***
Вот так шестнадцатилетний Артур очнулся, пролежав без малого полных шесть лет в коме, будучи совершенно неподвижным. Ничто не предвещало его возвращению, и даже опытные врачи были удивлены, мягко сказано, для них это оказалось полной неожиданностью. Такой же как и для родителей Артура – папы Армана и мамы Розы. Врачи клялись и божились, дескать, все эти годы внимательно наблюдали за ним, но не видали, чтобы он обнаруживал хоть какие-либо признаки прихода в сознание. Напротив, по их неутешительным прогнозам Артуру просто не следовало приходить в сознание. Однако же вопреки науке Артур очнулся, притом именно в тот самый момент, когда к нему пришли родители. Не будем, впрочем, слишком подробно останавливаться на том, что там себе думали врачи и родители Артура, и так понятно: первые были просто приятно удивленны, а вторые - счастливы до безумия. Что же касается самого Артура, то он очевиднейше пребывал в состоянии перманентного шока. Настолько, что когда вновь пришел в себя после сцены в палате, то еще целую неделю не мог говорить и лишь легким - едва заметным - кивком головы и движением глаз показывал окружающим, что он пребывает в осмысленном состоянии. Относительно осмысленным, сделаем оговорку. Только глаза его беспомощно бегали, озирая крохотную палату, где он пролежал шесть лет в полном одиночестве. Организм Артура предпринял защитные шаги и частично «отключился», но разум по-прежнему был при нем. За шесть лет продавливания матраца боками, тело отказывалась служить ему: мышцы атрофировались, Артур не мог пошевелить ни пальцем и даже толком повернуть голову. По крайней мере, пока речь объявила ему забастовку, он мог просто лежать и осмысливать, чего же с ним произошло. Благо, его регулярно навещали родители и рассказывали ему все обо всем. Как должен был чувствовать себя человек, очнувшийся много лет спустя от почти вечного сна? Сложно сказать, многие навсегда теряют свою личность. Те же, кому повезло реабилитироваться… они в разы счастливее Артура, поскольку тот довольно скоро пришел к выводу, что просыпаться ему не стоило вообще. Его насильно выдернули из сна, который он в течение шести лет считал реальностью. Сна, который любил, в котором он что-то из себя представлял. Теперь же он был никем. Он даже с койки подняться не мог, о чем тут говорить. Неудивительно, что Артур отказывался принимать новую для него - настоящую реальность - и такого себя. Самое же страшное и мучительное в его положении было то, что отныне он не мог доверять своим ощущениям, понимать, что реально, а что нет. Да и жил ли он вообще когда-то? Или это тоже мираж, как и все те люди, кого он знал, с кем дружил, кого любил? Да даже если то были не совсем люди. Да и какая разница, если они были важны для него? Нет, страшно даже не то, что он не мог быть с минипутами или же они умерли, гораздо страшнее то, что их никогда и не существовало. Всё это было чудовищным кошмаром, наваждением, насмешкой его больного рассудка. Разве он не осознавал, что и Селения и Барахлюш когда-нибудь умрут? Да что и говорить, если они на его глазах десятки раз могли погибнуть в боях с осматами. Но нет, морально Артур был готов к тому, что его друзья, как и он сам, состарятся и умрут, но это будет не скоро, а впереди целая жизнь, полная радостей и преодолений – и все вместе! Каково теперь свыкнуться с мыслью, что любимая женщина и лучший друг не просто умерли (по крайней мере, он мог бы их тогда вспоминать с теплотой), а никогда не рождались на свет. Он их выдумал, вернее не он, а его ненавистное разыгравшееся воображение, создавшее чудовищную иллюзию, неотличимую от реальности. Он любил призрак, о призраке нельзя вспоминать с любовью и нежностью, на то он и призрак – нечто никогда несуществующее, вне твоей фантазии, разумеется. А может, он спит? И его болезнь – тоже жуткий сон? Вот-вот он проснется и снова вернется к минипутам? Но нет, он же повзрослел, и ум шестнадцатилетнего парня подсказывал, что проваляться в коме куда более реально, чем шесть лет якшаться с миллиметровыми человечками в саду дедушкиного дома. Вот и его родители говорили… А впрочем, это совсем другая тема, еще более болезненная. Стоит ли говорить о том, что Артур также чувствовал себя обманутым и притом бесконечно подло, с особым цинизмом. Ему дали почувствовать себя героем, настоящим мужчиной, спасителем народа, наконец, королем, чтобы потом враз все отнять и подсунуть взамен больничную койку. Кто же ему дал всё это: и счастье, и радость, и печаль, и кошмарное разочарование? Кто так коварно обманул? Артур задавался этими вопросами и не находил ответа, кого же он должен винить в своей ситуации? Выходит, что некого. Если вдруг его родителей не станет? Сможет ли он хотя бы позаботиться о себе самом? Прежний Артур, вне всякого сомнения, смог бы взять ответственность не только за себя, но и за целый народ, однако с прежним Артуром Артур нынешний ассоциировал себя все меньше и меньше. Если его чему и научило нынешнее его состояние, так это не быть излишне самоуверенным. Какой далекой ему теперь казалась та жизнь… Как будто прошла целая вечность. Родители рассказали, что в возрасте девяти лет, за день до своего дня рождения, его ужалила пчела неподалеку от дома бабушки и дедушки. Поскольку у него была врожденная аллергия, то Артур очень скоро потерял сознание; вызванная бабушкой бригада скорой помощи уже ничего не смогла сделать, разве что ему не дали умереть от паралича дыхательных путей, так он распух от яда. Его в экстренном порядке привезли в областную больницу города, где он жил с родителями. Несмотря на все усилия медиков, Артур впал в кому и чуть не погиб. Шесть лет он не подавал признаков жизни, валяясь бревном в постели, и потихоньку съедал самого себя. Родители были в ужасе, сгоряча они во всем обвинили бабушку Маргариту, дескать, ей доверили самое дорогое, что у них было – родную кровь – а она не доглядела. Несмотря на явную несправедливость упреков, бабушка и сама грызла себя, она действительно чувствовала свою вину и продала проклятый дом, средства с которого пошли на содержание Артура в больнице и на лекарства. Не думали же вы, будто он там лежал под капельницей совершенно бесплатно? За красивые глаза да за спасибо. Нетушки. Сама бабушка переехала в общежитие. Арман и Роза не желали с ней больше общаться, и до того Маргариту заела совесть, что через год она тихонечко и незаметно для всех померла с горя. – Нам, конечно, очень стыдно перед бабушкой, - неловко объясняла мама Роза молча лежащему Артуру. – Мы были неправы и чересчур жестоко поступили по отношению к ней, даже не разрешали навещать тебя здесь, в больнице. К сожалению, теперь слишком поздно и мы ничего не можем изменить. Да и в жизни самих родителей произошли крутые перемены. Арман уже почти как три года нигде не работал, его сократили с фабрики, где он трудился, заменив половину рабочих на автоматы (отрыжка дикого капитализма), тогда как, как ни странно, Роза нашла очень удачную работу, где получала за двоих и даже более того. Они, наконец, смогли продать старую тесную квартиру, где прежде ютились втроем, и купили почти роскошную квартиру в центре города. Арман так и не смог найти работу, если не считать редких заработков-шабашек, но у этого были и плюсы: он практически каждый день ходил к Артуру в больницу, сидел с ним и переворачивал на койке, чтобы у него не образовались пролежни. Медсестры, как известно, не всегда об этом вспоминают. Вот и вышло так, что Арман чаще и больше был с сыном, нежели мать, которая, по сути, могла ходить к нему лишь в выходные. Артуру ныне это казалось дико. Родители вообще его удивляли. Мать он любил, но помнил ее совершенно бесполезным существом, от которой были одни неприятности, а тут она проявляла такую самостоятельность и фактически содержала отца. С отцом он, на своей памяти, всегда был в контрах. Нет, он его тоже любил, но не ладил с ним, ведь отец всегда ставил ему палки в колеса и являлся основной преградой, разделявшей Артура с миром минипутов. Та забота, нежность и доброта, что уделял ему отец, смущали его, и он откровенно не знал, как теперь относиться к родителям. Впрочем, некоторые вещи не меняются: Роза по-прежнему могла потерять сознание от одного вида крови, а отец вел себя аляповато и мог сотворить дурость. Но ведь Артур помнил совершенно иное! Как это теперь пережить, как примирить с реальностью? Те шесть лет, которые помнил он, тоже не были сахаром, но он обрел друзей, любимую женщину, потерянного дедушку, наконец, он обрел себя, ведь до встречи с минипутами он не знал истинных способностей, сокрытых в нем. После встречи с ними он обрел цель в жизни. Не каждый взрослый может похвастаться этим, а у него – десятилетнего пацана – была цель, а вот теперь он в одночасье ее лишился, как лишился и себя. Да, к слову, а что там с дедушкой? Ведь Артур точно знал, что Арчибальд пропал за три года до его знакомства с минипутами. Родители объяснили ему так: дедушка-де и взаправду пропал и его до сих пор не нашли. – Почему ты не сказал ему правду, дорогой? – спросила Роза у мужа, когда они вечером вышли из больницы, оставив Артура до завтра. – А ты предпочла бы, чтоб я рассказал, как его любимого деда случайно обнаружили два года назад в сумасшедшем доме? Что Арчибальд сошел с ума, не узнает нас и ходит под себя? Нет уж, пускай пребывает в блаженном неведении, ему и без того сейчас худо, – отвечал Арман, и Роза не могла ему ничем возразить. По большей части Артур спал, особенно в первые дни после пробуждения. Казалось бы, он спал целую вечность и должен бы наверстывать упущенное, но нет. Лишь постоянный сон позволил ему хотя бы в малейшей степени пережить абсурд его положения: он и спорил во сне и возражал и смирялся. Была и другая причина по которой он насильно заливал в себя снотворное: он лелеял мечту, что хотя бы во сне снова увидит Селению и Барахлюша и забудется в самозабвении, однако, точно назло, ему сны как отрезало, и либо не снилось ничего, либо снился невыносимый дикий трэш. Лишь единожды ему приснилось, будто он бежит по зловещему сырому тоннелю, а за ним гонится, дико хохоча, Ужасный Урдалак. Урдалака нельзя было назвать от слова «совсем» хорошим сновидением. Вместе с тем, Артур понимал, что спит, поскольку, уменьшившись до размера минипута, он отчего-то сохранил человеческую внешность, чего быть не могло никак – он сознавал это ясно. Посему и убегал он от Урдалака лениво, по инерции, а тот все равно не мог его догнать. После этого сновидения Артур прекратил принимать снотворное. А тем временем, он постепенно шел на поправку. К нему вернулась речь, и если поначалу Артур говорил с трудом: очень тихо, односложно и невнятно, глотая не только слоги, но и целые зачастую слова, то постепенно, неделя за неделей, он начал говорить связно, пусть и по-прежнему предпочитал в основном молчать. Артур ел много, но медленно и всегда без аппетита. Формально он понимал, ему нужно как-то привыкать к той новой для него ситуации, но не мог понять как и для чего. Все его прежние перспективы были перечеркнуты. Голову нельзя отрубить дважды: ему отрубили, а он продолжал жить. Сперва кормили как маленькое дитя с ложечки, позже он сумел частично восстановить подвижность конечностей и держал ложку самостоятельно. Усердно, желая преодолеть свои слабости, а может и просто со скуки, он постоянно тренировался, проделывая, лежа в кровати, нехитрую, но необходимую гимнастику. Только так можно было вернуть тонус и жизнь ногам. На стене палаты – у самой постели – висело зеркало, но Артур не любил в него смотреться. Если же он случайно бросал на зеркало взгляд, то уже долго не мог от него оторваться. В отражении на Артура глядел незнакомый отощавший парень с запавшими щеками, резко очерченными скулами и темно-лиловыми кругами под глазами. Этот незнакомец был вовсе не похож на то, что Артур в последние шесть лет привык видеть в зеркале. Вглядываясь в мрачные глаза своего зазеркального двойника, Артур, как ему казалось, проваливался в иной мир. Мир, в котором не было ничего, кроме боли и смерти, мир, где белая полоса не сменяет черную, а горести и печали не делают вас сильнее, а всего-навсего убивают. И это был реальный мир, добро пожаловать! Вот чем привечала его жестокая реальность. Немудрено, что в какой-то момент он попросту занавесил зеркало полотенцем, когда осознал силу его мистического притяжения. «Я не знаю, зачем я живу», - наконец признался сам себе Артур. Это было предельно болезненное признание. Раньше у него была цель, как и были те, ради кого он готов был трудиться не покладая рук. Всё это у него украли. А что, если наша жизнь не то, чем кажется? Что, если только в наших снах, фантазиях и мечтах мы живем по-настоящему, а вся обыденность – наоборот сон? Как вообще после пережитого им снова начать верить и чему верить? Какова духовная природа наших ощущений и чувств? Материальны ли наши мысли, и проч. и проч. Артур поделился однажды своими идеями с отцом, не слишком надеясь на понимание. Арман слушал и хмурился, но не перебивал. Когда Артур кончил, то отец сказал, что эти речи откровенно попахивают солипсизмом и мысли эти потому вредные. Артур понятия не имел, что такое этот солипсизм и вообще был удивлен, что отец знает такие умные слова, но для себя решил, чем бы ни был этот солипсизм, но ужас солипсизма он почувствовал на своей шкуре вполне. Лечащий врач Артура, еще не старый, но уже совсем седой, своими кручеными усами и бородкой напоминал профессора Преображенского. «Преображенский» не мог на него нарадоваться, глядя, как быстро к больному возвращаются силы. - Ваш сын – это феномен, просто какой-то уникум! – искренне дивился доктор в беседах с родителями Артура. – Первый подобный случай в моей практике. Да что в моей практике! По статистике такого не бывает, чтобы человек после шести лет комы очнулся и спустя несколько месяцев разговаривал совершенно нормально. Фантастика! Да изучая его феномен можно такую диссертацию написать! Ну, я буду не я, если ваш сын не сделает меня доктором философии! Он не только не запоздал в умственном развитии, но как будто бы стал лишь мудрее, как если бы он не лежал в беспамятстве, а его разум находился где-то в другом месте и работал. К всеобщему изумлению Артур без каких-либо затруднений продемонстрировал способность читать и попросил принести ему книги. Арман раскопал на антресолях какие-то древние книжки с комиксами, которые Артур читал ребенком, но сын с негодованием отверг такое чтиво, зато припомнил, что будто бы видел дома сочинения Томаса Манна, Достоевского (та самая книга из третьего фильма, ага), Ремарка и других авторов, чьи романы не предназначены для подростков. Несмотря на странность такой просьбы, Арман послушно принес Артуру классические произведения, кои тот «глотал запоем», впрочем, всё столь же хладнокровно и даже лениво. Вот что странно, Артур помнил, как усердно готовился править народом минипутов вместе с Селенией, как он читал книги по политике, экономике, праву, философии, истории, наконец, военному делу. Им был прочитан «Левиафан» Гоббса, «О духе законов» Монтескье, «Государь» Макиавелли, диалоги Платона, «Искусство войны» древнего военачальника Сунь-Цзы, сочинения Дельбрюка, и даже, о ужас, читал немного Карла Маркса… Десятки других умных книг были проштудированы и законспектированы мелким убористым почерком в тетради. Он же не мог позволить себе встать во главе народа неподготовленным, верно? Полагаться на одни лишь способности Селении, которую отец готовил к трону с детства? Вот еще, никогда! Справедливости ради, надо сказать, чтобы стать хорошим королем, не хватит никаких книжек. Артур это прекрасно осознавал, но почему бы не использовать опыт мудрецов прошлого? Зачем заново изобретать велосипед и совершать старые ошибки, если можно найти решение, оглянувшись на труды предшественников, аккумулировавших опыт человечества? Вот только он точно помнил, как читал эти книги, но не мог вспомнить ни единого слова из прочитанного, а это опять-таки намекало на то, что воображение обманывало его: он всего лишь запомнил названия книг, виденных им в доме своего дедушки – образованного мужа, интеллигентного господина – и примерно потому знал о чем они, но никогда не читал на самом деле. Нет. И вместе с тем, всё было не так радужно в действительности, как оно могло показаться со стороны. Врач, доверительно общаясь с родителями Артура в коридоре, по неосторожности слишком громко выкрикивал некоторые слова – им всем думалось, будто Артур спит, но Артур вовсе не спал, а обнаружить это побоялся, когда услышал о чем шел разговор. Доктор говорил, что хотя Артур стремительно идет на поправку, но его нервная и сосудистая системы сильно угнетены и отсутствие активности крайне негативно отразилось на его здоровье. Грубо говоря, с такими поражениями организма Артуру нечего и думать, чтобы прожить долгую и счастливую жизнь простого смертного, а потому долг его родителей сделать все возможное, дабы их сын ни в чем не нуждался и чувствовал себя любимым и нужным в этом мире. Арман кичливо бил себя кулаком в грудь (стук был слышен аж из коридора) и орал, дескать, «да я для своего сына ничего не пожалею и т.д.) Таким образом, Артур получил очередной удар, заставивший еще раз взглянуть на себя со стороны. Нет, о чем-то подобном он догадывался, конечно. Он не мог не заметить, что когда левая рука и левая нога проявили, наконец, активность, то правая его сторона почти не слушалась и была будто разбита параличом. Например, пальцы на правой руке крайне плохо слушались его. Теперь ему предстояло держать в себе свои проблемы и не показывать родителям собственных страданий, раздирающих ему мозг противоречиями. Да и кому нужен вечно стонущий парень? Лишь наедине с собой он мог быть честен, но жалеть себя ему тоже не хотелось. Он вообще стыдился себя нынешнего. «О, Селения, как же так?!» – вскрикивал Артур иногда бессонными ночами и ворочался в постели, до того его пекло изнутри. Самым же странным сюрпризом, настораживающим как врачей, так и родителей было следующее: Артур с чего-то оказался убежден, будто бы он жил всегда в штате Коннектикут, притом в шестидесятые годы. – Ваш сын ведет себя очень зрело, отнюдь не как десятилетний мальчик, но меня смущает кое-что: он был шокирован, когда я сказал ему, что на дворе 86ой год, он мне просто не поверил, - говорил доктор, разводя руки в стороны. Арман и Роза многозначительно кивали головами. – Да, нас тоже это удивило, как и то, когда он впервые спросил про дом бабушки и дедушки в Коннектикуте. С чего бы? Мы всегда жили в Висконсине и не имели ничего общего с Коннектикутом. Никогда там не были, нет там и наших родственников. – Наблюдайте за ним внимательно. Подобные искажения памяти могут оказаться опасны. К счастью, на данный момент, за исключением перечисленного, он абсолютно адекватен. В один день он начал ходить. Не будет большим преувеличением сказать, что Артур заново учился этому занятию. Само собой вышло у него не сразу, первое время получалось весьма неуверенно, и ему нужна была помощь отца, да пускай бы и палка в качестве опоры. Арман побеспокоился и в едва ли не единственном на весь город магазине для инвалидов купил что попало. «Чем попало» оказалась металлическая неказистая палка, которую назвать тростью язык не поворачивался. Да, опять бестолковый папа Арман все напутал. Артуру пришлось довольствоваться этой громоздкой и неудобной штуковиной. Он настолько ослабел, что едва смог поднять ее в первый раз. Лишь с первыми попытками ходить до него дошло вполне, с какими ограничениями по жизни ему придется впредь столкнуться. Пальцы на правой руке практически не слушались его, а правую ногу он почти не чувствовал и при ходьбе её приходилось подтягивать за собой, волоча по полу. Со временем стало выходить куда лучше. Несмотря на его завидные успехи на этом поприще, мы далеки от того, чтобы утверждать, будто ему это давалось совершенно без усилий. С момента пробуждения Артура прошло немало времени, прежде чем он смог хотя бы выйти из своей палаты в коридор и чуть расширить рамки сознания за счет познания мира в лице отдельных уголков нынешнего его места обитания. Дни, когда светило солнце, можно было сосчитать по пальцам одной руки; с тех пор, как Артур воротился в этот мир, погода оставалась пасмурной и промозглой. Впрочем, самого Артура это досадное обстоятельство не слишком волновало. Скорее наоборот, как-то ясным и теплым утром солнечный зайчик проник сквозь окно в его палату и назойливо полз Артуру в самое лицо – это сильно раздражало. Случился сей момент еще в те времена, когда он толком не мог пошевелить шеей, а посему солнце стало для него сплошным мучением. Вот и сейчас редкий солнечный день. Артур угрюмо стоял у окна, но смотреть там, право, нечего: окно выходит прямиком на соседний больничный блок. Унылейшее зрелище. Взгляд Артура равнодушно скользнул по рассохшейся оконной раме, по карнизу и перенесся на уличный асфальт. В ту секунду его вдруг охватило странное чувство. «Почему я должен подчиняться этим правилам, выдуманным непонятно кем? Не будет ли единственно правильным выбором – выйти из игры? Может, это своего рода проверка для него? Вперед! Я иду! К Селении, к Барахлюшу! Скоро я встречусь с ними, так или иначе…» Артур, чувствуя нахлынувший озноб, дрожащими пальцами попытался отворить окно, но тщетно. По-видимому, его специально заколотили. Под яростными рывками деревянная рама затрещала, но не поддавалась, а Артуру не хватало сил вырвать её «с мясом». В порыве секундной ненависти он замахнулся тростью, намереваясь высадить стекло, но на этом силы его оставили. Артур настолько ослабел, что тяжелая металлическая трость, занесенная над головой, потянула его назад. Резко качнувшись, он не удержался на ногах и свалился на кровать, очень удачно расположившуюся позади него. Металлическая палка, отброшенная в сторону, загремела, покатилась под столик. Артур зарылся лицом в подушку и закусил край одеяла, надеясь приглушить рвущиеся из груди рыдания. «Нет, это тоже не выход… Так поступают только слабые…» В один из наиболее озлобленных дней, когда депрессия побеждала, и он скрежетал зубами от бессилия, Артур вскочил с кровати и впервые за много недель с яростью сорвал полотенце с зеркала – он вновь предстал перед самим собой, таким, каким он был в этом мире. Артур стянул с себя майку. Грудой мышц Артур, конечно, никогда не был, но всегда пребывал в отличной физической форме: быстр, проворен и силен, умел в обращении с оружием. Его удрученный болезнью внешний вид нынче являлся для него личным оскорблением. Под правой ключицей, как он точно помнил, у него был уродливый звездчатый шрам от арбалетного болта. Однажды осматы подослали бесшумных убийц по души наших героев. Не будем вдаваться в подробности того обстоятельства, но кончилось дело тем, что Артур своим телом в самый последний момент закрыл Барахлюша, но получил серьезную рану. Этим шрамом Артур гордился, ведь он спас своего лучшего друга. Смог ли он повторить бы нечто подобное теперь? Кем он был на самом деле: благородным героем, королем, искателем приключений или же убогим инвалидом? Память настойчиво твердила одно, а вид собственного тела в зеркале говорил обратное. Никаких шрамов, разумеется, на нем сейчас не было, хотя в злых сечах с врагом он заработал их порядочно. Он тысячи раз нащупывал эти шрамы прежде, у каждого рубца была своя история, но теперь он не мог найти и намека хотя бы на самую ничтожную боевую рану. Так смог бы он защитить лучшего друга в реальности? Казалось бы, подставиться под удар – не надо ни умений, ни силы, только мужество. Хватит ли у него мужества или же геройствовать он был способен лишь в своих фантазиях, пусть он чувствовал их совершенно реально? Зато Артур отлично помнил иной случай из далекого прошлого: вот уж чего точно было реально, и это произошло с ним еще в интернате. Он подружился там с двумя пацанами, им всем было примерно по семь лет тогда. Семеро местных хулиганов (по одному на год жизни) примерно того же возраста что-то не поделили с этими новыми приятелями Артура; они окружили их и под надуманным предлогом начали избиение. Просто так, веселья ради. Артур тоже был там, но ему сказали, дескать, они его не знают и потому не тронут, если он не станет вмешиваться. И Артур не вмешался. Он стоял в сторонке и смотрел, как его товарищей катают ногами по полу. Они отбивались, но что двое могли против семерых? Конечно, толком-то избиением назвать это было и нельзя, ну кого в самом деле может серьезно побить группа детей? Больше на уровне баловства, хотя не всем весело, а главное – унизительно. Особенно для Артура. За то, что струсил, за то, что не заступился. Так их было бы трое против семерых: все равно неизбежное фиаско, но зато не стыдно за себя перед друзьями. Когда малолетние бандиты ушли, товарищи встали и молча отряхнули с себя пыль вражеской обуви. Они продолжили общаться с Артуром, но холодок между ними с той поры проскальзывал; они его дичились и не всегда доверяли. Артуру было стыдно за ту минутную слабость, и он был горд и счастлив, что смог реабилитироваться своими героическими поступками в мире минипутов, а теперь выяснилось, что его воспоминания были ненастоящими. И от Давидо он не спас дом, потому что никакого Давидо не было в помине, а если и существовал, то никогда на дом не претендовал.***
В его отделении все были подобные ему: лежачие, в основном, «спящие». Артур в какой-то степени даже завидовал им. Что, ежели они, пока их тела истощаются в стерильных стенах клиники, пребывают в чудесных мирах, как и сам он до недавних пор? Ну и поскольку никто в тихом отделении, этом царстве безмолвия, не мог ему помешать, Артур начал потихоньку-помаленьку упражняться в ходьбе на коридоре. Отец снова внял просьбам сына и на этот раз купил ему вполне приличную трость, с которой было не стыдно показаться на людях – гладко отшлифованную, из лакированного красного дерева. Каждый шаг давался Артуру с трудом, ему часто казалось, что он вот-вот свалится и подняться уже не сможет, но природное упрямство заставляло его через страх и поначалу боль продолжать тренировки, не беспокоясь о том, как глупо со стороны он выглядит – долговязый и костлявый парень в больничной робе, трясущимися руками держащийся за палку, как какой-нибудь лесник посреди болотной трясины. И пусть изначально коридор отделения длинною всего в пятьдесят метров занимал у него по времени целую вечность, то с каждым днем он преодолевал этот отрезок пути быстрее и легче, так что Артур смог со временем относительно свободно гулять по всему этажу. Благо, там уже повсюду находились кожаные кресла для пациентов, не изволите ли отдохнуть? Подниматься и спускаться по лестнице он пока не рисковал – упадешь, загремишь по ступенькам ребрами, костей сам черт в аду не соберет. Да и медсестры, если узнавали его, то сердились и ворощали обратно в палату. По регламенту ему и в самом деле бродить по клинике было рановато, зато лечащий врач спускал с рук своему любимому пациенту такие выходки и тайно поощрял их. В один из подобных дней, Артур как обычно проснулся поздним утром, вяло привел себя в порядок, умылся, сунул стопы в тапки и пошел расхаживаться. В начале декабря он передвигался уже без существенных ограничений. Сейчас он решил прогуляться чуть дальше, нежели обычно и забрел в незнакомую ему доселе часть больницы. Здесь оказалось чрезвычайно тихо, столь же тихо, как и в его корпусе, но заметно уютнее. Только какой-то зловещий тип неопределенного возраста неподвижно сидел в единственном на коридоре кресле, вперив взгляд в одну точку. Тут повсюду в массивных горшках стояли растения, чуть напомнившие Артуру дендрологический сад, куда он ходил в детстве с родителями. К тому же тут на коридоре было целых два (!) окна, одно из которых удачно выходило на улицу, точнее – на внутренний двор. Артур доковылял до окошка и, глядя перед собой, глубоко задумался. – Даже не думай, парень. Артур вздрогнул, посторонний голос потревожил его размышления. Он оглянулся в поисках того, кто бы мог говорить, но увидел лишь того самого мужика неопределенного возраста, что вальяжно сидел в кресле, как на троне. На нем был черный френч и столь же черные штаны. Когда они встретились взглядом, господин во френче криво усмехнулся: парочка острых зубов выглянула из-под его верхней губы и сразу скрылась. – Да-да, уважаемый, совершенно верно. Это я обращаюсь именно к тебе и ни к кому другому, - склонив голову набок и прищурив глаза, произнес незнакомец. - Да нет тут больше никого, окромя нас с тобой, нравится тебе ли это или нет. – Вы о чем? – недоуменно спросил Артур, не сумев до конца скрыть в голосе нотки раздражения; ну не любил он, когда его выдергивали из сладких грез. – Отошел бы ты, дружок, в сторонку, - мужик выбросил вперед руку и суставчатым указательным пальцем указал на окно. - Не ровен час сиганешь в окошечко. Из него так себе Тарпейская скала, если ты понимаешь, о чем я. Оно хоть и закрыто, но кто знает, чего у тебя в черепушке, один раз ты уже хотел сделать это, а я не имею ни малейшего желания лицезреть, насколько живописно твой мозг расплещется на асфальте. – Ч-что?! – ошеломлению Артура не было предела. Да что этот тип себе позволяет? И главное, ведь он в некотором роде был прав, однажды Артур готов был сделать этот шаг. Мужик сложил пальцы конусом кверху и напустил на себя вид следователя. – Не удивляйся, парень, я узнал тебя. Окно моей палаты выходит прямо напротив твоего отделения. Что-то с месяц назад вроде я видел, как ты, находясь по ту сторону, для начала пытался судорожно открыть окно, а когда не вышло, то порешил разбить стекло своей бандурой. Спрашивается, кому это надо было, как не желающему выйти в окошко? Я прямо не знаю… И он костлявым пальцем указал на трость. Артур инстинктивно спрятал ее за спиной, отчего незнакомец только развеселился. – Простите, но вы меня с кем-то путаете, - как можно более твердо процедил Артур и уже повернулся, чтобы уйти прочь от назойливого мужика, но того, как видно, было не так уж просто обвести вокруг пальца. – Ничего не путаю, вот эти вот глаза не могут врать: это был ты и не отпирайся, - подчеркнуто оскорбленным тоном произнес он и резким движением вытащил на свет из грудного кармана очки. Артур успел разглядеть, что стекла были запыленные и покрытые многочисленными царапинами, а дужка аж вся позеленела от окисления. – А пусть и так даже, что с того? Ни о чем таком я не помышлял ни тогда, ни сейчас! – Как угодно. Просто предупреждаю, третий этаж – не так уж и высоко. Не факт, что разлетишься, а вот позвоночник очень даже может треснуть. По-моему, лежать овощем до конца дней своих - удовольствие ниже среднего, - веселью незнакомца не было границ, эти слова он бросил Артуру в спину. – Довольно, чего вы хотите? Думаете, я стану упрашивать, чтобы вы ничего не говорили администрации? – раздраженный Артур подошел к нему вплотную, дабы не пришлось кричать. Вблизи выяснилось, что френч чужака, казавшийся на расстоянии новым и модным, был заметно потерт и сплошь покрыт ворсом и катышами, а в районе локтей рукава явственно лоснились, что свидетельствовало – его владелец много работает за столом. Видимо, френч служил своему обладателю уж много-много лет и порядочно истрепался. – Хотел бы, так давно тебя сдал. Звать тебя-то как, забияка? – Артур, - честно ответил Артур и тотчас осекся, вопрос застал его врасплох. Ну кто его за язык тянул? Он ожидал, что и незнакомец представится, но тот деловито проигнорировал нормы приличия. – Вот что, Артур, меня выписывают сегодня, после обеда. А мне тут некстати притаранили свои люди целый графин гранатового сока. Для повышения гемоглобинчику, так сказать-с, м-да. Вот куда мне столько, скажи на милость? Одному не высосать, а забирать с собой на волю не хочу. Давай-ка прогуляемся до моей палаты и разопьем его. Сообразим на двоих, как считаешь? Артур не испытывал никакого желания пить сок с каким-то неведомым хмырём и, состроив кислую мину, попытался уклониться от приглашения. – Вам же больше достанется, зачем вам мое общество? – А поговорить? – деловито парировал незнакомец. – Давай-давай, не спорь. Тут недалеко идти. Уважь старшего. Устал я тут сидеть совсем без дела, без работы. – А чем вы занимаетесь? В смысле, кем работаете? – спросил Артур. – Генералом, - не задумываясь, ляпнул незнакомец; видя недоверие на лице Артура, он с хитрющим прищуром добавил, - Хочешь, справку покажу? Не веришь? Зря! Меня тут все знают и все уважают, а обитаю я в шестой палате. Местные аборигены и фельдшера так меня и кличут: генерал из палаты номер шесть. Здорово, правда? Я их всех гоняю по больнице, когда напьюсь. Шутка. В общем, невольно пришлось Артуру подчиниться и пойти с Генералом. Артур со своей тростью шел довольно медленно, Генерал почтительно шел рядом и не торопился. Артур сумел разглядеть его получше. Стоит сказать, выглядел Генерал неважно: потрепанным, как и его пиджак, хотя по энергичности жестов и льющемуся без конца потоку слов сразу и не скажешь. От него разило чесноком и мужиком, а щетина на лице смотрелась совсем уж неприлично; ей подобало превратиться или в нормальную бороду или быть без пощады удаленной. Tertium non datur – третьего не дано. А «генеральского» в нем было ровным счетом ничего, он мог быть, как решил Артур, кем угодно, но только не военным. Где же твой снобизм, Генерал? – Вот что я тебе скажу, почтенный Артур, - с театральной патетикой начал он, - Не знаю, чем ты болеешь, но нужно бороться. В сущности, твоя жизнь и здоровье – самые важные ресурсы, что у тебя есть, как бы там ни было. Артуру не очень было интересно слушать, чего там плетет этот старый хрыч, и он дал себе слово, что без необходимости не позволит втянуть себя в диалог. – Ну не стоит та малолетняя девка таких страданий. Подумаешь, - оскалился Генерал. – Ты и сам это поймешь. Жить стоит ради других вещей. – Какая девка? – Артур так опешил, что невольно встрял в разговор, а тому хитрецу того только и надо было, упыриные глаза хищно сверкнули. Артуру на какую-то секунду показалось, будто Генерал что-то знал о нем. Он как раз ведь думал о Селении. – Почем я знаю какая? – Генерал от избытка хитрости выпустил изо рта кончик своего змеиный языка. – Тебе виднее, но скорее всего она малолетняя дура раз бросила такого крутого парня. «Вот тут он здорово врет, - с досадой подумал Артур. – Мало того, что абсолютно не понимает, о чем говорит, так еще и врет. Селения стоила всех богатств мира и даже того, чтобы сложить за нее свою голову». – А ради чего стоит тогда жить? – А? – не сразу понял Генерал. – Смысл жизни никак ищешь? Да нету никакого смысла жизни на самом деле. Живи себе в свое удовольствие: больше радуйся, меньше печалься, занимайся тем, что нравится, меньше делай того, что не нравится. В сущности твоя, с позволенья сказать, экзистенция изначально лишена всякой осмысленности напрочь; этакая «табула раса», чистый лист. Смысл ей задаешь ты в течение жизни своими действиями, поступками. Ну, если уж так невмоготу, так придумай сам себе какую-нибудь сверхценную идею. Пусть твоя Ultima Thule не окажется невыполнимой. Хочешь, марки собирай али поставь цель жениться и наплодить ораву детишек. Правда, никаких гарантий, что вы с женой не разведетесь, а детишки не окажутся брошены и будут страдать. Прочитай все книги какого-нибудь знаменитого писателя, а там придумай новую цель. Хочешь - напиши гениальный роман, например, о космических роботах, напавших на нашу планету, хотя не факт, что его хоть одно издательство напечатает, а если и напечатает, то кто поручится, что ты будешь знаменит? Герман Мелвилл пережил взлет своей популярности, а как помер, про него никто не вспомнил, пока десятилетия спустя этот его роман про кита заново не открыли. Как он там называется, черт его дери, на языке вертится название. – Моби Дик? – осторожно подсказал Артур. – Во! – Генерал кивнул. – Он самый. Или Кафка, например. Стоило ему помереть, как его книги стали сенсацией, а ведь он уже умер и всю жизнь был несчастен. Кто-то может думает, дескать, смотрит сейчас несчастный Кафка с небес и радуются своему литературному успеху. А если он просто умер и сгнил, превратился в перегной под куст фикуса, а по ту сторону жизни ничего в действительности нет? Короче, не нужно думать, будто на твои усилия мир откликнется справедливостью. Здесь правит, прежде всего, удача. Много труда и чуточку сказочного везения = популярность. Так себе формула, надо сказать. Качков много, а весь мир знает Шварценеггера. А у него генетика лучше, чем у вас, как бы вы не качались в зале; да и не дурак он вовсе, хотя везение свою роль также сыграло. Ключевую роль, сделаем оговорку. «Везёт тем, кто сам себя везёт» - знаешь такую поговорку, а? – Но это же такие мелочи! – не стерпел Артур. – Это не мечты и не цель жизни, а какая-то бытовуха и чепуха! Что в этом величественного? Он краем глаза следил за Генералом, ему казалось, что тот едва сдерживается, только бы не начать хохотать. И действительно, тому, похоже, стоило усилий сдерживать наползающую на тонкие губы ухмылку, так ему нравилось развращать молодежь своими деструктивными мыслишками. Да и не его эти мыслишки, небось, в утренней газете для маргиналов прочел этот бред, а теперь вот воспитывает, выдавая за свои идеи. Генерала пылкость Артура позабавила, он все-таки не сдержался и мерзко захихикал, не разжимая губ. – Эк ты, братец, куда тебя понесло. А ты, верно, думал что рожден для какой-то великой миссии? Рожден, чтобы править, вершить судьбы, стать героем и вырваться из толпы ничем не выделяющихся людишек? С чего бы такая тебе честь, ты ведь вроде не шейх и не эмир. Да ты просто БОЧ – Биологический Организм Человека – и ничего в этой жизни не взял и не съел. Ты вброшен в этот мир и заброшен в нем, никто тебе ничего не должен. Если у тебя есть добрые родители, которые содержат тебя, то тебе, считай, повезло, а то ведь тебя могли зачать в сортире пьяные наркоманы и сдать в приют, и тогда тебе вообще ничего не сулило бы, плюс – еще и дурная наследственность. С другой стороны, вот говорят, так и так, мы - золотой миллиард – и мы потребляем три четверти мировых ресурсов и все такое, то бишь, зажрались попросту. Тогда как неграм в Африке катастрофически не хватает питьевой воды и им приходится на свалке драться за огрызок гнилого яблока, лишь бы выжить. По-моему, это не совсем верная позиция. В конце концов, если человек болен и несчастен, то совершенно неважно богат ли он или же беден. Ну да, богатый человек в состоянии обеспечить себе куда более насыщенную жизнь, чем нищий, неспособный оплатить важную операцию, но если ты помираешь от неизлечимой болезни, то какая разница есть у тебя миллионы или нет? Это я к чему: радуйся тому, что уже имеешь. Гражданства ты не выбирал и пола тоже, как и собственно родителей. Да ты даже не выбирал рождаться или нет! Ну да, бедные негры Африки даже гипотетически не могут позволить себе приличное образование, но вопрос – надо ли оно им? Да нас здесь ежедневно окружают бездельники, которые могут, а не хотят учиться! А вообще ты, конечно, загнул: великую цель ему подавай, ха-ха! Ты поди себе возомнил, будто должен как Жанна д’Арк сгореть на костре, стать мучеником и героем? Или, скажем, положить свою жизнь служению гуманистическим идеалам человечества? Это всё детские фантазии, навеянные книжными байками. Я о подобном лет в десять мечтал. Хотя нет, вру: в десять лет я мечтал быть военным диктатором какой-нибудь банановой республики и всех люто угнетать смеха ради. А что, мало ли и по сей день в мире диктаторишек? Ну, всяких там нео-квисслингов, павеличей и «Франсиско Бенитовичей Пиночетов», да? Ну то-то же. Кстати, тебе, надеюсь, известен тайный смысл выражения «мясо для Бокассы»? Хотя ладно, можешь не отвечать, дозволяю. Сам посуди: ну не абсурд ли ходить на нелюбимую работу? Целый день, как Сизиф, вкатывать в гору этот камень под названием «работа», чтобы он под конец рабочего дня вновь скатывался, а ты на следующий день начинал по новой. Да, все так живут, но ты и так по умолчанию ничем от других не отличаешься, так почему не позволить себе хотя бы маленький бунт и в чем-то переиграть других? Так делают только умные люди, поэтому их очень мало. Когда человек живет бедно и счастлив тем, что всю жизнь провел в библиотеке за книгами и ничего более не желал для себя, то это его радость, а как быть тем, кто хотел богатства, власти и популярности? Известность в мире получают единицы и их имена помнят, хотя среди их современников были те, кто работал ничуть не хуже, был не менее талантлив. Просто им не повезло в силу разных причин. Для меня умный человек – это, прежде всего тот, кто при минимальных усилиях зарабатывает много денег, только и всего. Разве что из этических соображений вынесем за скобки уравнения бандитов и мошенников. И мне неважно, разбирается ли он в квантовой механике или нет. А книжки никого еще уму не научили. – Но ведь человек, увлекающийся хорошей музыкой, живописью, прочитавший много книг - объективно духовно богаче и лучше того, кто ничем не интересуется, пусть и богат. – С чего бы? Кто определяет качество хорошей музыки, живописи, литературы? Все, в конечном счете, упирается в наши предпочтения. Кто тебе сказал, что твои критерии оценки единственно верные? Для тебя те люди хороши, с кем ты общаешься с удовольствием или те, в ком ты уважаешь нечто, к чему стремишься сам. Думаешь, какой-нибудь маньяк считает себя монстром? Вот смотрит он телевизор, видит, как полиция ловит таких же, как и он, уродов – и горестно вздыхает: каких классных парней схватили подлые полицаи! Что для одного зло, для другого – высшее благо. Всё перемешалось в нашем королевстве, ха-ха! – Так для чего тогда жить? – в отчаянии спросил Артур, нагнетания Генерала легли на благодатную почву. – Если нет смысла в жизни, ни гарантии того, что есть жизнь после смерти. – Ну, кто знает, может и есть, но не факт что это похоже на то, как мы это представляем себе исходя из религиозных догм, светских идеологий. Планируй себе, что душе угодно, только не удивляйся, ежели к сорока годам ты не продвинулся дальше своих мечтаний, несмотря на все старания. Просто у тебя много времени, вот ты и думаешь о всякой ерунде. Я бывало тоже, как начну на работе о подобных вещах задумываться – так сразу слабеть начинаю. Надо, наверное, больше работать, чтобы только на сон хватало времени, ха-ха-ха! Да, Генерал был явно доволен собой, не всякий день ему удавалось так развлечься. Между делом, он дал понять Артуру, что они пришли. – Ах да, еще один момент, - Генерал театрально замялся у дверей палаты, - забыл совсем сказать: я здесь, так сказать, обитаю не в одно рыло. Мой собрат по несчастью французский художник. Славный парень, но нервный маленько, бандюки подстрелили его в подворотне – вот он и зверствует порою. Не пугайся его. Относится он к когорте художников, способных скопировать, чего угодно, но, что называется, из головы сами ничего выдумать не могут. Ты только не подумай, будто я привел тебя, чтоб ты ему позировал, но возможно-таки придется, м-да. – Да уж раньше надо было предупреждать, - насмешливо ответил Артур, отчего-то его совершенно не удивила подобная перспектива. Палата оказалась небольшой и сильно захламленной. Две кровати в противоположных углах, немного убранства и куча всякого барахла. На тумбочке стоял древний магнитофон, из которого доносилась классическая музыка. В постели лежал молодой парень, лет на пять старше Артура, и читал какую-то книжку. – Вот, Дворжака слушаем. Духовно обогащаемся, - между делом прокомментировал Генерал, ткнув острым когтем в сторону магнитофона. – Эй, француз, познакомься с Артуром. – Кого это ты привел, тундра? – у парня был заметный акцент, да как, впрочем, и у Генерала. – Я - генерал, твою мать! – прорычал Генерал и уже спокойно добавил. – Друга я тебе привел. – Ты – тундра! – парень отложил книжку и с нажимом повторил слово тундра. – Начальник Чукотки, вождь эскимосов, предводитель ительменов, коряков и тлинкитов. Вот кто ты есть, фельдмаршал. – Да, эту песню мы уже слышали, - пробурчал Генерал, пинком подталкивая Артуру табурет, это он так приглашал его к столику. – Ну-с, Артур, а этого чувака зовут Патрик. – Вообще-то Патрис, - поправил парень. – Это совершенно неважно, - нагло усмехнулся Генерал; мстя, можно сказать, удалась. Генерал смачно грохнул перед гостем на стол граненый стакан. Сам он пил из мажорского стакана в серебряном подстаканнике, с которого на Артура смотрели «три богатыря». Когда Генерал наливал ему из графина сок, Артур заметил, что рука его немного дрожала. Тот перехватил взгляд Артура и пояснил: – Это не Паркинсон, не думай. И не заразно. Артур не знал, кто такой этот Паркинсон, но на всякий случай, дабы не прослыть дураком, с умным видом кивнул. – Да, просто он алкаш, - вставил свои пять копеек Патрик (или Патрис). – Слушай, да помолчи ты уже, да? Не нужно сочинять про меня небылицы. Я совсем не пью, вот этот сок допью – и брошу. – Какая-то не очень смешная шутка, - осторожно добавил Артур, все еще не понимая, что он тут вообще делает. – Да-да-да, твоего мнения забыли спросить. Пей свой сок, пока угощают, - Генерал от души отхлебнул из своего стакана с подстаканником и двумя пальцами залихватски вытер усы. Тут его взгляд упал на стопку листов на углу столика. – Это чего тут у тебя за макулатура? – спросил он у француза и, не дожидаясь ответа, перевернул их и деловито стал разглядывать. – Ого, да это «свежаки», плюс ко всему - мои портреты. На-ка, парень, погляди, как недурно Патрик рисует. Недурно право. Артур без большого интереса стал рассматривать рисунки. Видимо, Генерал не лгал, когда говорил, что его собрат по палате не умеет рисовать «из головы», поскольку на бумаге были изображены сплошь объекты из палаты, да эскизы малосимпатичного Генерала с разных ракурсов и в разных позах. – Вот этот мне очень нравится, я тут прямо герой, - Генерал выхватил из рук Артура один из портретов, на котором он уж очень демонстративно позировал, у него был суровый взгляд и плотно сжатые губы. Патрик краем глаза поглядел, о каком портрете вещает Генерал, и фыркнул. – По-моему, у тебя в тот момент был запор. В нормальных условиях человек такую рожу не скорчит. – Поди мойся! – Генерал показал остряку средний палец. Патрик и в самом деле поднялся с кровати, но не пойти мыться, а взять блокнот и карандаши с тумбочки. – Ты не возражаешь, друг, если я нарисую тебя, пока ты еще здесь? – спросил он у Артура. – Меня уже достало рисовать этого поехавшего. Он со скуки совсем тут обезумел и превратился в оскотиненное человекообразное. Постоянно при этом называет себя не то графом, не то герцогом и предлагает показать справку. – Постоянный бред преследования. Эротомания. Уехать не хотите ли? – саркастично прокомментировал жалобы соседа Генерал. – Это ты вот-вот съедешь отсюда, я просто не могу дождаться, - скривился Патрик. - Сказочный дуремар! И зачем вообще из больницы такого выписывают? Надо сразу в «желтом доме» тебя изолировать, пока ты весь мир не осквернил! Куда поедешь теперь? – А на Лабынкыр махну, ловить Озерного Черта стальными сетями, прославлюсь, плезиозавр там, говорят, завелся, а на каком-то английском кладбище, кажется, видали удивительного человека-сову! Патрик покачал головой. – Вот ведь не пьян же ни разу, а такую ахинею несешь! – А меня и так вечно прет наяву безо всякого компоту, - Генерал до краев наполнил стакан соком и плотоядно облизнулся. - Жизни в вас нет, иронии! Ты, художник, потому с натуры рисуешь, оттого что воображения нет, до него еще дорасти треба, до воображения-то! – Да уж куда мне до твоих похмельных глюков! – Скучный ты, - ухмыльнулся Генерал и подмигнул Артуру. – Просто я выдумщик, а помимо всего прочего не возражаю, чтобы иной раз спасти трижды никому не нужную жизнь. Артур закатил глаза. Тот случай, когда несет дичь кто-то другой, а стыдно отчего-то тебе. Внезапно у Артура возникла идея и он спросил у Патрика: «А ты можешь нарисовать человека по описанию?» – Могу, отчего нет. Вот только никто подробно не сможет описать человека так, чтобы вышло очень похоже. – Ну, а ежели все-таки попробовать? – воодушевился Артур, идея его захватила целиком. – Вызов принят, - Патрик всем своим видом изъявлял готовность, - Диктуй. Артур помнил лицо Селении до мелочей. Даже сейчас оно буквально стояло у него перед глазами. Он и себя-то, глядя в зеркало, не сумел бы лучше описать, чем ее. Итак, Артур надиктовывал, а Патрик рисовал. Генерал комментировал, вставляя циничные шутки, чтобы не так скучно оно происходило. Артур очень старался, взмок от напряжения, и даже голова у него заболела. И вот, портрет был готов. Патрик был действительно умелым рисовальщиком и справился довольно быстро. – Ну как? Сердце Артура болезненно сжалось, настолько его поразила работа художника. С обычного листа бумаги на него смотрела улыбающаяся Селения. – Да, один в один. Невероятно, я… не могу найти слов, - прохрипел парень и задрал голову, чтоб не брызнули подкатившие слезы. – Знойная краля! – одобрил Генерал. – Только остроухая какая-то, эльфка что ли? Как звать-то ее? – Селения, - едва слышно ответил Артур, все еще находясь под впечатлением, и тотчас же добавил, - Принцесса. Патрику, вероятно, тоже понравилась собственная работа. – Ну-ка давай еще что-нибудь надиктуй, - почти приказал он Артуру. – Еще попробуем. – Ну, началось! – заворчал Генерал. – Ох уж мне эти фанатики. Однако Артур отнюдь не был против: с его помощью Патрик так же нарисовал Барахлюша. Он вышел чуть менее похожим, а это явная улика в пользу того, что на Селению Артур, извиняюсь, залипал куда более пристально, чем на ее брата, что совершенно в его случае естественно. – Эт чего за мурзилка такая? – опять встрял Генерал. – Тоже остроухий, никак родственник той девки-принцессы? – Вы угадали, он ее брат, - пояснил Артур, залюбовавшись очередным рисунком. Барахлюш был как живой, вот сейчас заговорит и соскочит с листа. – А парень-то у ней есть хоть? – не унимался Генерал. Как и всякая посредственность, он в отличие от творческого человека Патрика предпочитал болтать, а не заниматься делом. – Есть, только не просто какой-то парень, а самый что ни есть настоящий муж, которого зовут Артур. – Как тебя что ли? – заржал Генерал. – А у парня губа не дура, а, Патрик? Артур готов был откусить себе язык. Вот что, значит, увлекся: сказал лишнего и уже высмеяли. Видимо, он совсем разучился держать язык за зубами. – Ладно, я пожалуй пойду. Спасибо за сок. – У, какие мы обидчивые, - поморщился Генерал и с необычайным проворством положил ладонь на плечо порывающемуся уйти Артуру. – Почто обижаешься, друг? Успокойся, никто здесь не хочет тебя оскорбить. Лучше растолкуй нам про этих вот эльфов, кто они? Я люблю истории. Я же видел по твоему лицу, как тебе хотелось выговориться. – Обещаете, что не будете смеяться? – быстро спросил Артур. – Торжественно клянусь, что буду нем як могила! Даже если мне будет очень смешно, то я предпочту уписаться, но не засмеюсь. Я себя контролирую, - доверительно сообщил Генерал, позерски положив руку на сердце. Патрик предпочел смолчать, но Артур этого не заметил, а быть может удовлетворился и обещаниям Генерала. «В самом деле рассказать что ли?» Артур вздохнул и, усевшись поудобнее на дрянном табурете, начал. – Ну, тогда слушайте… И он рассказал им хоть и не все, но многое. Правда, кратко. Когда же он закончил, еще минуту все молчали. А ведь он закончил только на победе над Урдалаком в Дейзитауне, а дальше там было только интереснее. – М-да-а, - протянул наконец Генерал, почесывая клювообразный нос, - ну и горазд ты парень брех… то есть, сочинять. Конечно же, сочинять. Фантазия и соображалка работают как надо. Даже завидно немного, что у меня так складно не выходит. Долго придумывал, небось? – Шесть полных лет жизни. Не так уж и мало для получаса россказней, - невесело усмехнулся Артур. – Ну-с, такому рассказчику положен шиш за щеку, ой, то есть, о чем это я? Награда положена! – и Генерал с загадочным видом достал из шкафчика резную деревянную фигурку какой-то зубастой чувырлы, вооруженной дубиной. – Крекс-фекс-пекс! Крибли-крабли-бумс! Вот тебе на память от старины Генерала сей чубрик. Сам вырезал. Не знаю, правда, на кой черт он тебе сдался, но нехай будет. Зря что ли развлекал нас, дуралеев таких? Награда ожидает своего героя, героя, каков и тот Артур из твоих сказок, верно? Неожиданно в палату вошла медсестра тетя Дженни. Генерал тотчас сделал похабное лицо. – Так, на уколы, мист… Артур? Ты чего здесь делаешь? Твой отец пришел и по всей больнице тебя разыскивает. Марш, в палату! Опять вы, мистер Даркевич, заманиваете к себе собутыльников? Никак не уйметесь, вас через два часа выпишут, а вы всё безобразничаете. – Вы всё врете! Никого я не спаиваю, - деланно возмутился Генерал, кажется, он клинья подбивал к молодой тете Дженни, однако та скорее благоволила Патрику. Патрик тем временем уже встал и пошел на выход, это его позвали на уколы. Перед тем как выйти он обернулся и обратился к Артуру. – Ты это, заходи, если что. У тебя интересные образы получаются. Я смогу еще много нарисовать, - напоследок произнес он и вышел, с изяществом бабника увлекая за собой тетю Дженни. – Ну ты, недострелённый, смотри на винт не намотай! – вслед крикнул Патрику Генерал, завидуя его успеху у женщин. – Где в больнице ближайший телефон? – игриво спросил Патрик у медсестры. – Ближайший у заведующего отделением, в соседнем отделении, - не менее игриво отвечала тетя Дженни. Патрик после положенных ему уколов в задницу прошел в кабинет врача и как-то чересчур порывисто стал набирать номер, яростно вдавливая кнопки. – Алло, Люк? Это Патрис, слушай, у меня тут классная для тебя идея! Раз уж ты теперь у нас с недавних пор заделался режиссером, то послушай меня внимательно. Тебе пригодится, будь уверен. Знаю, пока это трудно будет воплотить в жизнь, но быть может потом… Не перебивай, короче, есть такой крошечный народ, который живет под землей и называется он минипутами… Впоследствии Артур выторговал у Патрика тот самый портрет Селении. Кто бы подумал, что кусок бумаги для него теперь мог иметь такое значение? Патрик пущай и был рад такому вниманию к своему творению, но сперва все же сделал для себя копию, как б показывая, что и сам гордится этим рисунком.***
В декабре Артур дорос до прогулок на улице. Это был заметный прогресс. Арман чуть не прыгал от счастья, Артур же оказался более сдержан в своих успехах. Да, он, безусловно, был доволен собой, но ровно настолько, насколько мог быть доволен человек, привыкший в течение последних шести лет ощущать себя полным сил и энергии парнем, женатым на красивейшей из женщин и ко всему прочему без пяти минут правителем чудеснейшего из народов. В общем, вы понимаете, имелось, с чем сравнить, и не в пользу реальности. Хотя погода не радовала уже давно, и тем не менее, Артуром овладело воодушевление, когда он, наконец, вышел самостоятельно (пусть и под присмотром отца) на улицу. Да, было промозгло, смурно и сыро, но зато он впервые за несколько месяцев дышал свежим воздухом вне помещения, а это чего-то да стоило, не так много вещей в принципе теперь могли ему хоть как-то поднять настроение. Впрочем, восторг «первого раза» скоро сошел на нет. Вот и сейчас он хмуро бродил вокруг больницы вдоль забора и размышлял. Арман шел на удалении, шагов на пятнадцать позади, и готов был по первому зову помочь сыну. Бестолковый Арман купил Артуру пальто, но, как обычно, напутал с размерами, и новая куртка висела на и без того худом Артуре как на палке. Серое здание клиники даже снаружи выглядело противно, внутри было ничуть не лучше. Артур предпочитал бы выйти за забор и прогуляться за пределами территории больницы, но он знал, что ему не позволят. Да и сам он не был уверен, насколько его сил хватит, ведь поблизости не оказалось ни одной скамейки, чтобы передохнуть. Уже начинало смеркаться, небо затянуло первой вечерней синевой, свидетельствующей о скором потемнении. Трость Артура размеренно стучала об асфальт, шуршали ботинки. Откуда-то из-за угла выскочила ему прямо под ноги кошка, мощным прыжком вскочила на забор, а следом – на дерево, где благополучно и исчезла. «Вот же тварь божья, - подумал Артур, - ничего в жизни не надо животине, кроме еды, не в этом ли ее счастье?» Выпавший два дня назад снег из-за резкой оттепели расплывался прямо на глазах. Сквозь неровно лежащие сугробы бессовестным образом просвечивала коричневая земля. Девственно благородная белизна первых сугробов была нарушена и теперь больше походила на грязное и прирванное в сотне мест одеяло. Артур нарезал уже второй круг, как вдруг увидел по ту сторону решетки забора двух ребятишек, валяющихся в мокром, почти растаявшем сугробе. На вид им не было и восьми лет, друзья имитировали рычащий звук мотора и катали по жидкому снегу игрушечные автомобили, на вид довольно дешевые, да и, судя по одежке, они явно не из самых преуспевающих семей, и все равно они были полностью поглощены своим занятием и счастливы. «Вот уж у кого действительно нет проблем, - подумал Артур, мимолетно поглядев на детей, - В их возрасте я был примерно таким же. Знай себе, игрушки катают, лежа в грязной луже, и совершенно довольны. И совсем неважно, что и тому и другому по возвращению домой родители всыпят ремня за то, что вернулись в насквозь промокших куртках». Когда он проходил очередной участок пути, то за забором увидал толстую мамашу, тяжело груженную сумками, и девочку лет пяти, которая громко ревела, хватаясь за край плаща матери. Та пыталась ей что-то с сюсюканьем отвечать. Как выяснилось, Артур не переносил детского плача, притом, что еще совсем недавно, если выбросить украденных вместе с детством шесть лет его жизни, был ребенком. Он не пожелал вслушиваться и разбираться в чем там дело и поспешил уйти подальше. Первой мыслью его было повернуть назад, но тогда бы он неизбежно увидал Армана, тенью следующего за ним, а ему хотелось сохранить иллюзию того, что он здесь один. Ох, как он сейчас презирал всей душой свои слабости. Поэтому Артур насколько мог прибавил ходу. К сожалению, под ноги ему подвернулась казавшаяся лужей корка льда и он, поскользнувшись, с трудом удержался и, дико размахивая конечностями и тростью, балансировал, судорожно пытаясь удержать равновесие и не свалиться. За спиной его раздался топот, и пару мгновений спустя готового завалиться на асфальт Артура подхватил под руки Арман. – Держу! Вовремя! – выдохнул Арман, ставя сына на ноги. – Я могу! Сам! САМ!! – яростно вырвался из хватки отца Артур, им овладела ярость и вне себя он, кажется, даже несколько раз хлестнул отца тростью. Когда пелена гнева отступила, а с нею и ошеломленный припадком сына Арман, Артур увидел, что кисть отца в свежих кровоподтеках и, осознав, что это сделал он, пришел в смятение. – Я… Бога ради прости, папа! Я не хотел… Сам не ведаю, чего на меня нашло, - пробормотал Артур. – Ничего-ничего, - миролюбиво отвечал отец, но лицо его скривилось от боли, рука саднила. – По-моему, ты просто слишком много надышался свежего воздуха. Не замерз? Пойдем-ка в больницу, чаю попьем. «Что еще я о себе не знаю? – колотилась в голове Артура мысль, пока они шли обратно. – Чем я стал? Да и что дальше-то будет?»***
За несколько дней до Рождества было решено Артура выписать. В нелегкой борьбе с администрацией больницы Арман и Роза отстояли право сына справить праздник в кругу семьи. Да и самому Артуру опротивело валяться целыми днями, он неплохо уже себя чувствовал и рвался на волю. Лечащий врач сердечно попрощался с «кандидатским» пациентом и взял с него слово, что после праздников Артур продолжит состоять на учете в их заведении и до конца пройдет положенное ему профилактическое лечение в стационаре. Квартира, на которую его привез Арман, вогнала парня в уныние. Объективно она, конечно, была много лучше прежней, тут отец не соврал, когда нахваливал ее сыну. Родители нынче и впрямь могли себе позволить больше. Однако Артура огорчило столь сильное несоответствие между той тесной, но какой-то ностальгически уютной квартиркой, которую он помнил и любил, и новым жилищем – просторным, но стерильным и выхолощенным, чьи стены не помнили его детских радостей и печалей. Разочарование от новой квартиры лишь утвердило в нем желание повидать тот самый дом бабушки и дедушки, он не знал наверняка, на что рассчитывает и, что хочет найти в нем, но был всецело уверен в необходимости этого шага – съездить туда. В своей прежней жизни, если можно так выразиться, этот дом был для него открытой картой, он был посвящен во все его тайны. Теперь же, дом был полон загадок, и Артур испытывал перед ним некий мистический трепет. Угрюмо прослонявшись без дела в новой квартире до самого вечера, Артур в ужин высказал отцу вызревшую в нем за день просьбу. – Ты хочешь, сынок, чтобы я свозил тебя к дому бабушки? – удивился Арман. - Ну, я даже не знаю. Там уже несколько лет как живут чужие люди. Ничто не заставляет меня думать, будто бы они нам окажутся рады. – Я же не стану напрашиваться внутрь. Только со стороны посмотрю, это очень важно для меня, папа. С этим домом связаны одни из лучших воспоминаний в моей жизни. – А вот у нас с твоей мамой совершенно наоборот, - недовольно пробурчал отец, допивая вторую банку пива. – Эта лесная хибара обернулась для тебя проклятьем, не забывай, ведь именно из-за нее ты оказался в больнице! Когда Маргарита продала его, я был вне себя от счастья, что мне не придется больше никогда видеть эту злополучную рухлядь. Последние месяцы папаша был на редкость внимателен к сыну и предупредителен, оттого неожиданное упорство, проявленное им, особенно испугало Артура. Пришлось проявить настойчивость. – С той поры, как я… очнулся, пап, я сам не свой, не могу найти себе места, не могу успокоиться и отпустить прошлое. Дом манит меня. Я чувствую, что должен побывать там в последний раз. Быть может, хоть это успокоит меня, и я перестану думать о нем, - напряженным голосом произнес Артур, глядя отцу прямо в глаза. – Скорее уж он только распалит твои страхи и раны и заставит пережить тот ужас вновь. Но да ладно! Коли так просишь, то я не могу тебе отказать в такой мелочи. Будем уповать на твою правоту. Кажется, завтра не обещали гололедицы? Так с раннего утречка и поедем: полдня туда, полдня обратно. Успокоенный словами отца, Артур рано отправился спать, желая лишь одного, чтобы поскорее наступило утро. Так или иначе, завтра все решится.***
Артура отец разбудил рано, когда на часах не было еще и половины седьмого. Роза уже приготовила завтрак и собиралась на работу. Арман был также при параде. Пока Артур в спешке завтракал и приводил себя в порядок, папаша со стоянки пригнал машину к дому. Не более чем через полчаса отец и сын уже ехали в автомобиле навстречу судьбе… Так, по крайней мере, чувствовал и думал лично Артур; что там себе держал на уме Арман – оставим за скобками повествования. На сей раз парень уселся на задних сидениях, ему требовалось пространство, а путь предстоял неблизкий. Переднее кресло, как выяснилось во время поездки домой из клиники, давало слишком мало места, и у Артура от тесноты быстро затекали конечности, а и без того нездоровую правую ногу и вовсе пронизывало холодом. Довольно скоро машина покинула территорию города, как раз и потихоньку рассвело, но смотреть за окном было не на что. Артур равнодушно провожал глазами грязные зимние пейзажи, мелькавшие и сменявшиеся непрерывно, но похожие друг на друга как две капли воды. Кажется, кое-где из-под снега по-прежнему даже выбивался почерневший дерн, даром, что земля давно стала мерзлой, и снегу не следовало бы таять. Нет, определенно в этот год что-то неладное с погодою творится… – Хе! А по радио сегодня утром обещали долгожданное похолодание и будто бы даже рекордное за месяц выпадение осадков. Похоже, опять набрехали, - весело квохтал за баранкой автомобиля Арман. Он вообще всю дорогу трепался о пустяках, надеясь развеселить сына. Стоит отдать ему должное: он хотя бы пытался, пусть и не умел. Впрочем, сыну было не до шуточек, и мысли его витали далеко за пределами металлической коробки на колесах. В полдень путешественников ожидал непредвиденный сюрприз. Какая-то северная реднекская гадина шваркнула на дорогу стеклянную бутылку из-под виски, и их автомобилю повезло проколоть на этих осколках шину. Непутевый Арман битых полтора или даже два часа изображал посредством домкрата и баллонного ключа какую-то порнографию, с руганью и шипением пытаясь заменить покрышку. Как назло заметно похолодало и повалил снег, как того и «настрадамило» утреннее радио, отчего одетый не по погоде Арман вконец посинел и отморозил себе пальцы. Было бы темно, так Артур хотя бы посветить отцу фонарем мог бы, но по существу он ничем не мог ему помочь и апатично сидел сейчас в теплом салоне машины, морально готовясь к встрече с «прошлым». – Это какое-то из-здеват-тельство! Ст-только времени впустую потрачено! – причитал отец, стуча от холода зубами, - Этак-то мы никуда не успеем на обратном пути и придется заночевать в том городе по соседству. Забыл, как там он называется? «Дэйзитаун», - чуть было не ляпнул Артур, но вовремя прикусил себе язык, усомнившись, вдруг и с этим названием память его вновь подводит, как и с Коннектикутом вместо Висконсина. Приближаться к месту назначения они начали уже затемно, однако Артур понял это раньше отца, начав узнавать окрестности, и сердце его защемило от волнительного ощущения. Наконец, Арман остановил машину у обочины дороги: – Вроде бы здесь, - хрипло сказал Артур, буквально ёрзая на месте, - если пойти по этой тропе, то через пару минут дойдешь до дома бабушки и дедушки. – Твоя правда, сын мой! Я тоже узнал это место, какому-то жалкому снегопаду не сбить меня с толку! – хвастливо воскликнул отец, отстегивая ремень безопасности. – Хочешь, я пойду с тобой? – Спасибо, папа, но я предпочту сходить самостоятельно. – А вдруг там пчелы? – резко дернулся Арман и тут же скривился, осознав какую чушь он смолол. Артур улыбнулся уголками рта: – Я скоро вернусь, папа. Не нужно так волноваться. – Хорошо! Я подожду здесь, но только ты все-таки не задерживайся и не беспокой жильцов. Помни: этот дом давно не принадлежит нам. Отец еще не договорил, а его сын, вовсю помогая себе новой деревянной тростью, ковылял к намеченной цели. Только теперь до него дошло, какой сильный начался вал снега: за пару часов намело хоть и небольшие, но самые настоящие сугробы, а для него и такие – уже препятствие. Артуром овладело необычайное возбуждение, нечто подобное он чувствовал каждый раз, когда приближался час встречи с Селенией спустя десять лун. Ему было неведомо точно, что же он увидит, но Артур торопился, шел максимально быстро, насколько ему позволяла больная нога, он задыхался, сердце бешено колотилось, в голове застучали молотки, он почувствовал, что с непривычки начал потеть, хотя на улице отнюдь не жара. Вот сейчас… Дерево, еще дерево, знакомый бук, теперь еще один поворот, а уж там… Перед ним вырос дом. Артур того ждал, но все равно резко остановился, как будто пораженный неожиданным зрелищем. С минуту он молча разглядывал его, забыв как дышать. Да, это действительно был тот самый дом; вне всякого сомнения, его нельзя было не узнать. Надо же, а ведь он начал сомневаться, вдруг и дом ему причудился. Конечно, кое-что поменялось в сравнении с тем, как он его помнил, но это мелочи: например, крыльцо оказалось покрашено в другой цвет, как собственно и веранда, а перед ним появился фонарный столб типа «кобра», благодаря освещению которого Артур и мог рассмотреть родной для него дом во всей красе. На втором этаже горели два окна, значит, хозяева дома. Артур решил обойти дом кругом. Пока он шел и размышлял, на него напала обида. Как же это так?! Ведь он привык ощущать себя полноправным собственником этого дома, а тут на тебе: какие-то чужаки хозяйничают! Когда ему было всего лишь десять, он боролся за этот дом и победил стервятника Давидо, обманом пытавшегося отобрать его у бабушки. Тогда он не только отвоевал дом, но и спас дедушку из плена, а главное – познакомился с народом минипутов, стал их преданным другом. Что же, ничего этого не существовало: ни Давидо, ни минипутов?! По-видимому, отец был прав: сама по себе возможность увидеть дом ничего ему не дала, кроме очередного витка депрессии; только разбередила в нем болезненные воспоминания, да и те оказались на поверку фальшивкой. Фальшивкой, которая ранила и драконила его в разы жестче, нежели реальные жизненные невзгоды и неурядицы! О нет, теперь он так просто не уйдет, просто не может позволить себе подобной роскоши, когда проделан столь долгожданный путь. Здесь и сейчас, но он просто обязан разобраться в себе: своих чувствах и рассудке, иначе дальше не сможет нормально жить. Чего бы там не говорил ему отец, но отказать себе в желании зайти в дом он не сможет… Артур уверенно прошагал до дверей и настойчиво вдавил палец в кнопку звонка. За дверьми чуть слышался некий шум, оборвавшийся мгновенье спустя, стоило ему позвонить. Какое-то время он стоял перед дверьми, и к его горлу подступал ком; ему и в голову не пришло, чего будет отвечать, когда откроют. Но ему не открывали, а время шло. «Ну и ладно, не очень-то и хотелось», - хладнокровно подумал Артур и занес ногу, чтобы шагнуть на ступеньку ниже, как вдруг совсем рядом за дверью послышались приглушенные голоса. – Ушли? – глухо спросил первый голос, кажется женский. – Кто тут вообще шляется? В такую погоду свои дома сидят. – Откуда я знаю? – раздраженно пробасил второй, точно мужской. Артур воодушевленно подскочил вновь к дверям – опять протяжно тренькнул звонок. За дверьми послышалась ругань и возня, забренчал дверной замок, а мужской голос нарочито яростно проревел: «У-у-ух, скоты!» И так смачно было произнесено это сакраментальное «у-у-ух, скоты», что Артур про себя тотчас окрестил обладателя голоса кличкой «Скоты». Дверь приоткрылась наполовину, и то был ее максимум, пока между ней и стеной висела длинная цепочка. В дверном проеме возник костлявый и лысоватый мужик лет сорока в джинсах и фланелевой рубахе. У него было лицо человека, готового совершить убийство. – Чего надо? – Здравствуйте. Прошу прощения, что помешал вам. Можно войти? – как можно более вежливо выговорил Артур. – Чего надо? – еще менее дружелюбно повторил детина. Артур мысленно вздохнул, видимо, слишком просто не будет. Ну да мы легких путей не ищем. – Видите ли, когда-то я жил в этом доме вместе с бабушкой и дедушкой. Я не был здесь много лет и хотел бы кое о чем поговорить. – И что? Теперь тут я живу. Женщина продала дом шесть лет назад, всё по закону, всё честно. Никаких претензий ко мне быть не может. И вообще, с какой стати мне верить какому-то парню? Знай, если тут какой-то фокус, и за дверьми прячутся твои дружки с бейсбольными битами и монтировками, то у меня для таких фантиков припасена игрушка! – и мужик по кличке Скоты помахал перед носом оторопевшего Артура непонятно откуда взявшимся пистолетом «Дезет Игл». – Вы не так меня поняли! Я здесь один и я вовсе не намерен оспаривать ваше право собственности на этот дом. Однако мне хотелось бы утрясти вопрос по поводу некоторого имущества прежних жильцов, которое, как я подозреваю, могло остаться. Он старался говорить убедительно, как когда-то уговаривал принца Барахлюша пустить его в мир минипутов, но его слова почему-то взбесили Скоты. – Ага, сейчас! Знаем мы таких! Один, говоришь? И в эту глушь на своей машине лично приехал, да, пацан? Я тебя пущу, и тут выяснится внезапно, что мой вчера купленный телевизор на самом деле не мой, а твой. А также холодильник, кухонная плита, утюг, стиральная машина, короче, всё окажется не моим! Не нужно валять со мной дурака, понял? – заорал Скоты и попытался захлопнуть за собой дверь, но Артур не позволил двери закрыться: с неожиданным для самого себя проворством он ловко подсунул в проем свою лакированную трость. – Да чего же нужно сделать, чтоб ты свалил? – взвыл Скоты, тщетно пытаясь раз за разом выпнуть из проема трость; Артур не поддавался, ему пришлось приложить всю силу, удерживая свой посох между дверью. – Меня интересуют личные вещи пожилого господина: старые альбомы с фотографиями и рисунками, охотничьи принадлежности, африканские маски и копья, старинный телескоп, прочий антиквариат, - быстро произносил он с нажимом, сопротивляясь неприветливому хозяину. – Где теперь наш пес Альфред? Мои родители не знают, куда подевались все эти вещи, но возможно мадам Сюшо говорила вам нечто о них? Или, быть может, что-то досталось и вам? – Оставь меня в покое! Я ничего не знаю! – завизжал Скоты, похоже, он действительно здорово струхнул, тогда нет ничего странного, что он с самого начала так невежлив. – Твоя старуха всё распродала, весь прежний хлам вывезли какие-то типы, не то старьевщики, не то оценщики. Нету у меня никаких телескопов, никогда не видел ни африканских масок, ни копий, здесь нет никаких собак! С этими словами лысый мужичонка, устав бороться с напористостью Артура, отцепил цепочку и, прежде чем тот успел бы войти, распахнул дверь пошире и с силой захлопнул ее. Изящное лакированное дерево не выдержало удара и лопнуло, трость с хрустом переломилась пополам. В руках парня остался заостренный на манер колышка кусок древесины, еще недавно исполнявший обязанности посоха. «А ведь будь у меня прежняя металлическая трость, такого бы не случилось, - с досадой подумал Артур». Раздраженный донельзя Артур развернулся и пошел отсюда. Но пошел он не к автомобилю, а на задний двор. Надо было проверить еще один момент, пожалуй, самый для него важный. Нет сомнений, хозяин-грубиян прямо сейчас наблюдает за ним из окошка, но его теперь уже это нисколько не волновало. Надо поскорее завершить начатое. Да, возможно, телескоп ему и привиделся в его снах, но что же до минипутов? Обломок трости теперь не мог ему послужить по прямому назначению. Он до того привык к ней, что и не думал насколько труднее ему передвигаться без опоры. Так или иначе, через минуту он был уже на месте. Прежде здесь стоял декоративный садовый гном, который скрывал трубу-проход в мир минипутов, теперь здесь не было ничего, кроме снега. Однако Артур так часто видел этого гнома прежде, что не ошибся бы с его местоположением ни на сантиметр. По пути он захватил маленькое пластиковое ведерко и лежащую в нем игрушечную пластиковую лопатку, забытые и уныло валяющиеся в сугробе. «Должно быть, у Скоты есть маленький ребенок, - решил Артур. – Вот лопнет пластмасса на морозе, а ребенок потом плакать будет». Артур осторожно опустился на колени прямо в сугроб, немощной правой рукой, облаченной в варежку он начал разгребать снег, но пальцы плохо его слушались и выходило не очень. Он в очередной раз испытал злобу на себя из-за своей слабости. Пластиковая лопатка не смогла взять землю: она была мерзлой, порядочно заледенела и не поддавалась ни разу. Тогда он ухватил обломок трости двумя руками и начал долбить землю острием, попеременно раскапывая разрыхленную почву. Так дело пошло скорее. От усердия ему снова стало жарко, хотя до этого он уже начал было замерзать в своем, по сути, осеннем пальто. Вырытая ямка была небольшой, тем не менее, уже давно следовало бы показаться залу перемещений, если он, конечно, существовал где-то в действительности помимо больных фантазий Артура. Однако он не сдавался и упрямо продолжал крушить и копать обледеневшую землю, не желая расстаться с мечтой, все еще теплившейся в нем, но исчезающей с каждым последующим вгрызанием игрушечной лопатки в землю. Ну, еще немного, для успокоения, так сказать, совести… Тут с дребезжащим треском отворилось окно на втором этаже. Из него высунулся лысый Скоты и с перекошенной рожей стал вопить: – Слушай ты, придурок, если через полминуты не унесешь с моего участка свой тощий зад, то я позвоню девять-один-один, и разбираться с тобой далее будут копы в обезьяннике! – Да всё я, ухожу! – негодующе огрызнулся Артур и теперь уже действительно пошел прочь, пытаясь укротить в себе возникшие вспышки ярости. – И ведерко не смей забирать! Ну-ка положь быстро! – вслед за криком послышался свистящий звук и за спиной Артура что-то упало. Он обернулся и увидел в шаге от себя второй обломок трости, воткнутый в сугроб почти вертикально. – А если бы мне в голову прилетело? – Артур покрутил пальцем у виска и аккуратно поставил ведерко на снег, в какой-то момент ему захотелось в отместку его разломать, но он вовремя одумался. Ребенок-то чем виноват, что его папаша ведет себя неадекватно? Оставшуюся часть трости Артур не стал забирать, много чести. С грустью взглянул в последний раз на выкопанную им ямку, где он сдуру надеялся найти минипутов, и на дом, который привык считать своим настоящим Домом. Вот и конец всем мечтам. До чего странно, что он так долго находился в их власти? На что он вообще надеялся, когда приезжал сюда? Пора кончать с этими капризами, отец прав. Теперь можно было уходить… Пока Артур возвращался, в его памяти последовательно возникали образы людей, с коими он в последнее время общался. Усталое, перекошенное от страха лицо дедушки Арчибальда; благообразный лик лечащего доктора, чьи крученые усы скрывали от Артура страшную тайну о его здоровье; смущенная улыбка мамы Розы и светившиеся радостью глаза Армана; подчеркнуто равнодушные, но пройдошистые черты художника Патрика; безумная «аллигаторская» ухмылка Генерала, которая как-то слабо сочеталась с пустым взглядом его неживых глаз; наконец, лоснящаяся лысина неприветливого мужика по кличке Скоты…***
Арман стоял у машины, натянув ворот пальто до самых глаз, и пританцовывал на месте от холода. В свете мощных прожекторов фар явственно виднелись падающие густые хлопья снега. – А, вот и ты, сынок! Что-то больно долго, я уж вышел из машины и собрался было тебе искать. Все нормально прошло? Ты сделал, чего хотел? Постой, а где же твоя трость? – Все хорошо, папа, давай возвращаться, - без эмоций в голосе ответил Артур, проигнорировав вопрос про трость. Арман внимательно вглядывался ему в лицо, пытаясь понять, что же все-таки произошло с его сыном в эти двадцать минут, но Артур прятал от него глаза. Ему не хотелось лишний раз грузить отца своими проблемами. – Ты уверен? – Абсолютно. Поехали домой, если ты не возражаешь. – Только вот это, - Арман замялся, - мы с тобой столько много времени потеряли с этой заменой колеса, что вернемся в лучшем случае глубокой ночью, да и я чего-то утомился. Может заночуем в местной гостинице? Что скажешь? – Как тебе угодно, папа, - столь же равнодушно ответил Артур, усаживаясь на задние сидения. Хотя с Дэйзитауном у него тоже были связаны важные воспоминания, ему совсем не хотелось там снова побывать, но справедливее было бы сказать, что ему попросту теперь было все равно. – Ну вот и славно, - Арман потер довольно руки, - я уже предвкушаю как съем на ужин горяченького. Пару минут они молча сидели и грелись в машине. Ритмично шумела печка. Арман отдыхал, готовясь преодолеть последний рывок до Дэйзитауна. – Знаешь, Артур, - начал внезапно Арман, - мне кажется, я понял, зачем мы сюда приехали. С тех пор, как ты пришел в себя, ты был окружен чем-то настолько посторонним и чуждым, что тебе просто жизненно необходимо было соприкоснуться с прошлым, чтобы нащупать нить реальности. Без прошлого нет и будущего. Слава создателю, я не знаю, каково это быть в коме, и знать не хочу, и все же, надеюсь, я правильно тебя понял, твои чувства. Скажи, мы правильно поступили, что приехали сюда? – Я так думаю, - голос Артура дрогнул, он и не рассчитывал, что отец поймет его хоть в ничтожной степени, но тут батя не прогадал. – По-моему, ты расстроен, но я не удивлен этому. Возможно, не того ты ожидал, но вот увидишь, теперь все наладится. Ты подлечишься и пойдешь опять в школу. Ну, не сейчас, разумеется, а следующей осенью или хотя бы через несколько месяцев. И не в простую школу, а туда, где ты сможешь наверстать упущенные за эти годы знания, подтянуть пробелы, так сказать. Доктор говорил, ты на редкость здраво размышляешь, совсем не видно отставания в психическом развитии. Есть ведь спецшколы, где ребятишки особые, с ними ты не будешь чувствовать себя неловко. Нет, ты не думай, будто я держу тебя за отсталого, ни в коем разе, просто я хотел сказать… - Арман запнулся, не зная как закончить мысль, дабы не оскорбить сына. Косноязычие здорово мешало ему по жизни. Артур пришел папаше на помощь. – Спасибо, папа, я правильно тебя понял и совсем не в обиде. Я знаю, вы с мамой желаете мне только добра. – Вот-вот, это самое и есть, - радостно закивал отец. – Все будет круто! Так теперь молодежь вроде выражается? Ты заживешь нормальной жизнью нормального человека. Закончишь колледж, поступишь в университет, устроишься на работу, девушку себе найдешь хорошую. Ты ведь хочешь выучиться на полезную специальность, найти работу и зарабатывать много денег, хе-хе? – Хочу, - ответил Артур, уже не вслушиваясь в пустопорожнюю болтовню отца. – Так это потрясающе, сын мой! И ничего не имеешь против красивой и образованной девушки? Хочешь найти себе такую, а?– Арман вполоборота повернулся к нему, его глаза с хитрым прищуром лукаво выглядывали из-под клетчатой кепки с козырьком. – Хочу, - опять сказал Артур, а сам подумал в эту секунду о Селении. Каким далеким и призрачным миражом она ему теперь казалась. И все-таки он точно знал, что теперь уже Селения никогда его не отпустит, она будет вечно с ним, такой же юной и прекрасной, какой он ее запомнил. И как бы сам он не постарел, сколько бы ни прожил лет на свете, Селения не состарится, потому как существовала лишь в его голове, и он вечно будет сравнивать всех встречающихся в его жизни женщин с ней… и не в их пользу. То, что он чувствовал к Селении тогда, он чувствовал и сейчас, это всё было реально. И в сущности чего ради он должен отказываться от своей любви к ней? А что вообще реально, если уж на то пошло? То, что мы видим или же то, что у нас в сознании? Еще вопрос. – Ага, твой старик догадывался и об этом! – Арман был доволен собой как никогда. – Но для этого нужно сперва выучиться. Никак без учебы нельзя, сынок. Хочешь ли ты остаться необразованным, неотесанным парнем из захолустья, на которого ни одна приличная девица не взглянет, ну? – Хочу, - лениво повторил Артур, не заметив подвоха в формулировке вопроса. – А я и говорю… Постой, что ты сказал?! Да ты совсем меня не слушаешь! – вспылил Арман. – Прости, пап, я задумался. – Безобразие! – заныл отец. – Родной сын мимо ушей пропускает мои наставления. Ладно, хватит болтать, поехали! – И все равно… Все равно я верю, что минипуты есть, - вполголоса пробормотал для самого себя Артур. – Пусть и не в этом мире, но в другом – там, где я прожил шесть сложных, но подлинных лет своей жизни, как бы реальность не пыталась меня обмануть. О жизнь моя иль ты приснилась мне? – Ты что-то сказал, Артур? – не расслышал Арман. – Будто бы опять твои фантазии про минипутов? Будем считать, что мне послышалось. Прекращай ты эти сказки, серьезно говорю! Целая жизнь впереди, полная цветов удовольствия! – Да… Целая жизнь… Он отдавал себе отчет, что отец лгал ему в глаза, но был благодарен ему за эту ложь, поскольку сам рад был обманываться.***
Машина Армана давно покинула территорию участка дома, где когда-то жили дедушка Арчибальд и бабушка Маргарита. Она исчезла в черноте вечернего дня. Погасли и окна дома, где теперь жил с семьей неприветливый лысый мужик по кличке Скоты. Два крохотных человечка, рост каждого из которых не превышал и трех миллиметров, выползли на поверхность из вырытой Артуром ямы. – Брр! Ну и холодрыга, без лифчика знобит! – поежился один человечек. – И не говори, сестренка! Эти гуманоиды просто чокнутые! Вот чего ради им пристрело ни с того ни с сего копать именно здесь, скажи на милость? – поддакнул второй малыш, с ужасом оглядывая масштаб бедствия. – Да, братец, в кои-то веки я согласна с тобой. Еще пару сантиметров вглубь – и они обнаружили бы наш парадный зал. Хвала богам, эту яму вот-вот засыплет снегом! Пойдем-ка отсюда скорей, пока в снежинки не превратились, мочи нет терпеть этот мороз. И человечки мгновенье спустя исчезли под землей… …А все-таки они существуют!!!