Очень странный день святого Валентина

      - Сегодня прекрасный день, правда? – сказал Артур в прихожей, повесив мокрый зонт на крючок. В бодром тоне его голоса не было и намека на подвох, что заставило Гилберта бросить недоумевающий взгляд в его сторону и многозначительно повести бровью. Через секунду на его губах проскользнула странная, загадочная улыбка:       - Что, разве сегодня какой-то особый день? Праздник или типа того?       Артур фыркнул в ответ: в календаре был день всех влюбленных – праздник, который, по мнению Гилберта, был недостоин внимания. Он и сам иногда подшучивал над ним до того, как жизнь свела их вместе – доля здравого цинизма помогает скрасить одиночество. Трудно поверить, но в этом году они провели несколько часов за столиком для двоих в укромном углу кафе, поедая пирожные в форме сердечек и держась за руки, а потом возвращались домой по многолюдной улице под одним зонтом.       Там, на улице, остался хлесткий дождь, остались прикосновения руки в перчатке, случайные взгляды, улыбки, неловкие шутки, необычные, хлещущие через край чувства… Вернувшись домой, они надели старые привычные маски, как будто абстрагируясь от произошедшего, как будто это случилось не с ними.       На дворе был праздник сентиментальных подростков, а они, в конце концов, должны были уже повзрослеть.       - А день и вправду хороший, - вдруг сказал Гилберт, поставив ногу на скамейку, чтобы развязать шнурки на берце. Нагнувшись, Артур в одно мгновение расправился со своими – взгляд Гилберта на это мгновение остановился в районе кармана его брюк, а сам он замер в прежней позе, пока до него не дошло, что неплохо бы сказать что-то еще.       - В смысле, погода вполне нормальная. Подумаешь, дождь – в другой день нас могло убить гигантской ледяной глыбой, летящей с неба…* Никогда не угадаешь, да?       - На этот раз глыбы падают на севере, я в прогнозе погоды слышал, - повседневным тоном отозвался Артур, который, выскользнув из промокших ботинок, просунул ноги в домашние тапочки. Под скамейкой он выудил другую пару и протянул их Гилберту: тот готов был поклясться, что увидел на его лице выражение «боже мой, да ты клинический идиот».       - Тебе очень повезло, - он сделал очевидный акцент на эти слова, пока Гилберт надевал пушистые тапки темно-синего цвета, - что ты живешь в Лондоне.       Спустя один выразительный взгляд исподлобья ответ не заставил себя ждать:       - Мне всегда везет, - твердо произнес Гилберт, - а тебе повезло со мной.       Он мог казаться серьезным, и, скорее всего, хотел, но в последнюю секунду на его губах промелькнула самоуверенная ухмылка.        - И мне, - притихшим голосом продолжил он, - с тобой…       Артур уловил растерянные нотки в его хриплом голосе и повернулся, чтобы встретиться взглядом с выцветшими голубыми глазами. Он почувствовал, как внутри него тает та самая ледяная глыба: в первый раз за день ему настолько захотелось поцеловать Гилберта, и он знал, что это подходящий момент.       Только он придвинулся ближе, как его верхнюю губу порывисто смяли чужие губы, и он чувствовал вкус какао и имбирного печенья, и прислушивался к неровному дыханию, зарывшись пальцами в жесткие пряди волос… Он неспешно ворочал головой, чтобы целовать Гилберта нежно и настойчиво, и тот все крепче сжимал его в своих объятиях, довольно мыча от ненавязчивых поглаживаний по спине, и упоенно кусал его губы.       В груди Гилберта в это время теплилось непонятное ему самому до конца чувство, накатывало волнами, пока не накрыло с головой, - и он хватался за бока Артура, стискивая до побеления костяшек, вжимался в его губы, отчаянно пытаясь не то спастись, не то утащить его за собой. У этого чувства не было разрушительной силы страсти, ему, как ни удивительно, хватало одной близости и поцелуев. Гилберту как никогда нравилось лицо Артура, нравилось целовать его нос, щеки, скулы, веки, лоб, нравились его растрепанные волосы и оттопыренные уши, то, как он запрокидывает голову, когда оттягиваешь ворот его свитера и прижимаешь губы к бледной коже чуть пониже кадыка – он весь более чем нравился.       Непроизвольно, с тихим полувздохом-полустоном дернувшись, Артур обхватил ладонями лицо Гилберта, пробежался пальцами по острым скулам, всматриваясь в грубоватые черты – ох, каким запалом горели его глаза! – и время остановилось, когда он снова впился в узкие губы, к которым его так влекло.       - Ай! – неожиданно громко возмутился Гилберт, стоило Артуру прикусить его губу. – Да что ж ты будешь делать!       Наваждения как не бывало. Артур оторвался от чужих губ с удивленным видом. Гилберт ругался, пытаясь стряхнуть с ноги небольшого пса, который повис на его штанине, вцепившись зубами и угрожающе рыча.       - Прекрати сейчас же… Стой смирно! – прикрикнул Артур.       Гилберт застыл в недоумении, осознав, что реплика относилась к нему. Пес – корги – однако, потерял к его ноге всякий интерес и тут же подбежал к хозяину, виляя хвостом.       - Давай, иди к папочке, малыш, - голос Артура никогда не звучал так нежно, а сам он светился от счастья, глядя на радостно скачущего вокруг него пса и почесывая его за ушами. Это зрелище можно было бы назвать комичным, но Гилберту было не до смеха: след укуса начинал болезненно ныть, а душе не давало покоя еще одно странное, похожее на ревность, чувство.       - Что, это все? И ты даже его не накажешь? – воскликнул он, разрываясь между непониманием и негодованием.       - Наказать? – переспросил Артур, окинув недоуменным взглядом неестественно бледного Гилберта. – Господи, это же собака! Он просто не привык к тебе, или ему показалось, что ты напал на меня… Нет, этот парень - самый безобидный пес в мире.       Безобидный парень, будто в доказательство его слов, принялся облизывать руку хозяина, наблюдавшего за этим всем с умильной улыбкой.       - Ты свихнулся, что ли, Арт? – на этот раз повысил голос Гилберт, энергично взмахнув руками. – Себя послушай! Я, говоришь, на тебя напал? Он…набросился на меня! Вот, смотри, – он выставил вперед ногу, демонстрируя порванную ткань чуть ниже колена.       - Драматизируешь, - закатил глаза Артур. – Кто умирал от царапины и небольшой дырки на штанах?       Сейчас Гилберт был действительно близок к тому, чтобы выйти из себя. Решив, что разберется с собакой сам, отчаянно ругаясь про себя, он опустился перед корги на колени.       Пес заинтересованно следил за тем, что он собирается сделать дальше, и – как Гилберт заметил, присмотревшись к нему поближе, - чем-то отдаленно напоминал Артура.       - Ты, - пристально глядя в блестящие глазки корги, Гилберт пригрозил ему пальцем, - плохой мальчик. Плохой мальчик! Он произносил это так отчетливо, как будто хотел вбить эти слова в маленькую голову пса, и пытался звучать как можно внушительнее.       - Только попробуй мне еще раз… Твою ж налево!       Громко тявкнув, пес чуть не укусил его за палец. Он не хотел униматься, даже когда угроза в виде Гилберта самоустранилась, и Артур поспешно продолжил его ласкать.       - Не слушай его, моя радость, ты у меня хороший мальчик, - пес снова тявкнул, только куда радостнее, и завилял хвостом.       - О да, теперь он «радость», - демонстративно прервал его Гилберт, но все внимание Артура было занято его питомцем.       - Пойдем на кухню, я для тебя кое-что приготовил… - кажется, корги только этого и ждал, и теперь эти двое направились в сторону кухни. Гилберт был практически в бешенстве.       - А я? Ты, вообще-то, обещал мне хренов подарок! – ему пришлось схватить Артура за плечо и чуть ли не выкрикнуть ему в ухо, чтобы он наконец отвлекся.       - Да помню я, - ответил тот, - к большому удивлению Гилберта – с видом человека, обвиненного в проступке, который он не совершал. – Куда ты только торопишься? Сначала поставлю чайник, потом сам все увидишь.       Ни Артур, ни тем более его корги не оглядывались, покидая прихожую.       - Конечно! Сейчас я выпью чай, успокоюсь, и все будет нормально – это так работает? – выкрикнул ему вслед Гилберт, чтобы получить такой ответ:       - Руки не забудь помыть! И возьми аптечку в ванной!       Артур действительно был одним из самых странных людей из всех, с кем он когда-либо общался, и проявления заботы с его стороны были, безусловно, очень трогательными. Правда, если бы кто-то покусал его пса, он бы сошел с ума от горя. Гилберт пнул скамейку здоровой ногой (правда, очень скоро пожалел об этом), подошел к проходу и прокричал еще раз, даже не надеясь быть услышанным:        - Ты испортил свою собаку, Арт! Тебе нельзя доверять детей!