Станет легче?

Майк высокий. Его и в тринадцать нельзя было назвать мелким, но сейчас, когда ему семнадцать, Стиву приходится неосознанно качнуться с пяток на носки, чтобы отобрать из широкого, влажного рта очередную сигарету. Майк хмурится и отступает на шаг, пряча недокуренную сигарету меж длинных пальцев. Смотрит в упор, упрямо поджав губы. — Майк, — голос Стива звучит с укором, но смягчается, когда Стив замечает подсохшую кровь на разодранном рукаве рубашки и концентрированную боль на дне кофейно-угольной радужки огромных глаз. — Не заставляй меня забирать тебя в участок. Последующий внимательный осмотр выявляет еще несколько кровоподтеков на левом плече, ссадину на остром подбородке и грязно-влажные пятна на коленях светлых джинсов. — Это в тот самый участок, в котором шеф полиции Хоппер? — иронично выдает Майк, наигранно широко ему улыбаясь, и садится прямо на землю у обочины — на небольшую каменную насыпь, притрушенную пожелтевшими листьями. Снова сует сигарету в рот, затягивается и, шумно выдыхая, утыкается лбом в грязные колени. — Так что, арестуешь меня? — звучит приглушенно и едва хрипло. В Воздухе так и остается витать недосказанное: «Будто ты сам не курил в свои семнадцать». Курил. И не только сигареты, но Стив стал полицейским не для того, чтобы нынешние семнадцатилетние пиздюки, которые еще помнили Стива в школьные годы, тыкали его в это носом. Впрочем, это же Уилер. Иногда Стив думает, что заботиться о Уилерах — единственное, на что он на самом деле способен (он надеется, что малышке Хоуп никогда не придется столкнуться с тем, с чем пришлось иметь дело Майку и Нэнси). Стив ничего не отвечает, только глубоко вздыхает и садится рядом, не боясь испачкать форменные брюки. Отбирает-таки сигарету из продрогших майковых пальцев (на дворе конец октября, и воздух по вечерам уже достаточно морозный, чтобы вырываться из их ртов небольшими облачками пара). Но вместо того чтоб выбросить, затягивается сам — глубоко, долго, так, как давно не делал, — чувствует на языке приятную никотиновую горечь, сжимает искусанными губами фильтр, прикрывает глаза, выдыхая в ночную прохладу струйку дыма. Майк молча наблюдает за ним из-под пушистых, длинных ресниц; веснушки на его скулах кажутся почти коричневыми, темными на фоне практически белой в тусклом свете уличного фонаря кожи. — Станет легче? — вдруг спрашивает он хрипло, и смотрит с такой надеждой, что Стив поджимает губы и потупляет взгляд. Стив не знает правильного ответа на этот вопрос. Он хочет сказать, что да, станет. Пообещать, что однажды ему не придется мчаться посреди ночи на очередной зов друзей бороться с монстрами из другого мира. Пообещать, что однажды не придется чувствовать вину за чьи-то раны и прятать отпечатки острых зубов и когтей на своем собственном теле за длинными рукавами и высокими воротниками. Стиву хотелось бы, чтоб в семнадцать Майку не пришлось знать, как правильно зашить разорванные в клочья мышечные ткани на бедре Стива, и как правильно держать оружие одной рукой, чтобы уменьшить отдачу, пока второй придерживаешь за плечи раненого друга. Стиву хотелось бы, чтобы в его собственные семнадцать ему не пришлось учиться орудовать битой с торчащими из нее острыми гвоздями-шипами и знать каково это — брать на себя ответственность за жизни четырех тогда еще детей. Вместо этого он говорит неловкое: «Вряд ли» и, не смея взглянуть на Майка, поднимается на ноги, сжимая в кулаке ключи. — Поехали, — от недавно скуренной сигареты в горле с непривычки першит и приходится негромко откашляться, — отвезу тебя домой. Майк тоже на него не смотрит. Молча встает и на негнущихся ногах плетется к пассажирскому сидению полицейской машины Стива, стараясь не запачкать кровью светлые сидения. — Не хочу домой, — тихо говорит, когда Стив заводит мотор. Стив понятливо кивает, но в полной растерянности, что делать дальше: везти Майка к себе кажется решением неправильным, но отвезти его к Хопперу кажется неправильным еще больше. Он еще раз украдкой оглядывает Майка и уверенно сворачивает на дорогу. — Мать, конечно, в очередной раз сделает вид, что не заметила крови на моей рубашке и тактично отведет взгляд, — хмыкает Майк, по-прежнему не поднимая взгляда. — Но теперь, когда Нэнси уехала, мне не хочется быть там. Одному. Стив понимает. Большинство людей в Хоукинсе предпочитают жить в неведении, даже несмотря на то, что иногда очевидность происходящего уже выходит за рамки: люди пропадают, все больше сообщений о каких-то странных животных в лесах недалеко от бывшей лаборатории. Родители Майка и Нэнси не исключение. И Стив, наверное, в каком-то роде понимает их тоже, — жить в своем уютном пузыре проще, чем посмотреть правде в глаза, — но вряд ли он смог бы молча наблюдать за тем, как его ребенок уходит по ночам неизвестно куда и возвращается с новыми шрамами. Напоминание о Нэнси заставляет Стива сжать пальцы на руле сильнее и нахмуриться. Он не винит ее: ни когда она бросила его в пользу старшего Байерса, ни когда уехала с ним же в пресловутый колледж. Стив верит, что Нэнси заслуживает лучшей жизни, чем тухнуть в маленьком городке, единственным развлечением которого является охота на смертоносных потусторонних монстров; Джонатан, наверное, тоже (в конце концов, он не так уж и плох). Стив не винит ее, и если в следующем году Майкл уедет тоже, Стив, наверное, не удивится (и не станет винить его тоже). В большом доме Стива тихо и пусто (его собственные родители оказались из тех, кто не просто игнорирует слона в посудной лавке, а убираются как можно дальше — например, на дедушкину старую ферму — пока, еще могут). Большая часть дома кажется совсем не жилой, и Стив не помнит, когда в последний раз заходил куда-то дальше прачечной в кладовке под лестницей (ему достаточно слишком большой для него одного кухни и удобного дивана в гостинной). На кухне, пока Стив наклоняется в нижний ящик за аптечкой, Майк сдирает с себя окровавленную рубашку и со стоном подтягивается на руках, бесцеремонно усаживаясь на край столешницы. Его отросшие кудри падают на глаза и мешают осмотреться; сил нет даже на то, чтобы убрать их за ухо. В последний раз кто-то из Уилеров был в его доме в ту ночь, когда пропала Барб, и Стив не может отделаться от странного, липкого ощущения неправильности, заставляющего его пальцы дрожать. Майк отбирает из его рук бутылку воды и, не жалея, щедро поливает свое плечо и шею, аккуратно поведя головой. Морщится. Шипит сквозь сжатые зубы и закусывает нижнюю губу. Вода разливается по его телу, столешнице, капает на его джинсы и пол. Череда рваных укусов, тянувшихся от плеча на трапециевидную мышцу, кажется страшнее и глубже, чем показалось Стиву при первоначальном осмотре, и он озадаченно хмурит брови. — Воу, — выдыхает Стив, подходя ближе и аккуратно промокая неровные края раны антисептиком. — Ты чего не сказал, что все настолько плохо? — выкидывает испорченную ватку, достает новую. Смотрит на Майка с укоризной, словно вычитывает провинившегося ребенка. — А если загноится? — зажевывает губу и хмурит брови, шумно выдыхая, и как-то обреченно, говорит: — В некоторых местах придется зашить, — словно подобная практика уже потихоньку входит в норму (не далеко от истины). Майк зажмуривается, вцепившись длинными пальцами в края столешницы, и кивает. — Нормально, — говорит на выдохе. — Эл сейчас похуже будет. — Нет, не будет, — шипит Стив — точно вычитывает. — С ней все нормально, всего лишь потеряла сознание. А ты, — тычет пальцем в его здоровое плечо, не вовремя обращая внимание на мягкость кожи и то, что плечи Майка, оказывается, тоже усыпаны веснушками, — перестань грызть себя виной. — Всего лишь? — Майкл импульсивно вскидывает руками, тут же морщится от пронзившей его боли. — Всего лишь? Она потеряла сознание, потому что истратила все силы, пока спасала меня от той твари. — Но в отличие от тебя, она в порядке. С Эл такое бывает, ты сам знаешь, — говорит Стив уже тише. — Перестань корить себя, на твоем месте легко мог оказаться Уилл или Дастин. — Но не оказался, — грустно перечит Майк. — Знаешь почему? — он внезапно поднимает на Стива свои угольные глаза, черные-черные — не отличишь радужку от зрачка, и смотрит так потерянно-виновато, что Стив еле удерживается, чтоб не потупить взгляд самому. — Потому, что они знают, что делают. У Уилла есть это его виденье, у Лукаса — железные яйца, Дастин — мозг команды. А я? Что есть у меня? Я только всегда всем мешаю, и сегодняшний случай этому доказательство. Боже, этот несносный мальчишка действительно верит во все, что только что сказал. Ну что за идиот? — Ты их сердце, — подумав, искренне говорит Стив, укладывая горячую ладонь Майку на грудь, туда, где быстро-быстро бьется его сердце. — Их лидер, — на этих словах Майкл недовольно фыркает. — Без тебя они бы не были командой, потому что недостаточно силы и ума, чтобы победить врага — нужен дух. Поэтому не смей говорить, что ты ни на что не способен, понял? Мы все ошибаемся, и настоящая сила в том, чтобы вынести из этого всего ценный опыт и стать мудрее. Стив не напоминает Майку бесчисленное количество раз, когда именно Майк спасает их задницы (и Стива в том числе — достаточно припомнить тот случай с демопсами и разодранным бедром). Майкл всегда чувствует наивысшую ответственность за них всех и сильно корит себя за малейшие усложнения или недочеты; Майклу нужно понять, что в их деле важно быть не только самоотверженным, но и немного хладнокровным. — Тебя в твоей полицейской академии научили говорить вдохновляющие речи? — Майкл немного улыбается, хотя брови его все еще нахмурены. Стив облегченно выдыхает. — Ага, — он весело подмигивает. — Давай-ка добротно залатаем тебя, солдатик. Майкл выдает смешок. Ну, наконец-то. — Сожми, — Стив отходит в сторону и легко хлопает Майкла по бедру, заставляя крепко сжать пострадавшую руку между ногами. — Не отпускай, — фиксирует, придерживая за локоть. Выливает на свои руки добрую половину антисептика, достает из запаянной упаковки медицинскую иглу (со временем в его аптечке появляется много полезных штуковин, которые Стив надеется ни разу не использовать). — Тебя же учили этому в твоей академии тоже, да? — полушутливо-полуопасливо интересуется Майк, сжимая ноги сильнее. — А тебя? — Стив иронично вскидывает бровь, в очередной раз за сегодня вспоминая ситуацию с чертовыми демопсами и его бедром, в которую они с Майклом попали около года назад; заставить Майка зашить его рану в полевых условиях, было ужасным, но, как оказалось, единственно верным решением. — Шрама, кстати, почти не видно, несмотря на то, что я думал, что останусь без ноги. Потом покажу, если хочешь, — нарочно подмигивает, стараясь разрядить обстановку. Майк хмыкает: — Давай уже. — Потерпи немного, будет больно, — Стив в последний раз успокаивающе гладит Майка по спине и принимается за дело. Стив не видит выражения лица Майка, но его побелевшие пальцы, вцепившиеся мертвой хваткой в столешницу, говорят о том, что Майк терпит из последних сил. Закончив, он молча убирает ненужные медикаменты в аптечку и достает бинт, готовый наложить повязку. Майк заметно расслабляется. — Пусти, — Стив снова легко касается его бедра, в этот раз освобождая руку, и подходит ближе, внимательно осматривая свою работу. — Дай-ка, — невнятно бубнит одними губами, убирая темные, вьющиеся волосы с шеи, и закрепляет повязку пластырем. — Вот так. Ты молодец. — Могло быть хуже, — Майк шумно и со свистом выдыхает свозь зубы и вдруг обнимает Стива ногами, не давая отстраниться. Утыкается влажным лбом ему в плечо. — Я не похож на нее, знаешь, — говорит тихо-тихо. Стив застывает, — ну, конечно, — неужели он думал, что будет просто? Молчит какое-то время, позволяя себя обнимать. Усилием воли заставляет себя расслабиться. — Знаю, — выдыхает, аккуратно поглаживая спутанные волосы на затылке. Черт с ним — вляпаться в Уилеров во второй раз оказывается не так уж и страшно (в конце концов, максимум, что ему грозит — дважды разбитое сердце, подумаешь).