хозяин дома пах так же. Этот запах сквозил везде. Он «жил» тут на полном праве. Одиночество занимало огромное место в жизни мужчины, но ровно до того момента пока не появилась она. Она та, кто сможет победить это зло. Искоренить его, излечить мужчину от одиночества. Они закончили свою трапезу молча. Закончили, собрали всё, оделись и пошли в дом. — Ебануться, блять! — Очень громко ругнулся Григорий, когда от его костюма неожиданно оторвалась пуговица. Евгений (один из тех бугаев-охранников), помогавший нести вещи, поставил на тумбочку посуду и по-быстрому ушёл. В то время Елена уже «копошилась» на кухне, разбирая посуду и убирая оставшиеся продукты. Она услышала восклицание как раз в тот момент, когда переливала остатки виски в графин и от неожиданности пролила их. Совсем немного. — Гриш? — Лена, вытерла пролитый алкоголь и прошла в коридор. Мало ли. — Пиздец, блять. Я не буду больше в этом ебучем ателье шиться. Заебали! То карманы не ровные! То, блять, плохо пришитая пуговица! Суки! Овцы, блять! — Он говорил очень много и грязно, на эмоциях разбил винный бокал, который нёс на кухню. Да, он о-очень вспыльчивый и очень много сквернословит, но зато честный. Заходя в прихожую, Лена была настроена снисходительно и спокойно, её настрой не сбило даже наличие осколков от бокала, брошенный в злости на пол пиджак и разбитая тарелка, где был хлеб. — Гриш, что ж ты так. Ну, пуговица. Ничего страшного. Я сегодня же пришью. Что ж ты злишься-то так, — она подняла с пола пиджак и оторванную пуговицу, которую положила в карман поднятой вещи. Григорий набирал какой-то номер и явно не с благими намерениями. — Гриша? Гриш, не стоит. Одумайся, — она подошла к нему, выхватила телефон из рук и посмотрела в глаза. Они были тёмно-зелёными. Зрачки сужены до предела. Он дышал через нос, желваки ходили ходуном, брови сведены, а руки так и норовили ударить что-нибудь. Сейчас Григорий был похож на разъярённого быка, а Елена была матадором. — Я должен им высказать всё, Лена! Они работают некачественно. Они дилетанты. Я не намерен терпеть это лишь из-за того, что они, блять, что-то не умеют! Эти ебучие швабры должны уметь шить, раз они там работают, — он говорил тихо, но жёстко. — Я вот виски сейчас пролила. Что, на меня тоже будешь орать и уличать в дилетантстве? Не все могут делать свою работу на 100%. Ты же сам знаешь, Гриша. Ты сам говоришь, что не на все сто выкладываешься. Поэтому, Гриша, я прошу тебя, — она положила пиджак с телефоном на тумбу, и подошла к мужчине вплотную. — Поцелуй меня, — он поцеловал. Грубо, жёстко, как и был сейчас настроен, но поцеловал. Запихнув своё «Я» подальше. Его демоны боролись с её ангелами, и полем битвы был этот поцелуй. Он сжал её в крепких объятьях. Лена попыталась отклониться назад, мол: «Хватит, я лишь успокоить хотела, а не продолжать это в спальне». Но в ходе этой горячей и даже чуть жёсткой «битвы», её мысли менялись: «Наверное, можно и продолжить, но до спальни далеко…» — и, словно отвечая на её мысли, Григорий легко поднял её на руки, переступил через осколки, и шагнул к кухонному столу. В дальнейшем они плавно переместились на пол… Межглавие. — Чёрт. С каких пор мы на банальщину перешли? — Кто сказал, что это «банальщина»? — А что это тогда? «Эксклюзив»? Не смеши! — Ну, кто знает, кто знает… — Что… — Я рад этому, — они всё ещё лежали рядом. Гриша на ощупь нашёл пачку сигарет и закурил. — Я тоже. Но нам надо быть осторожнее — отправиться в разное время. Но подарки купить можно вместе. Чёрт. Ваня! Ванечка! Я должна ехать к сыну! — Елена вскочила и, схватив свою одежду, наклонилась для последнего поцелуя. Мужчина улыбнулся в ответ, отвечая. Потом она рванула в ванную, и в кухне повисла мягкая и уютная тишина. Которая вскоре была прервана трелью Гришиного телефона — звонил «режиссёр». Мужчина нехотя ответил на вызов. — Слушаю… В семь вечера? Не могу. Я в десять должен быть на Останкино… В пять самый раз. Сопровождения не нужно. От этого хуже будет. А ей нет. Понял? До встречи! — Он сбросил вызов, положил телефон на стол и принялся одеваться.***
Григорий проводил Елену Владимировну до «их» места, откуда отправился на студию. Женщина обещала позвонить, когда будет в машине, и ещё раз, когда доберётся до дома. Только в этом случае Григорий мог быть за неё спокоен. Она часто посещала один из тех кафетериев, находившихся рядом с «их остановкой». Григорий останавливался недалеко от неё, дарил Елене последний поцелуй и по-джентельменски открывал ей дверь, выпуская из машины. Затем женщина шла к тому самому кафетерию, покупала чай и уходила в сторону метро, где находилась парковка, на которой таксисты пытались перекричать друг друга. В тот день она оставила в стороне все мысли, забывшись в объятьях Григория. Как странно… Елена очень переживала за то, что она называла «наработанным опытом». Проще говоря — за репутацию. Очень уж долгим и упорным путём она строила свой мир и работу. Но не семью. Всегда есть цена. У Григория имелась такая черта, как харизма, и, во многом благодаря именно этой черте, он был любим и признаваем публикой. Одно и то же событие могло поднять его рейтинги, а Елене — понизить. Так игралась с ними злодейка-судьба: они были вместе, и в то же время — порознь.