Иные

      Да, это ещё одна глава этого странного фанфика. И в ней будет очень «многа букаф». Настолько много, что все они не уместились в одной части…       И наверное мне надо объяснить, какого чёрта она, эта глава, тут вдруг нарисовалась, если я на протяжении целого дня била себя в грудь, доказывая в комментариях к фанфику, что переиграть концовку у меня не получается…       Всё очень просто: события позавчерашнего вечера сами поменяли конец этой работы.       А теперь по порядку…       Мои друзья активно вправляли мне мозг всё это время, уговаривая простить Горшка и объясняя, почему я должна это сделать. И немалую роль в этом деле сыграла наша с Мишей общая знакомая, о которой я не раз упоминала здесь.       Но сначала о Пифии.       Выкладывая предыдущую «последнюю» главу, я была уверена, что, если она её прочитает, то очень нескоро.       Однако утром меня ждало длинное сообщение от зарёванной подруги.       «Я прочла «Иных». Последняя глава… что ж, теперь я окончательно почувствовала, что ты нас всех отсекла. Обидно, что я оказалась такой мразью бесчувственной, и не смогла достойно разрулить эту ситуацию. Мне искренне жаль. Но если с нами ты почувствовала себя одинокой, мне дико страшно, потому что я всегда обо всех заботилась и всех втихую защищала, тебя, видимо, не смогла. Это отвратно просто.       И ещё, насчёт того, что Миша вчера сказал про «опасно», это не про цепь, что ты натянула, а про сам факт твоего состояния, и ты просто могла пострадать.       Я понимаю и тебя, и его: ты была страшно расстроена нашим таким поведением и отношением; он пытался защитить и отвоевать тебя.       Ты дорога мне и всегда будешь дорога. Это всё, что я могу сказать».       Моя Пифия… Ничего ты не поняла. Это была всего лишь попытка подстроиться под ситуацию. Приспособиться. Принять одиночество и превратить его в свободу, чтобы не сойти с ума; а не желание отсечь друзей.       На самом деле, должна заметить, что Пифа нам всегда помогала, чувствуя на себе какую-то странную ответственность за наши с Горшком отношения. Выходит, что? Я просто привыкла к её помощи и участию, и воспринимаю это, как само собой разумеющееся?.. Надеюсь, что нет… Но я в этом ещё не разобралась.       И всё-таки, говоря о нашей с Горшенёвым проблеме, мне непонятно, как можно требовать от человека немедленно выйти из определённого состояния, в которое его запихнула сложившаяся ситуация.       Это как сказать плачущему ребёнку: «не ной, не то получишь по заднице!», и ожидать, что он заткнётся, а не заплачет с удвоенной силой.       «Я никого не отсекала, — написала я, — я просто не хочу больше нуждаться в защите. Не хочу быть ёбаной тряпкой. Я тебя тоже люблю… — секунда сомнений стоит ли это писать, и я добавила: — И его…».       «И он тебя. И я».       «Его любовь мне не нужна. А с тобой я расставаться не хочу. И я тебя не отсекала».       «Я не в смысле связи. Ты просто как будто отодвинулась. Проревела с твоей главы…».       А уж как я ревела, пока писала её! Все эти короткие фразы в ней: «тряпка», «размазня», «идиотка» — были своеобразными пощёчинами, чтобы успокоиться и прекратить ныть.       Тяжело переношу я наш с ним разрыв. До сих пор не ела, а теперь ещё и проблемы со сном добавились: часами смотрю в потолок и медленно схожу с ума без его крепких объятий, нежных прикосновений и тихого шёпота на ухо. Кажется, это стало необходимостью…       Ощущение одиночества трансформировалось в абсолютное безумие — кажется, что отобрали кусок меня. Значительный кусок!       Кстати, о снах…       Я решила рассказать подруге об очередной выходке Горшенёва.       «Он ворвался сегодня в сон. Ничего не помню. Вообще. Помню один кадр: зачуханный Миша, как в том сне, про волосы, даже одет также, просто стоит ко мне вполоборота, медленно оборачиваясь.       Но он пел мне песню. Одну и ту же, по кругу, как на репите, и я проснулась с нею в башке…»       Утром, открыв глаза, я напела простой мотивчик, я напевала его и в ванной, и пока делала кофе, чтобы не забыть.       «Чья же это песня? — думала я. — Главное строчки вспомнить… выше… выше… Выше всего на свете — там такой смысл. А чего именно выше-то? Там говорилось. Надо вспомнить».       Влезла в интернет. Выше… выше… что ж там за слова…       …Выше боли, выше зла,       Выше стен, где жизнь была…       Точно!       Вбила в поисковик. Это «Кукрыниксов» песня… — Любовь, — прочитала я название. И конечно же разревелась.       Рыдания усилились, когда я дошла до куплета со словами:       «Выше веры, выше сил,       Что терзают этот мир.       Выше брошенных на дно,       Это чувство у нас одно».       Эх, Лёха, Лёха… Понасочинял, а мне теперь плакать…       «Он мне что, типа намекнуть ею пытался?» — написала я Пифии.       «Да. Как будто намекал», — согласилась она.       «Мастер тонких намёков», — я не удержала иронию.       Миша, гад, песни брата петь вздумал. Ну конечно, в его репертуаре же такой лирики нет. Что он мог бы спеть из своего? Разве что, «Забытые Ботинки»? Да он её терпеть не может!       «Теперь он меня в снах будет изводить. Сна решил лишить, добрый парень Мишенька. Хороший парень Владик Цепеш, блять», — продолжила я.       Вот же вампирюга! Демон! Вурдалак! Кровосос! Дракула настоящий! Решил меня совсем замучить! Миша Цепеш!       «И будет. Ничего не поделать».       «Что, мне не спать теперь? Во сне не могу защиту держать. Его в дверь, он в окно».       «Не удержишь защиту, он наполнен теперь до краёв».       Набрался под завязку, значит. Это отлично, значит он себя хорошо чувствует…       Послушав «Любовь», Пифия ещё немножко поплакала, а потом сообщила новость: именно тем утром на неё свалилась потерянная эмпатия.       «Мне странно, что я с самого утра именно сегодня стала в полной мере ощущать твоё состояние. Такое впечатление, что меня блокировали до этого.       Хочется убить кого-нибудь и одновременно выть, рвать волосы на башке. Дерьмо».       «Вот примерно так, да», — она меня чувствует! Снова!!!       «До этого я не чувствовала ничего. Абсолютно. Такого просто не может быть. Я от природы не могу не чувствовать», — продолжила подруга.       Да, этого не может быть. Наше общее проклятье или дар, как угодно — эмпатия. И мы не умеем её отключать. Так и ходим, либо разрывая свои души из-за боли других людей, либо воспаряя от счастья других людей…       Боль Пифии, боль Игоря, боль Горшка — я всегда хотела это чувствовать. Я должна их чувствовать. Но страдать из-за боли незнакомцев мне не нравится. А приходится.       Мы, как хамелионы, только принимаем не цвет, а эмоции.       «Ну вот, я понимала, что ты почему-то меня перестала чувствовать. Меня это шокировало», — ответила я.       «Сука. Я в шоке. Как так? Я только сегодня утром смогла… Хуйня какая-то несусветная».       «Может Игорь тебя блокировал, чтобы ты так же не мучалась? — предположила я, — а может просто главу прочитала и приняла всё на себя…       Миша говорил, что этот фанф заставляет читателя чувствовать эмоции главных героев».       Всё это время в другом диалоге меня пыталась вразумить другая девушка.       Прочитав главу, она ужасно расстроилась. Чего она мне только ни писала! И про то, что Миша вовсе не мудак, и что он пытался нас защитить, и про пятьсот лет любви, которую нельзя так просто взять и убить…       «Он выбрал не лучший вариант. Но если у него не было выбора? Ты ведь даже не выслушала его… да, я не одобряю его поступок, но вдруг всё именно на этом и зиждется? Он очень боялся тебя потерять…и не забывай, что в тот момент многое было на кону. Как мудак он бы поступил, если бы он мог всё исправить и не исправил…а тут. Он сделал всё и даже больше, чтобы остаться с тобой…       Он справедливый. Пусть, может, не всегда…но он старался всегда поступать по совести. И да… он не идеален. Никто не идеален…».       «Ещё бы! Ему до идеала ох как далеко! В пору бы радоваться, что его, вот такого, так сильно любят. Вот и меня пусть любит такую, какая я есть».       Я была непробиваема. Прервав уговоры и убеждения, она сообщила странное:       «Знаешь, несколько ночей подряд на той неделе у меня были странные сны. Я с кем-то говорила, что-то делала, и кто-то меня учил, как правильно поступать и как нужно принимать решения… В процессе этого я становилась умнее и опытнее, курс блин, какой-то трехдневный, но вот о чём шла речь и кто меня обучал, и чему — ни-хре-на не помню…»       А вот это интересно! Кто из наших влез? Чья это работа? Это ведь стандартная процедура, обычная практика бестелых Иных — влезть в сон, научить чему-то, а после, даже если человек не вспомнит процесс обучения, приобретённый навык не исчезнет…       «Игорь», — уверенно сказала Пифия.       «Наш пострел везде поспел… — заметила я, и озадачилась: — Вот мне любопытно, как вообще Игорю вся ситуация?       Вот заметь. И я, и ты спокойно себе жили и не чухались. Нарисовался Горшок, и перевернул две жизни с ног на голову».       Что за несносная манера?! Как ураган ворваться и всё переделать на свой лад! Сам крутится постоянно, и других напрягает. Вот точно, у него шило в заднице!       «Потом пришёл Игорь, — продолжила я свою мысль в диалоге с подругой, — томный такой парень, спокойный, жил себе несколько десятков лет, и не парился… Пока не пришёл к нам. И носится, бедолага, бегает, разрывается. И опять-таки из-за Горшка. Игорь, тебе с нами весело?»       «Весело с вами. Да. Но я не могу не быть с вами. И с Мишей тоже», — ответил светлоглазый.       «Забудь о спокойствии, мой милый друг. Оно больше тебе даже не приснится», — предупредила я.       А девушка, что безуспешно пыталась пробить мою стену, огораживающую от Горшенёва, выдвинула наконец совсем уж безумное предположение.       Начала она осторожно:       «И, в порядке бреда, ещё одно предположение. Не знаю даже, стоит ли озвучивать…       Я просто в ахуе от происходящего, так что извини, если буду ерунду городить, ладно?»       «Да я тоже в ахуе, нормально, жги!» — ответила я.       Эта ерунда даже заставила меня рассмеяться:       «Могло быть это всё «проверкой»? Ну, то есть его «вернули» на тех условиях, что ты сможешь его простить после этого? И Пифия не случайно тебя не чувствовала, и вообще… всё для того, чтобы ты сама справлялась?       То есть насколько сильна ваша любовь и на что вы готовы ради неё…».       «Бля, ты перечитала любовных романов?» — я тихо засмеялась.       Но стоило мне скинуть это сообщение Пифии, как моя улыбка сначала исчезла вовсе, а потом от части вернулась, нервно дёрнув уголки рта. Мир свихнулся. Да, да, все дружно сошли с ума!       «СУКА!!!!! ОНА ПРАВА!!! Ору от шока! — взорвалась подруга потоками сообщений. — Я ТАК ЖЕ ДУМАЛА, ЁБАНЫЙ В РОТ! Блять, как же это логично! Какая она умница!       Вот она и расплата за его просьбу. Ты не напрасно чувствовала, что что-то попросят взамен. Я знала, что будет подвох. Они уверяли меня, что нет расплаты, а она есть, проверка, которую не озвучивают!       Просто берут и причиняют всё это, чтобы посмотреть, как выкрутятся все! Сука! Это, как два плюс два, легко. Боже. Я в шоке! Поговорю с Игорем… Теперь-то он мне всё расскажет!».       Светлый подтвердил догадки Пифии и нашей знакомой, что первой предположила такую фигню. Нет, он не сказал ни слова — он немедленно слинял, услыхав наш разговор.       Но вскоре вернулся. Он привел к ней Горшка…       Пифия включила голосовой режим: — Это косматое чудовище здесь, — начала она.       Сердце моё забилось быстрее, в ушах заложило, дыхание перехватило, перед глазами поплыло:       «Моё косматое чудовище здесь, у Пифии!»…       Чёрт! Да когда же ты перестанешь так на меня действовать! — Почему Игорь съебал… — продолжила подруга. Видимо, наш рыцарь печального образа, за такие фразочки в свой адрес, одарил её убийственным взглядом, так что, девушка звонко прицокнула и исправилась: — Хорошо, ушёл! Ушёл он, потому что за Мишей пошёл! Это страшное чудовище с чёрными глазами… Лохматый, косматый, в жутком виде сегодня… С этими волосами, блять, поломанными сосульками, как раз, как ты во сне описывала…       Я шумно сглотнула. Блин, Миша, ну почему ты так… — Принесло потрясающую весть это чудовище! — объявила Пифия. — Знаешь, по какой причине я только сегодня стала тебя чувствовать? Как раз по той самой причине, что мы сегодня все открытие сделали… Эта девчонка нам для того и нужна — у нас же нет случайных людей — так вот она подкинула карту, скажем так, и по цепочке все карты легли, развернулись к нам лицом. Я тебя и не чувствовала, потому что эта была по кругу цепочка, звенья… это план, замысел…       Утром меня накрыло волной всего того, чего я не прочувствовала за все эти дни. Что повлекло срыв… Дальше, — она произнесла имя той девушки, — глаза нам открыла. Дальше, Игорь, как услышал, что всё открылось, изменился в лице, его осенило, он сходил за Мишей, сейчас они вернулись… Стоят… — она, видимо, поискала их глазами, осмотрев помещение, и добавила: — Вот там, слева… Я просто в шоке…       Я перестала что-либо понимать. Чей план? Верховных? Что они проверяли? Зачем? Меня проверяли? Значит Миша нарочно кинул на меня агрессию? — Вся эта хуйня ведь из-за того, что он оттуда сорвался и выплеснул ярость, понимаешь? Значит он это сделал нарочно, из-за проверки! — Неееееет… это всё плаааан! — поспорила Пифия, — знали, что он сорвётся, знали, что я буду холодна, знали, что ты так отреагируешь на агрессию! — Пхах, предсказуемый Горшок! — я снова не удержала ехидного, но горького смешка, — пешка в руках Верховных!       Как тебе это, Мишенька? Панк наш распрекрасный! Весь такой особенный, идущий против системы, против всех! Каждый твой шаг просчитан. Для этого даже не надо быть Высшим. Верно Балу говорит: панк — самый предсказуемый человек и им легко управлять. — Это очевидно! Все знают агрессию Миши, все знают твою гордость. Вот она суть. — А вот и нет! — поспорила я, — не все! Может они и знают, а я и подумать не могла, что он такое устроит! Что он, зная, что я как оголённый нерв сижу, просто впечатает в меня ботинок гнева!       Моя реакция на его поведение могла бы показаться читателю слишком несправедливой, мол, ну рявкнул — и ладно, нормальное дело! Чё она из мухи слона делает?!       Но нет. Я — Иная. Я ощущаю его ярость на другом уровне. Она может быть разрушающей для меня. И та его ярость была именно такой… — Девчонка права!!! — продолжала Пифия, — я тоже вертелась вокруг мыслей о гордости.       А вокруг мыслей об агрессии? Нет? А чё сразу я-то?! Как всегда: я неправа, а Горшенёв — зайка! Чего бы он ни натворил! Нет уж! Он сам виноват! — Но он хотел сорваться. И его желание уйти много значит. И я его не стала удерживать, как в тот раз… Может быть и правда это не настоящие чувства, раз всё так? — задумалась я.       А ведь правда. Даже когда он кинул на меня Договор и я понятия не имела, чего именно он хотел и зачем это сделал — я не отпускала его, я и выполнять условия, возникшие в Договоре после поправки, не хотела, только бы он не ушёл!       А теперь… А теперь я закрываюсь от него намертво. Через боль, сквозь зубы, закрываюсь. Любовь ли это вообще?       Но подруга была непреклонна: — Гордость. Или гордыня. Нет слов. Мне жаль, что ты не способна на прощение. Проверяли не на любовь и всё такое. А на твою способность прощения. А вот и промазали. Ты не собираешься никого слушать.       Мне уже было не столь важно, гордость ли моя всему виной, или агрессия Михаила. Меня накрыла волна гнева в сторону Высших. И страха перед ними во мне не возникло: пускай наказывают, если считают, что я неправа. Но я знаю, что я права. И не отступлюсь. — Господи… в чём смысл такое делать? Исход ведь им известен: я пошлю Мишу нахуй. Им там весело с душами играть?! Мне пиздец, наверное, от них будет, но я в лютой ярости. СУКА, ИМ ПРОСТО НРАВИТСЯ НАМИ ИГРАТЬ! ТКНУТЬ ПАЛКОЙ И ПОСМОТРЕТЬ, КАК МЫ ЗАДЁРГАЕМСЯ! ЁБАНАЯ ИГРА В СИМС, А МЫ — СИМЫ!!! — несло меня всё сильнее, — эта проверка… это игра. Это, блять, игра!       «Мы хотим поиграть с вами в игру. Кандалы на ваших ногах. Ключ у кого-то из вас в заднице. Достать его можно только зубами. Смогут ли девушки и их уважаемые хранители выпутаться из этого дерьма? Делаем ставки, господа!»       Замутить такую историю, чтоб подпалить муравьишкам жопки! А нехуй жить спокойно! Танцуйте, марионетки, дёргайтесь нам на забаву! — Ничего тебе не будет, — вздохнула Пифия, — там все всё прекрасно понимают.       Я хотела продолжить осыпать проклятиями Верховных, но поперхнулась гневом. В этот момент в комнату из коридора влетела бабочка. Потрясающей красоты: её крылышки сверкали, будто бы осыпанные золотой пылью.       Я с удивлением проследила за её полётом:       «Надо же, какая красавица залетела!»       Она приблизилась ко мне, зависла вдруг в воздухе и… И исчезла, рассыпавшись золотым пеплом. — Какой здоровый глюк, — пробормотала я, и слегка вздрогнула, осознав, что не слышу такой привычный смех Горшка в ответ на эту фразу. Это милое тихое хехеканье…       Я как-то резко сникла. Стало вдруг наплевать на Высших и их развлечения. Я так скучаю по его смеху… По его голосу… Скучаю по нему, и ничего с собой сделать не могу.       Стала смотреть его фотки. Спустя некоторое время вдруг осознала — нет во мне необузданного гнева, какой я испытывала прежде, натыкаясь на его фотографии в сети, в моменты наших ссор. Нет бессильной ярости: «Сука, везде ты! В сети, в плеере, в реале, во сне, везде!». Нет, а должна быть! Осталась только тихая грусть. Значит, это конец. Если нет прежней острой эмоции — это конец. Скоро наступит полное равнодушие.       Скоро. Но не сейчас. Сейчас мне его не хватает до такой степени, что хочется кричать и всё крушить.       Это пройдёт. Всё проходит.

***

      Чуть позже заглянул Игорь. Прошёлся по квартире хозяйской походкой, осмотрелся и ушёл. Чё хотел? Чё приходил? Фиг разберёт этого таинственного мужика.       Спустя немного времени из кухни крикнул Боец: — Походу Горшок заходил только что!       Я пошла к нему: — Серьёзно? — я очень старалась не показаться взволнованной, — с чего ты взял? — Смотри, — он указал на Мишин стакан с вином, — половину кто-то выхлебал.       Выходит, он приходил? Выпил вина и ушёл? А я его не почувствовала, хотя сняла с себя защиту давно — нет сил на неё. Значит, он ко мне не подошёл. А я его больше не чувствую. Надо к этому привыкать…       Так бы я и ходила по квартире тихой тенью, позволяя себе обречённо ждать, когда отпустит боль и окончательно разорвётся связь с ним, если бы не… Если бы не читатели, которым не всё равно на эту историю… на нас с Горшком.       На меня вдруг резко свалилось осознание всего ужаса этой ситуации. И повлиял на меня комментарий к предыдущей главе. А точнее его часть:       «Любой женщине от природы присуща всеобьемлющая жалость, особенно к тем, кого мы любим… А она оставляет своего единственного и любимого Мишутку одного… Опять или снова? Зная о возможных последствиях, зная, что он вспыльчивый и дурной, и что угодно может с собой натворить… Она ведь его любит… Это же больше, чем бесчеловечно, снова оставить его наедине со своими мыслями…мы же уже знаем, чем это все закончится…» — спасибо милой Мари… Верно Пифия говорит: у нас не бывает случайных людей.       Я смотрела в потолок и в моей голове крутились обрывки этого комментария: «Зная о возможных последствиях…»       Твою же маааать… «Зная, что он вспыльчивый и дурной…»       Ой пиздееееец… «Что угодно может с собой натворить…»       Ёобаный в роооот… «Мы же уже знаем, чем это всё закончится…»       Блять, да. Да, да, да!!! Знаем. От бессильной ярости и душевной боли, он может ввязаться в драку с какой-нибудь огромной тварью, которая убьёт его! Он может выйти и крикнуть: «Эй, жрите меня!», и его сожрут Высшие сущности! Может пойти к тому Охотнику, что безуспешно преследует его всё это время! Я не рассказывала про Охотника? Потом расскажу, если интересно… Боже, он же может отдать остатки своей энергии и Силы, и погибнуть в кайфе! И получится всё, как тогда, в жизни! Он столько всего может натворить от бессилия и ощущения потери…       Мне срочно нужна Пифия. Срочно.       Подруги не было в сети — в тот день у неё была куча дел, и я, кусая губы в нервном мандраже, обратилась к той самой девушке, что пыталась достучаться до меня весь день.       Написала свои мысли по этому поводу сумбурно и бессвязно, как мне кажется, но получила чёткий ответ:       «Он — не дурной ребёнок. В этой ситуации он спасал вас от разлуки, и в данном случае он выступал в качестве старшего. Он бросился на амбразуру и смог отстоять ваше право быть вместе.       Послушай. Я сейчас уговариваю тебя смягчиться не потому, что хочу, чтобы вы были вместе, а потому, что вам очень плохо врозь».       Может и спасал. Мы не знаем, что именно он делал там. Но на меня уже навалилось беспокойство о том, что с ним происходит сейчас, а не происходило там. Если он в таком состоянии, как говорила Пифия, до сих пор — косматое чудовище — то он явно близок к непоправимому поступку…       «Да, но теперь, закончив дело, он снова стал дурным ребёнком, которого бросили. Ходит, как чмо немытое, фиг знает, что он может наделать…» — написала я.       «А теперь это его право… Господи, как же вы похожи! Не в том смысле, что «чмы немытые»… А в том, что вы делаете всё, чтобы разрулить критическую ситуёвину; а потом впадаете в ступор/транс/отходняк/истерику».       Наверное… Со стороны виднее. Может потому нам и тяжело вместе приходится, от таких сходств?..       Однако проблема глубже, чем кажется на первый взгляд. Проблема даже не в том, что я знаю, какой он, Миха, по сути дурной импульсивный балбес с отсутствием инстинкта самосохранения. Проблема в том, что я вытворяю сейчас ровно то, что так яростно осуждала!       Неужели я стала такой, как она?!!! Он так любил меня за то, что я не такая!.. — Миша, можешь прийти? Давай поговорим! — понятия не имею, что я собиралась ему говорить и зачем звала. Это вышло как-то автоматически, просто потому что мне было необходимо его позвать…       Весь день девушка, что подсказала нам о проверке, уговаривала меня позвать его. И если поначалу я действительно не хотела видеть его, то потом мне просто стало страшно.       Что, если он придёт, а я его не увижу? Не услышу! Не почувствую! Сейчас есть сомнения, а потом, когда я позову его, я буду знать точно, потеряла я с ним связь или нет… А что, если её больше нет?!       Тишина. Нет его…       С каким нетерпением я ждала Пифию! Наконец она вошла в сеть. — Надо поговорить. Понимаешь, какое дело… — неуверенно начала я, — просто что-то без тебя не обхожусь совсем… — Да норм, я только рада быть нужной! — с готовностью отреагировала подруга. — Короче, там это… комменты такие… Меня как будто поленом по башке ударили… Я себя почувствовала этой… — во мне включился горшковский неандертал, но я взяла себя в руки и произнесла это, — мадам Горшенёвой, ей богу… Выходит, я что, тоже самое делаю, да? — Таааак, — протянула подруга, быстро сообразив, к чему я клоню, — ты о том, что делала Оля…?       Тут мне наверное нужно сделать отступление и объясниться, да?       Понимаете, в чём дело… Я неспроста избегала тему Мишиной семьи на протяжении всего повествования. Наверное, безрассудно, озвучивать такое в последней главе, перечеркнув своё правило, установленное ещё в самом начале работы над фанфиком, наверное в меня полетят тапки читателей после этого… Но я всё равно скажу. Готовьте тапки, дорогие, но это моё мнение и я от него не отступлюсь.       Я всегда относилась к Ольге с огромным уважением. Мне казалось, что именно она вытянула Мишу из пропасти, продлила его жизнь на целых десять лет, мне так хотелось сказать ей за это спасибо… Но.       Но потом ко мне пришёл Горшок. Он всякий раз резко мрачнел, когда я высказывалась о его жене, в ключе: «Какая умница, какая любовь, какая сила!». В итоге мнение моё изменилось.       Я стала часто думать о случившемся 19 июля и в какой-то момент меня просто бомбануло: — Да как она могла! Она же его бросила! Она же понимала, что он большой ребёнок, что он наделает глупостей — и оставила его! Она знала, за кого вышла замуж! Его нельзя было бросать, зная, в каком он находился состоянии!!! Он был одинок, ему было больно, ему нужна была поддержка, а его бросили! Всем известно, как он эксцентричен, а живя с ним под одной крышей, это становится ещё более ясно, чем остальным! Это же надо! Знать, какой он, и бросить его! — мои слова. Мои, понимаете, да?       Пифия была со мной полностью согласна, хотя прежде тоже очень хорошо относилась к Ольге. Мы немного поговорили и об Анфисе, и пришли к выводу, что, если бы не наркота, они остались бы чудесной парой. Анфиса, царствие ей небесное, понимала его, наверное, как никто иной… И меня приводят в исступление негативные, злые комментарии об этой девушке в сетях! И Горшка, кстати, тоже.       Миша слышал тот наш с Пифией разговор, и не смог смолчать. Он очень долго держал всё это в себе, а в тот момент не выдержал и рассказал нам о многих проблемах в семье, о проблемах личных, рассказал и про Ольгу, и про Анфису… И ещё про девушек…       И кстати, нравится вам это или нет, Анфиса — его родственная душа. Настоящая. Это не фигура речи.       Столько боли и сожаления, бессильной злости и печали было в его словах!       Я не стану приводить сюда его речь, хотя у меня есть возможность показать её. Пускай лишь я останусь в ваших глазах стервой…       Так я к чему это всё… Выходит, я сделала ровно то, что так ожесточённо осуждала! И Пифия это подтвердила. — Я могу быть честной? Со стороны, если непредвзято… и не думая о нашей дружбе… то да, что-то общее с её поступком есть. Прости. Тут каждый из вас виноват и невиновен. В равной степени. И накосячили, и правильно сделали. Но всё равно паршиво.       Я болезненно застонала. Блин, ну я и дура, Господи… Сколько раз себе говорила: не осуждай никого! И вот, опять! Я просто танцую на этих граблях. — Вот я так и знала. Сука. Легко так было говорить и заступаться за него… А сама…       У Пифии тоже случился приступ самобичевания: — Послушай… Ты напрасно меня щадишь. Я виновата, потому что Миша разозлился по цепочке из-за меня, ибо я стала к нему стучаться туда. А Игорь предупредил, что мне пизда будет, потому что я пожалею об этом. И вот я чувствую груз вины. Мишка ни на кого не зол. Он уничтожен. Днём я не говорила, чтоб не выглядело типа на жалость давлю, но он там сидел и плакал. Крупно так. Курил и плакал. У Игоря руки тряслись, тоже курил. И на меня смотрели как на пиздеца сущего…       Кольнуло сердце. Несвойственные моей натуре мысли завертелись в голове:       «Мой Мишка плакал… Моё солнышко, мой малыш, мой медвежонок плакал… Почему плакал? Наверное страшные итоги грёбаной проверки…» — Так что я тут виновата больше остальных. Моя вина будет моей. Я не прошла испытание, а меня проверяли на терпение. Нет его у меня к хуям, — продолжала подруга.       Я офигела. Терпение? — Ты-то тут причём! Это я же просила его позвать! А чего он плакал? А Игорь почему так сидел? Нам всем пиздец, да??? — Нет. Просто он хочет всё вернуть. Вот и всё. — Одного желания мало. Либо он ко мне не приходит, либо я просто его не чувствую… — Позови его. Позови его поговорить, и он придёт. — Я звала. Он не пришёл. Или я его не почувствовала…       Снова меня накрыла злость на Верховных.       Ебучая проверка! Ебучие Верховные! Всё это из-за них! В чём, блять, смысл этой проверки?!       Пифия быстро отреагировала:       «СМЫСЛ ПРОВЕРКИ: 1. Признает ли вину Миша, пожалеет ли об агрессии? Ответ: Да, признал и пожалел. 2. Сможет ли Кошка его простить? Ответ: Нет, не простила. 3. Сможет ли Игорь удержать Мишу? Ответ: Он смог. 4. Сможет ли Пифия проявить терпение? Ответ: Нет, не смогла. Итог: только Миша поступил по справедливости. Но! Пифия чувствует свою вину и неправоту. Кошка страдает. Игорь в тумане. Миша плачет. Проверка продолжается, смогут ли они все простить друг друга?..»       «Делаем ставки, господа!» — мысленно добавила я. Ну суки же какие! Играют душами, развлекаются! Твари!!!       «Миша к тебе не приходил. Пока что ты не совсем его простила. Он не смог бы пробиться, — продолжила подруга, — он здесь. Ждёт. Выглядит намного лучше. Светлее как будто. А то был как при гриме… Аж круги чёрные под глазами. Я ему энергии дала. Утром был полон, всё сгорело к чёрту…».       Сердце защемило от такой информации. Почему-то мне всегда так плохо, когда ему плохо… Почему?       Весь день я мучилась от слабости, ощущая себя пустым сосудом без души; теперь мне, вроде, даже получше… Потому что ему лучше? Или ему лучше, потому что я начинаю действовать… Неважно.       А что, если я не смогу отпустить обиду полностью? Это ведь невозможно сделать по одному лишь желанию! Тут какие-то другие механизмы, от меня не зависящие…       «Сколько у нас времени осталось?» — спросила я.       «Да бесконечность. Он будет тут. Хоть издали будет наблюдать».       «Ладно… Мне главное, что он здесь. И всё», — даже если я потеряла Силу. Это неважно. Главное, что он остался…       Нет! Хватит пытаться себя обдурить.       Я дошла до предела. Не могу я больше без него. Физически не могу! Морально не могу! И хоть о стену разбейся!       «Придёт. Он придёт», — пообещала Пифия.       «Мне так хуёво. Выть хочу…»       «Всё хорошо. Спокойно. Ему нужно восстановиться. Игорь приведёт его».       Сегодня? Он придёт сегодня! Он ко мне придёт!       Надо занять время до его прихода.       «Что он там делает? Говорил что-нибудь?».       «Блять… только не ржи… Он готовится к встрече… ору», — ответила подруга.       Чего-чего он делает???       «Говорю ему: Ты бабочку не забудь надеть. Он мне: Не пизди тока мне тут», — продолжила Пифия.       «Типа душ, свежие трусы?» — уточнила я.       Почему-то представилось, как Миша обнюхивает свои футболки, чтобы выбрать свежую, приглаживает волосы пятернёй, чтобы не торчали как-попало, старательно выправляет прядки из-за ушей, чтобы обрамляли лицо — так он считает себя симпатичнее; внимательно рассматривает бороду, чтобы узнать, не надо ли подбрить на щеках и ищет целые носки. Какой бред! Но смешно.       «Ща Игоря попрошу косички ему наплести», — продолжала угорать подруга.       Представила, как Игорь с абсолютно невозмутимым видом плетёт Горшку косички, а тот ругается, чтоб волосы не тянул, а то больно.       Рассмеялась, но уточнила:       «Погоди, нафига он готовится, он же бестелый? Серьёзно, чё он там делает?»       «Да это же образно… Готовится типа морально…» — объяснила Пифия.       Ох, я сейчас, видимо, любой стёб за чистую монету приму…       «Он сейчас в более нормальном состоянии, но в виде того «Тодда», — стала рассказывать подруга, — угрюмый, но спокойнее намного».       Знаем такого. «Мрачный» облик. Волосы до плеч, борода, мощное тело. И чёрные суровые глаза…       «Они пошли…».       Я почему-то занервничала. Глянула в зеркало.       Чем-то похожа на Панночку из «Вия»: бледное худое лицо, распущенные волосы… только тёмные круги вокруг глаз. Прямо грим Горшка, только без грима!       «Мда… Мишка меня такую увидит и сразу кончит прям в штаны… Тодд и Панночка — золотая пара», — в моей голове проскочила злая насмешка. Ну и видок у меня!

***

      Прежде чем отправиться ко мне, парни сходили к девушке, что помогла нам — сказать спасибо. Она их не видела… и хорошо! Иначе с перепугу забралась бы на ближайшее дерево. Хотя знает, что таким образом от них не спрятаться.       Парни прекрасно знали, что она их не увидит и не почувствует, но им самим, для себя, почему-то было надо выразить благодарность ей. Игорь целовал ей руку, а Миша буквально дышал в затылок.       Потом они двинули ко мне. Я почувствовала Михаила, каждой клеткой тела ощутила его присутствие, но… не увидела и не услышала его.       Чёрт! Ну как же так! Я так хотела увидеть его! Поговорить с ним! Что же делать?       Что ж, Мишенька, придётся, как раньше…       Где уиджа? Нет времени искать!       Сделала новую. Кривой круг, нет букв «й» и «ё», да похрен!       Готово. Начнём… Тишина. Ушли что ли? Но мне же не может казаться его присутствие! Ладно. Стандартный вопрос: — Тут кто-то есть?       «Да». — Готов к общению? — ещё один стандартный вопрос, без него никак нельзя.       «Да». — Как тебя зовут?       Я натянулась буквально, как струна. А время как будто замерло…       «М…»       Да? Это ты, да? Пусть это будешь ты!       «И…»       Ну! Не могу не видеть его, мне необходимо знать точно…       «Х…»       Ну же…       «А».       Дальше не надо, этого хватит! — Горшооок… — вырвалось со стоном, и я резко расслабилась.       «Я». — Почему я тебя не слышу?       «Пока что так».       Понимаю. Короткие реплики. Его раздражает этот способ общения — слишком неудобно показывать длинные ответы — да и отвыкли мы от этого… — Я тебя услышу когда-нибудь?       «Хуй знает. Ты ж, блять, не поймёшь, поначалу, слышишь меня или что-то ещё».       Ого! Как я его голос могу перепутать с голосом «чего-то ещё»? — Почему?       «Слабая сейчас».       Ладно, это не страшно, это поправимо…       «Всё-таки я ужасно выгляжу, он не должен был меня такой видеть», — подумала я.       «Ты охуенно выглядишь», — поспорил он, и я улыбнулась. — Что-нибудь хочешь мне сказать?       Без всяких бабских намёков. Он ведь хотел поговорить, сказать мне что-то, значит…       «Я тебя очень люблю».       Я закусила задрожавшую губу. Да сколько же можно плакать?! В какую-то ванильную тупую бабу превращаюсь!       А поделать ничего не могу — опять глаза на мокром месте: — Я тебя тоже очень-очень люблю, Мишенька…       Его эмоциональный фон странно задрожал. Сейчас сам заплачет! Стоп, хватит, он и так нарыдался… надо о деле. — Ты в ином мире был? В Мире Мёртвых?       «Не совсем, но охуеть, как далеко». — Что с проверкой?       «Идёт потихоньку». — Ты мне расскажешь всё, что вообще натворилось за эти дни?       «Да. Через Пифю». — А она согласна?       «Спроси».       Как же не хотела я дёргать подругу этой просьбой… Но придётся.       «Прости меня, пожалуйста».       Я была готова простить всё и сразу. Резко отпустила злость, исчезла обида. Исчезла, как будто её и не было… Так странно: который день изводила себя, терзала свою душу, мучилась, и вдруг так резко схлынуло это жуткое состояние.       Не бывает со мной такого. Я не умею прощать так быстро, да ещё и не отомстив.       Не понять мне, женщине, механизмов души женской натуры, не понять… Видимо слишком силён мой страх, что он натворит что-то непоправимое, если я оставлю его. Видимо, страшно мне поступать так, как поступали с ним при его физической жизни… Когда-то я так сильно переживала, плакала от жалости к нему. Значит обязана его беречь. Тем более, когда у меня есть возможность беречь его.       А он, моя лапочка, набрался терпения и так старался — каждую буковку отдельно показывал, ждал, как я её произнесу… — Я тебя люблю.       «Я сильнее». — Ты сильнее, а я сильнее люблю…       «НЕТ!»       Беседа норовила скатиться в розовый сироп, который мы оба так сильно ненавидим, и я написала Пифии…