Иные

      Это будет, наверное, немного злая глава. Потому что я пребываю в тихой ярости уже не первый день.       Честно говоря, я полагала, что такое со мной произойдёт очень не скоро. Может, лет через двадцать. А желательно ещё позже.       Наверное предупреждению «Мэри Сью» тут не место. Ведь они все «сногсшибательно прекрасны» и «неописуемо умны».       Если бы я была сногсшибательно прекрасна — со мной бы такого не произошло.       Если бы я была неописуемо умна — я бы сама исправила ситуацию. Но нет. Гордость.       Всё дело в том, что у меня нет секса вот уже сорок дней. Сорок, блин!       Таких перерывов у меня не бывало, я ведь много лет состою в отношениях с Бойцом.       В ту ночь, когда к нам подключился Миха, был мой последний раз — и на этом месте в моей голове вдруг заиграл «Мальчишник».       Я не сразу даже и поняла, что именно изменилось в моей жизни, да и то, что что-то изменилось я почувствовала спустя аж неделю с той ночи.       Спустя ещё какое-то время меня вдруг осенило: муж меня целует, лапает, пялится на меня, но не трахает! Вот почему у меня дискомфорт — недотрах!       Ясен перец, что, если бы не Мишка, я бы на третий день отсутствия секса занервничала, причём прекрасно понимая причины своих волнений. Но так как тут постоянно крутится патологически возбуждённый Горшок, возможности почувствовать дискомфорт раньше этого времени я не имела.       Причины таких перемен мне неизвестны. Ну да, мы с мужем слегка повздорили чуть больше месяца назад; Миха даже объявил ему бойкот и отказался как-либо с ним контактировать. Но мы ведь быстро помирились! Да и когда ссора являлась причиной для того, чтобы отказаться от секса? Да никогда.       Боец молчал об этом. Он явно ждал, когда я подниму эту тему. Ну, а я, конечно, не поднимала, потому что… Ну потому что горшковские ласки некоторое время удовлетворяли мою плоть. Так и чего мне было волноваться?       Эгоистично конечно. Однако, я считаю так: кого что-то не устраивает, тот разъяснительную беседу пусть и начинает. Или не беседу, а претензии — там уж как угодно недовольному.       Но недовольный молчал. Ждал, видимо, моего осознания.       О, этот длительный процесс осознания…       Почти каждое утро я просыпалась от поцелуев. Тёплые губы касались спины и шеи, горячие руки поглаживали живот, и когда начинался процесс моего пробуждения — постепенно становились наглее и настойчивее.       Я улыбалась, не открывая глаз, и тогда слышала шёпот: — Привет…       Чудесные приветствия. Прощания тоже были хороши.       С того дня, как отключили отопление, у нас дома довольно прохладно. «Обогревателем» выступал Горшок.       Когда время приближалось к ночи, он приходил и усаживался на стул за моей спиной, обнимал и утыкался носом в мою шею. Долго сидеть неподвижно он не любит, так что спустя немного времени, он обязательно запускал руки под майку и клал ладони на грудь. — Как-будто кот лапами мнёт, — однажды прокомментировала я. — Мррр, — ответил Миша.       Так мы сидели, пока я не отправлялась спать.       Из-за холода, в те ночи, когда Мишка куда-то уходил, мне приходилось спать в пижаме; я и привыкла. Ему это не понравилось. Явившись ко мне однажды ночью, он очень старался удержать смех, при виде меня в ярко-жёлтой пижаме с вышитыми медвежатами на карманах. — Можешь не сдерживаться, — тихо сказала я, — твой эмоциональный фон я чувствую. Тебя сейчас разорвёт от смеха. — Утю-тю, какая строгая девочка, — заржал он, и, шумно выдохнув, сказал с улыбкой: — Разденься полностью, я согрею, — теперь его тон звучал игриво. Сложно, наверное, представить игривый тон Мишиным голосом? Мне тоже было бы сложно.       Я сделала, как он просил. Сначала мне было просто любопытно — как это он собрался меня греть, если рядом дрыхнет Боец и Горшку негде устроиться? — Бутербродиком будем! — рассмеялся он тогда, и улёгся на меня сверху, накрыв собой полностью.       На самом деле это тяжело. Я понятия не имею, почему даже в бестелом состоянии он тяжёлый, но он такой.       Однако так засыпать мне нравилось больше, чем когда он прижимал меня к себе, лёжа сзади. Так я его видела и чувствовала яснее и лучше.       Естественно, вскоре мне стало всего этого мало. Больше того — любое прикосновение мужских рук ко мне, заставляет меня дрожать от желания… которого никак не удовлетворить без некоторых мужских частей тела.       Для полного удовлетворения мне, естественно, нужен член. Чёрт, не понимаю лесбиянок… Как можно десятилетиями жить, заменяя мужской крепкий член дилдо?       Впрочем, и о дилдо я думала. Был у меня где-то вибратор на присоске — ради прикола подарили. Огромная такая реалистичная ялда в прожилках, которую не то что использовать — видеть страшно. Зато, если её к двери прилепить, она очень уморительно болтается всякий раз, как створку приоткрываешь; ещё ею можно хряпнуть по столу с воплем: «кто в доме хозяин?», кого-нибудь избить до полусмерти, можно гвозди забивать… Но в себя эту штуку засовывать ужасно страшно, нет уж, обойдусь.       Но на цилиндрические предметы я всё-таки бросаю косые взгляды. Особенно радует глаз деревянная пепельница в виде эрегированного фаллоса… Но не трахаться же с пепельницей!       Наверняка у читателя возник резонный вопрос:       «А хера ли ты к своему мужу не обратилась?»       Вот сейчас, разбежалась. Не родился ещё тот мужик, у которого Кошка-Панкошка станет клянчить секс. Сам должен желание проявлять.       Самолюбие моё ещё никто не отменял.       Ох и тяжко мне… Докатилась до порнухи. Сразу же явился Горшок, посмотрел и объявил, что баба какая-то стрёмная: сиськи висят, губы тонкие, подбородок массивный, жирные ляжки и дряблый живот. В общем:       «Фу, Кошка, как ты это смотришь?!»       Когда же я ответила, что внешность актрисы мне до лампочки и смотрю я на горячего мускулистого красавца с длинными тёмными волосами; Миша от чего-то распсиховался и ушёл. — Ну и саёнара тогда, — бросила я ему вслед. Без него смотреть приятнее — никто своими комментариями не отвлекает.       И после этого мне стало ещё тяжелее. Судя по всему, Миша решил воспользоваться ситуацией и перетянуть всё внимание на себя.       Буквально на следующее утро я обнаружила «кайфового» Миху на кухне, отчего-то раздетого до пояса.       Он стоял спиной ко мне, оперевшись руками на подоконник и смотрел в окно. Я же залипла на чёрные кожаные штаны, в которые он в кои-то веки облачился. Если точнее — на его задницу, обтянутую этими самыми штанами.       «Хм, у него попа такая аппетитная, крепкая. Раньше внимания особо не обращала».       Он знал, что я проснулась, знал, что уже сходила в ванную и, естественно, чувствовал, что я стою у него за спиной; однако развернулся он только услыхав мою оценку его попы. — Доброе, — поприветствовал он, озарив лицо беззубой улыбкой, и пригладил свои слегка влажные волосы.       Эффектно, ничего не скажешь.       Теперь я пялилась на блестящий торс.       «Сосочки тоже симпатичные… и живот… ух, влажный… Опять по нему кто-то слёзы льёт. Присоединиться что ли? Тогда по коже у него потекут капельки от груди к пупку… Это будет выглядеть невыносимо сексуально. Ого, ширинка как топорщится, офигеть. Стояк? Или нет?». — Нет, — он тихонько рассмеялся, и уточнил: — Пока нет.       А, наверное, это штаны подчёркивают анатомию бедер и…       Я поймала себя на том, что я так и стою в дверях, закусив губу и беспардонно пялясь на Горшка.       Встряхнула волосами, желая вместе с этим жестом стряхнуть с себя и идиотское состояние — Фу! Как кошка какая-то! — и стала набирать воду в чайник. — Ты и есть Кошка, — захехекал Миха, и, в один шаг оказавшись рядом, тронул подлую пуговицу на моей рубашке. Она и так постоянно расстёгивается, а теперь распахнулась до области солнечного сплетения.       Его рука скользнула в вырез, я отскочила в сторону и стала застёгивать рубашку: — Не надо. — Почему? — широко улыбаясь, он снова подошёл поближе.       Ответить я не успела — в коридоре раздались шаги: муж поднялся и направлялся на кухню; Мишка исчез. — Доброе утро, — улыбнулся Боец, и, поцеловав меня в губы, распахнул декольте и запустил в него правую руку. Левая ладонь слегка пришлёпнула по заднице.       Ну?.. Ну!.. Ну!!! Сука!       Закончив поцелуй он сел за стол и включил остаток недосмотренной вечером серии какого-то сериала.       Издевательство. В чистом виде. Который раз он так делает!!! В чём, блин, проблема?! Точно не в потенции — вон, утренний стояк, всё, как должно. И другой бабы у него точно нет. Какого чёрта?! Что со мной не так?!       Всё так. Всё, как всегда. А желания, гад, не проявляет. Ну ладно, скотина, есть у меня тот, кто проявляет. И теперь никакого самобичевания не будет, хватит. Сам виноват.       Всякий раз, как Миха пускал в ход руки, в моей голове нет-нет, да и проскакивала мысль о своём безнравственном поведении и блядской натуре. Теперь же — имею право таких мыслей не допускать. Боец сам виноват. А если так и дальше пойдёт — скажу Горшку «да». Будет знать… вернее нет, не будет, конечно. Но это буду знать я и мучиться совестью по этому поводу я точно не собираюсь.       Следующим утром меня постигла та же участь, только первым меня поприветствовал муж.       «Традиционно» погладил грудь, поцеловал взасос и, выпив чай, отправился по делам.       Стоило мне закрыть за ним дверь — нарисовался Горшок и, как за день до этого, запустил руки в моё декольте.       Он снова был одет в кожаные штаны — просёк пацан фишку, понял, как мне нравится.       Потом он даже как-то прокомментировал свой прикид:       «А чё? Я ж бестелый! Жопа не потеет, яйца тоже, очень удобно! Не то, что раньше!»       Однако в то утро ему всё-таки пришлось немного попотеть. По-настоящему.       После того, как я, вскинув вперёд ладони отшатнулась от него спиной к стене, бормоча что-то вроде: «Блин, ещё один, сговорились что ли, и по очереди меня задолбать решили?..», он шагнул ко мне и, перекрыв мне ходы отступления, прижал к стене, хищно ухмыльнулся и припал губами к шее. Я же прошла сквозь него, сказав, что с таким недотрахом я им обоим больше не позволю к себе прикасаться, но он только ухмыльнулся шире и, сказав своё: «Лады», сделался твёрдым.       В этот раз я ощутила не обволакивающие волны трансового спокойствия, а грубое воздействие. Словно кто-то шмякнул меня мешком муки по башке со всей дури.       Головокружение, приправленное лёгкой тошнотой, слабый гул в ушах и нечёткое зрение — вот, что обрушилось на меня. — Ну, давай, — говорил он, обнимая меня, — что ж ты стоишь? Гони меня, отталкивай.       Это нечестная игра. Он же знает, что такого его я никогда не стану гнать, отталкивать и ругать, знает, что его физические объятья приносят мне радость. К тому же моё состояние в такие моменты очень близко к «обдолбанному».       Я даже не стала комментировать его ехидные речи, и, притянув его за шею, просто поцеловала.       Слабый вкус вина у него во рту. Колючая бородка. Мягкие, но сухие губы. Подвижный язык. Громкое сопение. Наглые руки. Всё это уже не ново, всё это уже знакомо, но ещё непривычно. И оттого, лучше, чем должно бы.       Не прекращая поцелуй, мы добрели до стула на кухне, и я, дождавшись, когда Миша присядет, поскорее устроилась на нём верхом и продолжила поцелуй.       Замечательное было утро. Оно надолго застрянет в моей памяти. Размыто и совсем нечётко смотрю в это воспоминание, словно в очках с диоптриями, однако, помню всё хорошо.       Помню, как Миха забавно щурился от солнечных лучей, проникающих через окно, и притопывал ботинком в ритм песне, что неслась из колонок центра; тем самым он словно покачивал меня, как в той детской игре «ехали-ехали». — Про тебя песня, — коротко бросил он и зарылся лицом в мои волосы. — Почему это? — спросила я. — Не знаю, — он пожал плечами, и кажется, я ладонями ощутила, как напряглись и вновь расслабились его мышцы, — ассоциации у меня такие.       Накануне он попросил меня набрать в поиске «Misfits» и указывал на те песни, какие я ещё не слышала, но «обязательно должна послушать!». Так мы и добрались до «Vampire Girl». — Текст понимаешь? — спросила я, прикрыв глаза от удовольствия — его губы снова скользили по моей шее, оставляя за собой след ледяных мурашек. — Что-то там про девочку-вампира, — хмыкнул Миха, и вернулся к прерванному занятию.       Я стала поглаживать его волосы, он привычно изобразил мурлыканье с лёгким элементом рыка, от чего его горло ощутимо завибрировало в районе моего плеча. — Возьми моё сердце, возьми мою руку, и я пойду с тобой, клянусь, — я стала переводить на слух, но он не понял. — Куда это ты со мной собралась? — спросил он, нахмурившись глядя в мои глаза.       Я рассмеялась: — Это перевод такой! Но, будет надо, пойду с тобой, куда там надо… — и не дав ему прокомментировать мои слова, быстро перевела две следующие строчки: — твой сегодняшним вечером, и на все времена, я буду рядом с тобой… — О, а что там ещё? — заинтересовался Миха.       Я прислушалась. — Придут дожди, подуют ветры, но одно ты должна знать: я всегда… Хм, — я задумалась, — то ли «тосковал», то ли «жаждал» тебя… — Да похер, и то, и то подходит, — улыбнулся Миша. — И моё сердце бьётся искренностью, — закончила я. — Видишь, какая песня подходящая! А ты слушать не хотела! — напомнил он, и я, улыбнувшись, положила ладонь на его грудь, туда, где символ анархии изображён.       Не знаю, чем билось его сердце, но главное — оно билось. Мощно, прямо в мою ладонь. Я чётко ощущала вибрирующие толчки в ладонь.       Я отстранила Мишу от себя, выпрямив его плечи и прижав спиной к спинке стула, и припала ухом к его груди.       Тук-тук, тук-тук, тук-тук… Вот лупит! И быстро так!       Только он прижал мою голову к груди, как я поднялась, хотя сама ещё не наслушалась. — Как ты это делаешь? — Что? — он рассмеялся, — сердцем стучу? — Можно и так сказать, — кивнула я, прижавшись грудью к нему, — стучишь сердцем, вырабатываешь слюну, поднимаешь член, — я заёрзала у него на коленях, устраиваясь поудобнее, и подытожила: — Обретаешь твёрдость. Как? — Вот любишь ты невовремя вопросы неудобные задавать… — заворчал Миха, — какая тебе разница? Обретаю — и хорошо! — Но мне любопытно. — Мы и так постоянно говорим, может, когда я плотный, мы чем-нибудь другим займёмся?       И то правда. Я, конечно, понимаю, что он просто избегает ответа на этот мой вопрос, но действительно, в эти минуты лучше делать что-то другое, а не разговорами баловаться, так что я сказала: — Да, ты прав.       Порой мне кажется, что сказанная ему фраза «ты прав», действует на него лучше любого афродизиака и радует покруче любого Рок-н-ролла: он сразу задирает нос, демонстрируя, что именно это он и ожидал услышать, но благодаря тому, как начинают блестеть его глаза, а на щёки ложится румянец (это даже в бестелом виде заметно), становится ясно, что мужик близок к психологическому оргазму, ввиду своего самодовольства.       Я прекрасно понимаю, что ему просто необходимо слышать эту фразу, и иногда говорю её даже когда не считаю, что он прав. Он это знает, конечно же, но, вроде как, ценит желание сделать ему приятно.       В то утро он, видимо, решив продемонстрировать всю мощь своего удовольствия, стал расстёгивать штаны.       Хоть я и смотрела вниз, наблюдая, как его пальцы расстёгивали пуговицу, хватали бегунок и тянули его вниз; периферией я видела, как Миша глядел на меня. Голова была наклонена чуть вниз, брови злодейски вздёрнуты, взгляд исподлобья, но не агрессивный, а вызывающий. А его эмоциональный фон дрожал вопросом: что ты будешь делать с этим?       Ну что ещё я могу с этим делать? Конечно рассматривать!       В первый раз, когда он показал мне свой член в параллели, было довольно темно.       Во второй — в вечер, когда я плакала по нему — тусклый свет бра, скрадывал детали.       А теперь — самое то. Солнечный свет фигачит прямо туда, куда нужно. — Потрогай его, — попросил Миша.       Я закусила губу. Какой же симпатичный! Насколько мужской член может быть эстетически красивым.       Всякие ведь бывают, достаточно включить какое-нибудь home-видео. Сколько ж там гадости: кривые, крошечные, жилистые, со складками крайней плоти, или вообще — обрезанные! Или противного белого цвета, стрёмной формы, фу!       А вот тут всё иначе. Аккуратные венки, хороший размер, толщина, изгибы, розоватый цвет — всё как надо. Красота.       Понятно, что мужчина себе член не выбирает — чем природа наградила (или обделила, там, как повезёт), с тем и ходит. Но вот женщина себе, если так можно выразиться, член вполне может выбрать. И это хорошо. Вот этот я бы выбрала…       «Ценитель, блин, — я рассмеялась над своими мыслями, — членовед!»       Я вообще пребывала в странном состоянии, понимая, что готова припасть к нему губами. — Мне нравится, что ты думаешь, — выдохнул Горшок, как только мои руки коснулись его ниже пояса.       «Блин, точно. Он же слышит мои мысли!.. Чёрт! Так ведь он и во время секса будет их слышать…» — мои пальцы проскользили от основания до головки. — Ага, — Миша прикрыл глаза и откинул голову чуть назад.       «Значит, он точно будет знать, чего я хочу…» . — Угууу, — подтвердил он, оттягивая штаны пониже, — и буду делать то, чего ты захочешь…       Я с недоверием прищурилась: — Прямо всё-всё-всё?       Он взглянул на меня, нехотя приоткрыв глаза и слегка опустив голову: — Пока все твои желания совпадали с моими. Но кое-какие рамки есть и у меня, ты должна это понимать. — Что за рамки? Расскажи! — Всякие грязные извращения. Ну ты понимаешь, да? — я неуверенно кивнула, и он продолжил, вновь закрыв глаза и откинув голову назад: — Вот такое я не люблю. Но и за тобой я тяги к ним не замечал, так что… Ты продолжай, продолжай, — это он о моих остановившихся руках.       «Но у всех же разные понятия о грязных извращениях. Хотя, он наверняка знает всё о моих фетишах, и, судя по всему, его всё устраивает…» — я сжала ствол посильнее и двинула рукой вверх-вниз несколько раз. — Дааа… — протянул Миша, и, не открывая глаз, запустил ладонь в вырез моей рубашки.       Было непонятно, это он соглашался с моими выводами или с тем, что делали мои руки. — И то, и другое, — объяснил он.       «Значит, пупсик любит ощущения пожёстче». — Любит, — прошептал Миша, — очень.       «А сам, значит, действует нежно, даже если возбуждён до сотрясания тела», — интересно было анализировать происходящее — моя ладонь скользила по влажному члену, слегка цепляя кожу кончиками ногтей, а тело Горшка слегка подрагивало, явно от удовольствия, в то время как его пальцы осторожно касались моего соска, щекоча и дразня его — анализ действий даже как-то неосознанно выходил, таким образом я изучала, какой он, Миха, как любит он. Если он всякий раз старается сделать так, как мне нравится, значит и мне нужно знать, как нравится ему. — Умница, — прошептал Миха, — правильно рассуждаешь. Вот так ещё люблю делать.       Он наклонился ко мне. Язык скользнул от ключицы вверх по шее, губы обхватили мочку уха. Я рассмеялась — щекотно до ужаса!       Он отстранился и, одарив меня недовольным взглядом, снова откинулся на спинку стула: — Мне скоро уходить, малыш. Ты же хочешь, чтобы я ещё сегодня пришёл? — тонкий намёк на то, что нам стоит вести себя поактивнее. С этим я согласилась.       Мы прекратили болтовню и остаток времени потратили на поцелуи и ласки. — А пожёстче чутка? — просил он. — Укусить можешь?       Я удивилась, но куснула его слегка. — А посильнее?       Я подняла на него удивлённый взгляд. Смотрит. Ждёт. Фига, он серьёзно! Ну я и тяпнула его ещё раз. — Ништяк, — прокомментировал он. — Мосье — мазохист? — поинтересовалась я, вновь подняв лицо на уровень его глаз. — Самую малость. И немножко садист, — поглядев, как мои глаза всё сильнее округляются от удивления, он добавил: — Да это приятно! Дай покажу! — с этими словами он рывком распахнул мою рубашку и укусил меня за грудь. Я инстинктивно дёрнулась, но он удержал меня руками. — Не дёргайся, — сказал он, прихватив меня за горло. Я нахмурилась — что за властный взгляд!       Не ослабив силу сжатия пальцев, он приблизил моё лицо к своему и прошептал: — Я больше просто доминант, чем садист, на самом деле. — То есть плётки, унижения, «золотой дождь» и прочее?       К такому жизнь меня не готовила. Кто бы мог подумать, что Миха в теме БДСМ?! Да у меня такое в голове не укладывается! — Доминирование, а не унижение, — он тихо рассмеялся, — без всяких этих извращений.       Как бы мне поаккуратней ему намекнуть, что я власти над собой не терплю ни в каком виде? — Тебе понравится, — уверенно сказал он, и грубо поцеловал меня.       Тут-то меня и климануло окончательно.       Помню свою рубашку на полу. Помню, как кусала его губы и шею… Я его чуть не сожрала.       В целом, на всё это у нас ушло чуть больше часа, так что Миха восстанавливался до самого вечера.       Пока его не было, у меня состоялся короткий разговор с мужем.       На моё «какого чёрта?», он коротко ответил: «Ты меня не хочешь. Я от тебя желания не чувствую».       Вот гад! И то, что я предъявила претензию — неважно, значит! Это, по-моему, более, чем явно демонстрирует моё желание секса!       Я психанула и предупредила, что если дело так и дальше пойдёт, я буду вынуждена пойти налево. Боец в ответ пригрозил, что за этим последует развод, но моё дело было предупредить, а что он там об этом думает меня не колышет.       Как соседи — меня жить не устраивает. Он должен меня хотеть. А если нет, то у меня есть кое-кто другой, кто меня очень даже хочет. И, судя по всему, скоро получит.       Как говорит наш с Михой общий друг: «И без греха, и досыта». Хоть я с этим высказыванием и не согласна. Измена — она и с бестелым измена. Тем более, Миха в этот момент точно захочет быть твёрдым.       Я с трудом дождалась возвращения Горшка — всё думала, думала… о нас, обо всём происходящем. И вот что придумала. — Слушай, пупсик…       Он плюхнулся рядом на диван и наклонился к самому моему уху: — Ммм?       Как бы начать поосторожнее… А похрен на осторожность, скажу прямо! — А давай, для начала, ты меня трахнешь в параллели, а?       Миха с удивлением посмотрел на меня: — В смысле: «для начала»? Для какого начала? Начала чего?       Блин, а говорил, что я тугая. — Не тупи. Я хочу попробовать сначала не в реале, а… Ну где-нибудь там. Мне так будет легче.       Миша вытаращился на меня ещё сильнее: — Так было же уже. — Что было? — Ну секс был. В параллели. — У кого? — что-то я не совсем понимала, что он нёс. — У нас, блин, у кого!       Настало время таращиться мне. — Не было! — Было, Кошка, ты чё?!       Я села напротив него: — Как?! Я не помню! — Помнишь, — он сверкнул глазами и ухмыльнулся. — Нет! Когда это такое было? — Давно. Но ты это помнить должна. Вспоминай.       Он скрестил руки на груди и стал ждать, когда же я вспомню.       Да не было такого! Никогда! Я бы знала! Я не могла забыть такое! — Четырнадцатый год, — подсказал Горшок.       Чего?! В четырнадцатом году его у меня и в помине тут не было!!! — То, что ты меня не чувствовала — не значит, что я не приходил к тебе, — хмыкнул он.       Я жадно смотрела в тёмные глаза напротив, будто желая найти в них подсказку. Нет. Нет в них подсказки, одно лишь ожидание с лёгкой насмешкой.       Чёрт, чёрт, чёрт. Не может быть. Почему я не… Или… — Блять! — я вскочила на ноги и схватилась за голову. — Это была параллель! — Ну. — Ядрёна макарона! — я принялась ходить по комнате. — Это было в действительности! — В параллели, — уточнил Миха, — но это не сон, как ты думала. — А что за мужик тебя хотел убить?       Я точно помню весь «сон» от начала и до конца. Там, в том месте, где я находилась, я его ждала. Я понимала, что жду его год — именно год. А он будто бы не имел возможности прийти ко мне раньше…       К слову, «сновидение» это было в конце июля 2014 года.       И в самом его начале я заметила какого-то мужика с оружием. И целил он в Мишу.       Тогда я, как-то неосознанно, прикрыла Горшка собой, и он, увидев это, страшно ругался. — Потому что я не знаю, может пиздец бы тебе был, если бы он в тебя попал, — прокомментировал Миша. — А тебе? — я остановилась и посмотрела на него. — Может и мне, — пожал он плечами. — А кто он? — Охотник. Крови я ему много попортил за первый год, что я бестелым ходил, — объяснил Горшок, и добавил: — Ты не то вспоминаешь! Что было дальше, а?       А дальше какая-то квартира. А, в ней — до ужаса перепуганная я и донельзя уверенный в своих действиях Миша.       Он вел себя так, будто мы вместе очень давно и он очень соскучился по мне за время разлуки. — Всё правильно, — прокомментировал он мои мысли.       А я не понимала, кто я, где я… и почему во мне уверенность, что Михаил — мой мужчина. — Потому что ты понимала, кто я, глубоко в подсознании, но тебе мешало… Ммм… — он поглядел по сторонам, думая, как понятнее выразиться. — Ну, ты ж знала, кто я в последнем воплощении, понимаешь, да? И тебе было тяжело принять то, что я — вот, тот, с кем ты… — Я поняла, не трудись, — я прекратила его мученические попытки выразить мысль.       Он был в «спокойном» облике тогда. Да, точно! Такой, каким я его чаще всего вижу! В толстовке, в которой часто ко мне приходит, но которую я при жизни на нём не видела. А я всё это время смотрела на неё и думала — знакомая вещичка! И на ощупь я её помню, и запах её помню; хотя в то время ещё не знала, какой у Миши запах тела.       Мать твою! Запах! Я же тогда чуяла его запах — вот этот самый, горьковатый! — Ага, — кивнул Миха, — я помню, я тогда пришёл в чём был, в обычном своём виде, как и сейчас часто прихожу.       И тело помню. Ну, те части тела, что не положено показывать всем подряд. То был тот самый член, что я рассматривала сегодня. Я ещё тогда подумала примерно тоже самое, что и сегодня… но тогда я сильно волновалась и мне было сложно «склеить картинку» и я смотрела то вниз, то вверх, на его лицо…       После этого «сновидения» я неделю ходила в полном шоке. Я ведь в то время совершенно не думала о Мише, как о мужчине, и потому пребывала в прострации — какого хрена моё подсознание выкинуло такую штуку?! Сунуло мне в постель того, кого я не хотела никогда… — Захотела же, — проговорил Миша, — не оттолкнула, не убежала. Отдалась. — Я же не знала, что то была параллель! Я-то думала — сон! — Ты не знала, что это сон, — хмыкнул он, — да и если бы знала, что это параллель, что тогда?       Ничего. Я бы ничего не поменяла, я себя знаю. — Я надеялся, что ты меня вспомнишь после этого, — тихо сказал Миша.       Ну да. А я просто трахнулась и забила, шалава… — Прекрати, — он нахмурился.       Я присела на край дивана и посмотрела на него. — Что ж. Зато теперь я точно знаю, как именно ты трахаешься, — сказала я, сдержанно улыбаясь. — Ага, — он улыбнулся в ответ, — «быстро-быстро, сладко-сладко! Хуй — как-будто шоколадка», — и засмеялся.       Это фраза из порно-мультфильма про Золушку, который мы посмотрели незадолго до того дня. Очень она его рассмешила.       Ну, не так уж и быстро. Но действительно «сладко-сладко». Я помню, как он двигался — глубоко и плавно. И постоянно целовал и гладил меня весь этот процесс. Это было очень круто. — Тебе есть о чём подумать, — улыбнулся Миха, поднявшись с дивана. — Ты пока подумай. А я пойду прогуляюсь.       Он чмокнул меня в губы и вышел.       А я осталась. Думать.